Ознакомительная версия.
Не моргнув глазом Тимур согласился.
Сотник искренне обрадовался, вытащил из пояса и бросил на кошму потертый кошель:
– Здесь двести золотых дирхемов[18].
Тимур снял с пальца кольцо с большим индийским рубином:
– Здесь вдвое больше. А тебе я советую спрятать твой кошелек.
– Почему? – усмехаясь, поинтересовался сотник.
– Ты будешь играть не на деньги.
Единственный глаз сотника подозрительно заморгал.
– А на что?
– Ты не понимаешь?
Баскумча понял, впрочем, он с самого начала знал, что этот барласский молокосос явится для разговора о пленниках. Теперь он ждал, как гость поведет разговор.
Тимур бросил рубиновый перстень на кошму, он подпрыгнул и подкатился к ногам сотника.
– Это еще не все. Ты получишь еще по пятьдесят золотых дирхемов за каждого пленника, сидящего сейчас в городском зиндане.
Из-за стен цитадели непрерывно доносилось многоголосое гнусавое нытье. Такое впечатление, что огромная отвратительная гадина ворочается на площади.
– Ты не знаешь, о чем просишь, – сказал Баскумча, мрачнея и подбрасывая кости на ладони.
– Я знаю, о чем прошу.
Кривой сотник усмехнулся:
– Если так, Тимур, сын Тарагая, я и тебя должен бросить в тюремную яму. Все, кого мои люди схватили четыре дня назад, – сербедары или их пособники. Понимаешь, о чем идет речь, или ты вчера родился на свет?
– Тебе это приснилось, иногда людям снятся ужасные сны, сотник.
Баскумча стал подбрасывать кости повыше.
Гнусавое пение за стенами стало еще отвратительнее.
– Не будем об этом спорить, я свое дело знаю хорошо, я схватил врагов моего хана и могу ждать награды.
Баскумча махнул рукой, и игравшие с ним встали с кошмы и отошли.
– Мне непонятно, почему ты о них так радеешь, Тимур, правитель Кашкадарьинского тумена. Ведь эти бесчестные заговорщики и тебя считают своим врагом, и, если доведется, они тебя не пощадят. Даже те из них, кого ты пытаешься сегодня спасти.
– Сейчас важно не то, сербедары они на самом деле или оклеветаны кем-то.
– А что же тогда важно? – широко открыл свой неприятный глаз чагатай.
– То, что происходит сейчас в городе.
– Если будет бунт, я его подавлю.
– Я не сомневаюсь в этом, Баскумча, и не хочу бунта.
Сотник выбросил кости на кошму, они легли неудачно для него, было видно, как это ему неприятно. Произошло своеобразное гадание.
– Это мой родной город. Если ты прольешь кровь, я тоже вынужден буду пролить кровь. Ты знаешь чью.
– Ты мне угрожаешь? Явившись сюда с двумя своими нукерами?
– Нет, я просто предлагаю тебе выгодную сделку: много золота в обмен на людей, от которых тебе вряд ли когда-нибудь будет польза.
Сотник теребил длинный висячий ус.
– Взвесь все как следует, Баскумча. С одной стороны, золото, с другой – кровь. Ты правильно заметил, я явился сюда с двумя нукерами, но у меня осталось еще двое, они мне как братья и даже ближе. И под их началом до сотни людей, умеющих держать оружие не хуже твоих всадников.
– Как я объясню Токлуг Тимуру, почему я отпустил тех, кого схватил, считая их сербедарами? – с бессильной злостью в голосе сказал сотник.
Тимур, усмехаясь, взял кости с кошмы.
– Скажешь, что расследовал это дело и обнаружил, что этих честных людей оговорили, а чтобы тебе поверили, повесь тех четверых гератцев, что занимались перекупкой серебряных монет на базаре. Все в городе знают, что они воры и законченные негодяи. Никто за них не вступится, горожане даже будут благодарны тебе.
Искра надежды засветилась в глазу сотника. Этот молодой негодяй сначала загнал его в угол, а теперь сам же предлагает выход. И не самый плохой.
– Я должен подумать, Тимур.
– Некогда думать. Эти, в колпаках, что кружатся на площади, вот-вот бросятся на твоих воинов. И тогда конец.
– Кому?
– Всем. Сначала, наверное, мне. А потом и тебе. Решайся, Баскумча. Ты всегда был умным человеком, выпутаешься. Тем более что говорить тебе придется не с Токлуг Тимуром, а всего лишь с Ильяс-Ходжой.
Сотник выпучил на управителя свой единственный глаз.
Тимур бросил кости, и у него выпало двенадцать очков.
Что такое тюрьма на Востоке, невозможно понять, пока в ней не побываешь. Просто взглянув на людей, всего лишь несколько дней проведших в ней, можно было содрогнуться. Двери в стене, огораживающей зиндан, распахнулись, и чагатаи стали тупыми концами копий выталкивать бывших узников наружу.
Танцующие дервиши, ломая свои концентрические круги, бросились к ним навстречу, мгновенно на площади образовалась пестрая человеческая смесь, так что если бы Баскумча внезапно раздумал и решил вернуть подозреваемых в сербедарстве обратно, ему не удалось бы это сделать.
Когда Тимур в сопровождении Байсункара и Мансура вышел на площадь, то разделил участь бывших узников зиндана, то есть попал в плотное, потное, постоянно внутри себя движущееся месиво.
Правитель был встречен приветственными криками, каждый тянулся благодарно дотронуться до него. Один особенно настырный дервиш прямо повис на Тимуре, невыносимо гнусавя:
– Сказали те, которые в огне, стражам геенны: «Позовите нашего Господа, чтобы Он облегчил нам наказание хотя бы на день». Они ответили: «Разве не приходили к вам ваши посланники с ясными знамениями?» Они сказали: «Да». Они сказали: «Призывайте же!» Но призыв неверных только в заблуждении.
Тимура раздражала эта навязчивость, кроме того, он никак не мог отделаться от мысли о том, кого он, собственно, освободил. Сербедаров? Но Баскумча прав тогда, стоило ли навлекать гнев чагатаев, извлекая из-под замка своих тайных недоброжелателей?
И этот голос! Даже через специфический перелив гундосого пения чудилось правителю что-то знакомое в этом голосе.
Тимур схватил назойливого дервиша за плечо и резко сорвал с него колпак.
– Тихо! – прошептал тот, снова прячась под колпаком. Редкая бороденка, ледяные глаза.
– Маулана… – Тимур не успел договорить, черная вонючая ладонь легла ему на губы. Он брезгливо оттолкнул ее и слегка отстранился: – Что тебе нужно?
– Мне уже ничего. Все, что ты мог, ты уже сделал и для меня, и для нас.
– Тогда прощай.
– Погоди, правитель, и узнаешь важное.
Тимур огляделся. Вокруг – пыльная, гнусавая вакханалия. Мансур и Байсункар стояли за спиной господина, положив руки на рукояти кинжалов.
– Говори.
– Уходи из этого города и больше не возвращайся. Завтра новый владетель Мавераннахра въедет в Самарканд, послезавтра его люди будут здесь.
– Кто он?
Маулана Задэ умело высвободил полу своего халата из железных пальцев батыра и растворился в толпе, и из ее танцующих недр донеслось:
– Ильяс-Ходжа, Ильяс-Ходжа!
Помедлив всего мгновение, Тимур обернулся к нукерам:
– Лошадей!
Глава 5
Встреча у дверей отшельника
Путешествующий без денег достоин небольшой помощи.
Живущий одиноко, без семьи, достоин хорошего совета.
Не сумевший приобрести друга достоин глубокого сожаления.
Фариддин Абу Талиб Мухаммед бен-Ибрагим Ammap, «Беседа птиц»
Что делает человек, которому угрожает опасность на равнине? Он уходит в горы.
Выехав из Песчаных ворот Кеша, на полном скаку несясь к своему становищу, Тимур принял решение скрыться в Бадахшане. Во-первых, он неплохо знал те места, во-вторых, чагатаи не слишком любят таскаться по горам, в-третьих, в одной из горных долин пас стада дальний родственник эмира Тарагая, глава небольшого барласского рода.
Захир и Хандал отлично справились со своими обязанностями: все тридцать кибиток были готовы к путешествию.
– Можно уходить хоть завтра утром, – сказал Захир.
– Мы уходим сейчас!
Уже через час, оглашая степь скрипом колесных ступиц и криками погонщиков, гнавших впереди каравана небольшой табун лошадей, бывший правитель Кашкадарьинского тумена двинулся к предгорьям Памира.
Тимур пребывал в отвратительном расположении духа. Поступая на службу к чагатайскому хану, он отдавал себе отчет в том, что эта служба не будет вечной, но не думал, что она закончится так быстро и что закончится она бегством. Предполагал молодой правитель в течение своего пусть и номинального, но властвования на берегах Кашкадарьи собрать побольше преданных ему людей, обучить и вооружить, дабы могли они под его водительством подняться против грабительской власти безбожных степняков. Но планам этим, как видно, не суждено было сбыться. И вот теперь он во главе нескольких десятков воинов бежит в холодные горы, совершенно не представляя себе, что ждет его там.
Весной умер отец, осенью умерла надежда.
Что он успел понять за год обладания властью, пусть даже и не слишком большой? Пожалуй, лишь одно: мир устроен сложнее, чем он некогда предполагал. Сила не всегда у того, кто проявляет силу, слабость иногда только притворяется слабостью, святость порой – всего лишь боязнь испытания. Да, он кое-что понял, но неизвестно, сколько лет понадобится, чтобы понять многое. И способен ли человек прожить достаточно для того, чтобы понять все?
Ознакомительная версия.
