– Говорю, беглых зачем берешь?
– Сегодня беглый, а завтра прощен.
– Ну, это еще когда! – нагло посоветовал: – Нас возьми.
– Ага. Писать на меня изветы?
– А мы и это умеем!
– Зачем тебе на Погычу, Юшко?
– Так живая ж душа. Чает калачика.
Люди рыжего пьяно, но дружно засмеялись. Затрясли тугими бородами, заперебирали ногами от сильного удовольствия.
– Вишь, как гладко говорит, – завистливо шепнул Бугор Гришке. – Рыжий, это Юшка Селиверстов, прозвищем Двинянин. Хорошо знает морской ход. Только в постоянной распре с Мишкой.
Цыкнул на Гришку:
– Сиди!
А Гришке драки хотелось.
При долине куст калиновый стоял,
на калине соловеюшка сидел,
горьку ягоду невесело клевал…
Какой пир без драки?
Душа пела, как рыжий не понравился Гришке.
Ишь, придумал! «Беглых зачем берешь?» Гришка потом и вспомнить не мог, как все началось. Даже не помнил, кто первым крикнул обидное. Может, Евсейка Павлов. Он в питейной появился как раз ко времени и сразу показал свой ядовитый ндрав, правильно крикнув Двинянина козлищем.
Один Стадухин прошел к дверям нетронутым.
Шел сквозь драку прямой, закосневший, как щука сквозь мутный омут.
На ходу презрительно щурился: худяки, голь! А рядом сопел Васька Бугор. Рядом возились Гришка Антонов да Васька Щукин. Одним ударом завалили под лавку робкого Павлика. Заварза слегка взвизгивал, потому как его топтали ногами. Потом объявился зверовидный в медвежине – Фрол. Этот все рвался к Лоскуту, но Бугор мешал – с придыханием водил перед собой тяжелой лавкой, оторванной, наконец, от пола. Сбивал с ног иногда два, иногда три человека. Но до рыжего Гришка все-таки дотянулся. Сразу ударил кулаком в лоб, глаза Двинянина обессмыслилось. Тут-то и взял за бороду. Удобная оказалась – рыжая, мяхкая. Ну, еще запомнил длинные пальцы. На каждом – печатки, золото, серебро.
Горьку ягоду невесело клевал…
Вот и закусил соловеюшка.
Убегали кривыми закоулками.
Гришке сказали: хоть ты таперича и богат, а спрятаться надо. Один не ходи, даже не выглядывай за дверь. Затащили к Бугру, посадили на лавку. Всем известно, что Юшко злопамятен, не погнушается ткнуть ножом. И жиганы у него те еще. Смеясь, хлопали по спине:
– Ну, Лоскут! Не растерял силушку.
Только Павлик всхлипывал, потирая отдавленные ноги.
– Ты помолчи, – посоветовал ему Бугор. – Бабе жалуйся, не нам. Давай уговорим Гришку пустить борошнишко на общий подъем! Конечно, Стадухин невежлив, но говорит правду: с новой реки убытки разом вернутся. Да и нет для нас, для беглых, других путей. А так хоть станем богаты!
– Гришка!
Стремительно обернулся.
Бугор, беглый десятник. Пообносился. Лицо осунулось.
– Ну? – не подал виду Лоскут.
– Что видел?
«Знает про Энканчана? – гадал про себя Гришка. – Знает про Кивающего? Нечаянно набрел на урасу или послан Дежневым, а значит, уведомлен?»
– Что видел? – повторил Бугор, внимательно осматриваясь. Наверное, искал какие следы. Наверное, хотел понять: один в урасе дикует Лоскут или пришел с кем-то?
– Мало видел, – ответил Гришка. И сам спросил: – А ты один?
– Прикажешь встречать тебя всей ватагой?
Не отвечая, Гришка осторожно оглянулся в сторону смутного, многочисленно дымящего, уже почти невидимого в опускающихся сумерках острожка:
– Зачем дым?
Бугор тоже оглянулся.
Видно было, что знает, а оглянулся.
Смирно таяли дымы в темном небе. Не закрывали звезд, но и не рассеивались.
– Прибавка людей, – не стал томить Бугор. – Юшко пришел.
– Какой еще Юшко?
Бугор недоверчиво усмехнулся:
– Неужто не помнишь?
– Ну, знал одного Юшку на Красных песках, – напомнил Гришка. – Он лодки строил. Хорошие лодки, а сам тихий. Воевода Пушкин скот у него описал. Тих и незаметен был тот Юшко, а одел все новое и пошел на смерть.
– Это как?
– Стрелял в воеводу.
– Дурное дело не хитрое, – не одобрил Бугор. С непонятной важностью прошелся перед Лоскутом по морозно поскрипывающему снегу: – Наш Юшко не такой. Тихостью не отмечен, волосом рыж. Сам стрелять не будет, пошлет умелого человека. Не вспомнил? Кого в Нижнем брал за бороду?
– Неужто Двинянин?
– Он, он.
Кафтан на десятнике потерт, прожжен, шапка пообтрепалась, а вот прогуливался перед Лоскутом как настоящий прикащик – живот вперед, руки на животе.
Повторил:
– Он, он.
«Ну, не судьба Семейке! – про себя огорчился Лоскут. – Не успел отдохнуть от Стадухина, как принесло Юшку. Этот, может, не пойдет с огненным боем по стойбищам дикующих, зато всех, кто попадет под руку, обдерет до липки. Семейка бережлив, осторожен, знает цену всему, а Юшко всех обдерет, лишит казну ясака». Хорошо помнил Двинянина. И шумную драку помнил, конечно, и как таскал Юшку за мяхкую бороду. И помнил, как рассказывали о Двинянине разное. Например, шел однажды в море. Отдерным ветром понесло судно в вечные льды. Торговый гость Афанасий Григорьев, плача, половину запасу и товару выметал за борт, убоясь страшной смерти в пенных валах. Кто упал на колени, кто с молитвой хватался за мокрые снасти, один только рыжий Юшко пил горькое. Вот, решил, вымечу все винцо, тогда и выплывем! Смеялся: да пусть несет, где-нибудь встанем! Трудно понять Двинянина. Он тебе последнюю рубашку отдаст, слезами уважения обольет, а назавтра по изветной грамотке обдерет догола, до липки, под бичи отправит на правеж. Или последний алтын бросит, придвинет к тебе чашку с последним куском, отдаст богатую кукашку, а завтра оговорит бесстыдно, ославит, опозорит, все, что нажил, отберет.
– Боисся?
– Кого? – удивился Лоскут.
– Да Юшку! – важно объяснил Бугор. Что-то с ним непонятное приключилось. Никогда Лоскут не видел бывшего десятника таким важным. – Ты учти, что Юшка нынче в силе. Его нам Господь послал. А то с Семейкой скоро про Русь забудем.
Гришка удивился:
– А мы не Русь?
– Да какая мы Русь? Русь мудрена, а мы так… погычский народец.
– Много пришло с рыжим?
– Более тридцати душ, – важно объяснил Бугор. – Если точно, то тридцать два казака и промышленных человека. Даже Гаврилка Алексеев пришел, кормщик. Для него промысел рыбья зуба за обычай, знает морской ход.
– А зачем Юшке морской ход?
– Ну как? – еще важнее объяснил Бугор. – Может, обратно морем пойдем? Мало ли. Если возьмем много рыбьего зубу, то заведомо лучше морем. Много ли увезешь на олешках да на собаках?
– Ты хочешь с Юшкой уйти?
– С ним, – еще важнее объяснил Бугор. – Он на Погычу пришел не по-воровски. За ним грамота за государевой печатью. Уходя на Погычу, Двинянин свою прибыль заявил в казну – пятьдесят пуд рыбьего зубу.
– И позволит ему Семейка хозяйничать на своей корге?
– Какая она его? Разве не государева?
– Первым на нее ступил Семейка.
– А сила? – важно и знающе возразил Бугор. – Первый или второй, это кто считает? Главное, иметь силу?
– Неужто она за Юшкой?
Бугор важно кивнул. Было видно, что не договаривает чего-то. И хочет сказать, да не торопится. Что-то, наверное, очень важное. Что-то такое, перед чем все остальное – мелочь.
– Где был?
– До Камня дошел с Данилой Филипповым.
Ответив так, Гришка понял, что не знает об Энканчане Бугор.
Ни об Энканчане не знает, ни об уединенном зимовье. Видно, Семейка не посвятил бывшего десятника в секрет. Добавил, кивнув:
– Проводил Данилу до Камня. Потом искал следы дикующих, как просил Семейка. Только нет следов, откочевали, устрашась Стадухина. А песец ушел за олешками. Где вскопан снег копытами, там мышкуют.
– За этим и ходил?
– А за чем еще? – Гришка рассмеялся: – Ты скажи, что Юшка привез? Что у него купить можно?
– Хороший хлебный запас, – с важностью перечислил Бугор. – Некоторые холсты, прядена, кафтаны новые. Свечи восковые, настоящие. Новые вареги, одекуй, медь в котлах, железные топоры, мыло. Даже Павлика Заварзу не забыл. Ты не поверишь, – весело перекрестился Бугор, – Юшка привез Павлику десть бумаги. Так и сказал, что это специально для грамотного. Вот дескать слышал, что ушел со Стадухиным на Погычу некий умный грамотей, теперь бедствует при жадном Семейке. Дескать, от самого Стадухина слышал лестные слова о Заварзе. Много чего привез. И все дает под небольшие проценты.
– Под небольшие?
– А сам увидишь, – похвалился Бугор.
И вдруг не вытерпел, забыл про напускную важность, как дитя, весь раскрылся:
– Нам волю принес Двинянин! Что свечи, что одекуй! Нам Двинянин принес прощение государево! Нас на Погычу Стадухин вел беглыми, а Двинянин принес прощение за якуцкий бунт! Он вслух прочел такую государеву грамотку. Прочел ее перед всеми, не скрыл ни слова. Потом позволил перечесть Павлику. Тоже вслух. Чтобы все слышали, и чтобы каждый свое имя переспросил. Той государевой грамоткой даруется полное прощение бывшим ворам, и строго вчиняется впредь нести обязательные службы за Двиняниным. Мы, Гришка, на несколько раз перечли грамотку. Знаем теперь, что освобождены от всех вин.
