— Можешь ли ты вылечить тех, кто сходит с ума, тех, кто сошел с ума… тех, у кого безумие в роду?
— Прежде чем я отвечу, мне надо еще многое узнать, — сказал он, вставая. — Твою тайну я сохраню. Пришли ко мне Клеомеда, я поговорю с ним.
— Нет, — ответила Олимпия, продолжая сидеть. — Он к тебе не придет, если его об этом попросит мать. Мы думали, что он приедет сегодня утром, но он задержался в Триопионе. Буто говорит, что он приедет завтра утром. И завтра тебя пригласят на торжественное составление брачной записи. Приходи, и ты сможешь понаблюдать за ним у нас дома.
— Не знаю, смогу ли я.
— Пожалуйста, приходи.
Гиппократ покачал головой.
— Клеомед — взрослый человек, а не ребенок. Только когда я точно установлю его болезнь, я могу взяться за лечение. Но настоящему безумцу никакой врач не принесет подлинного облегчения… разве что попробует изменить условия его жизни. Однако, Олимпия, мне кажется, что ты сама нездорова. Может быть, лечиться следует тебе.
Она снова пожала плечами.
— Если ты не хочешь прийти к нам завтра, чтобы понаблюдать за поведением Клеомеда, то приходи, чтобы понаблюдать за мной.
— Ты боишься, — сказал Гиппократ, вновь опускаясь на сиденье.
Она кивнула и закрыла лицо руками.
— Чтобы победить страх, — продолжал он, — надо прежде всего хорошенько в нем разобраться. Следует изучить его причины, ничего от себя не скрывая. Страх порождается опасностями, которых человек старается не видеть, и тогда он чувствует себя несчастным. Страх может толкнуть тебя на необдуманные и недостойные поступки. Ты рассказала мне не все.
Гиппократ остановился, ожидая ее ответа, но она молчала.
— Ты боишься, что кулачный боец может воскреснуть и весь свет узнает твою тайну!
Она продолжала молчать.
— Быть может, Буто… как бы это сказать… быть может, он — олимпийский победитель, ставший старше на двадцать лет?
Олимпия словно превратилась в каменное изваяние. Ее щеки вдруг побелели.
— Догадываюсь, — с легкой улыбкой сказал Гиппократ, — что ты не ждала от меня этого вопроса… Но, может быть, для твоего волнения нет причины? Может быть, что-то другое делает тебя несчастной? Хорошо ли ты спишь?
— Нет, не очень, — она подняла голову и с облегчением улыбнулась.
— Ты довольна своей семейной жизнью?
— И да и нет, — пожала она плечами. — Мой муж гордится мной, и когда у нас собираются гости, их восхищение ему очень приятно. Но он редко бывает дома. Я не хочу больше иметь детей. — Она запнулась. — У меня есть свои развлечения, я стараюсь не оставаться одна — со мной всегда бывает моя служанка.
— Ты счастлива?
— Счастлива? Что такое счастье? Клеомед — вот мое счастье. И он же — мое горе, мой страх. Нет, я не счастлива, я боюсь, я всегда боюсь.
Гиппократ снова встал.
— А теперь иди. Если завтра у меня будет время и архонт пригласит меня, я, может быть, приду.
Олимпия встала послушно, как маленькая девочка. Но в дверях она обернулась.
— Ты не выдашь меня? Ты не забудешь вашей клятвы, клятвы асклепиадов, хранить доверенные вам тайны? — Щеки ее порозовели, а губы сложились в легкую улыбку. Она подошла к Гиппократу и подняла к нему лицо. — Можешь поцеловать меня — в уплату за. твои советы.
Но он мягко положил руку ей на плечо и подвел к двери.
— Прощай, — сказал он.
На пороге она еще раз обернулась.
— Прошу тебя, возьмись лечить Клеомеда. Мне нужна твоя помощь.
Глава IV Афродита и Артемида
Когда Дафна, простившись с Гиппократом, вернулась на террасу, там ее поджидал отец. Они стали неторопливо прогуливаться взад и вперед. Из лесу доносились голоса кукушек. Из сада внизу, мелькнув белой полосой на крыльях и хвосте, весело взлетел самец сороки и, опустившись на соседний кипарис, насмешливо закричал: «Чек-чек! Чек-чек!»
— Я люблю весну! — вдруг воскликнула Дафна. — И птиц, и молодую зелень. Я люблю жизнь, но почему-то… — Она запнулась. — Почему-то я не…
— Но почему-то, — закончил за нее Эврифон, — ты боишься, что не будешь любить человека, которого я избрал тебе в мужья.
Она кивнула.
— Видишь ли, Дафна, девушек всегда выдавали замуж только так. Разве может девушка сама судить, какой человек будет ей подходящим мужем? Живя под кровлей родительского дома, она не видит мужчин и легко может ошибиться. Многие девушки при первом знакомстве с женихом испытывали такие же страхи, а потом бывали счастливы. Если юноша и девушка никого не любили прежде, они начинают любить друг друга, когда родительская воля или случай сводит их вместе. Любовь вроде лихорадки: если один болен ею, в уединении дома, спальни и ложа другой не может не заразиться. Ты сама убедишься в этом, когда поближе познакомишься с Клеомедом, станешь его женой, родишь ему детей. Афродита сильна. Когда почва готова, она бросает в нее свои семена, и жизнь продолжается — бесконечный цикл жизни, цикл любви, рождения, роста и снова любви. Только в любви можем мы обрести надежду на бессмертие здесь, на земле.
Дафна отрицательно покачала головой, а ее отец продолжал:
— Но союз мужчины и женщины обещает не только любовь. В нем… как бы это сказать… можно обрести счастье, спокойствие, общие надежды и цели. Будь жива твоя мать, она сумела бы объяснить это тебе лучше, чем я. Клеомед красив, здоров и со временем будет очень богат. Все это тоже имеет немалое значение.
Дафна задумчиво посмотрела на отца.
— Я знаю, что я, как и всякая девушка, должна выйти замуж и иметь детей: таков наш удел. Но почему необходимо, чтобы этот удел был обязательно тяжким? Разве не лучше, чтобы мне нравился человек, за которого я выхожу замуж? Я видела Клеомеда всего один раз. Когда ты привел его к нам в дом, я сначала испугалась… И все же мне было радостно, я словно чего-то ждала. Мне хотелось поговорить с ним, узнать его поближе. Я была бы рада, если бы он мне понравился. Но он, кажется, ни о чем таком не думал. Он только старался обнять меня и поцеловать. — А мне почему-то это было очень неприятно, и я убежала. Я ничего не могла с собой поделать.
На лице ее отца было недоумение, и она, покраснев, продолжала:
— Неужели я так непохожа на других женщин? Одного брачного ложа для счастья мне мало.
«Чек-чек!» — хохотал самец сороки на кипарисе. — «Чек-чек!»
— Взгляни на него, — сказала Дафна. — Наверное, как только он встретил первую же самку, еще не нашедшую самца, они не стали тратить время на поиски и сразу принялись вить гнездо. Но я человек, а не птица, не овца. Пожалуй, ты слишком долго позволял мне жить с тобой и вести твое хозяйство. Я была счастлива в нашем доме, но я успела вырасти. Дочерей следует выдавать замуж, не дожидаясь, чтобы они научились думать. — Она умолкла, однако ее отец ничего не сказал, и она продолжала: — Я уже давно хотела поговорить с тобой об этом, но смущалась, а ты всегда был, занят. — Она устремила взгляд в синюю даль. — Когда девочка превращается в девушку, у нее бывают свои мечты, к ней приходит пеннорожденная Афродита и нашептывает чарующие обещания о супружеской любви и о радостях материнства. Тогда мы еще не думаем о тяготах жизни и о ее цели.
Эврифон хотел что-то сказать, но дочь положила руку ему на плечо.
— Дай мне кончить, раз уж я начала. Если девушка, как я, растет в счастливом доме, где ее не торопят с замужеством, Афродита теряет власть над ней, и тогда к ней приходит Артемида, девственная сестра Аполлона. «Беги всех мужчин, — предостерегает она, — не расточай себя случайно и понапрасну. Ведь потом уже ничего не исправишь. Зато, когда наступит твое время, ты узнаешь настоящее счастье». — Дафна улыбнулась отцу и закончила: — Пойми меня правильно. Я хотела, чтобы меня догнали, хотела, чтобы меня кто-нибудь завоевал. Но если не найдется человека, которого я полюбила бы всем сердцем, то позволь мне присоединиться к свите Артемиды и охотиться за какой-нибудь другой добычей.
Эврифон покачал головой.
— Дафна, я никогда с тобой об этом не говорил… Все ли ты знаешь о любви? — Он еще раз пожалел, что рядом с ним нет жены, которая подсказала бы ему нужные слова. — Ты когда-нибудь испытывала к мужчине то чувство, которое я имею в виду?
— Да, отец.
Эврифон посмотрел на нее с удивлением.
— Неужели?
— Да. Ты помнишь молодого асклепиада, который приехал из холмистой Эолии учиться у тебя медицине… Пи-рама? Помнишь, он умер от лихорадки?
— Я очень хорошо его помню, — угрюмо сказал Эврифон. — В бреду перед смертью он много говорил о тебе. Ты хотела навестить его, а я не позволил. Но ведь он не был ни богат, ни знатен. Я боялся…
Дафна грустно кивнула.
— Пирам понравился мне с первой встречи. Наверное, я полюбила бы его, если бы боги не взяли его в царство мертвых. Не знаю. Но с тех пор я всех других мужчин сравниваю с ним… Ты ведь помнишь, когда он заболел, мать тоже была больна лихорадкой, и они умерли в один и тот же день. Вот почему я тогда не сказала тебе о Пираме: ведь ты так нуждался во мне.
