Ознакомительная версия.
Горяча скакуна, Готфрид проскакал вдоль крепостной стены, выкрикивая:
– Можете забрать своего князя, видите, какой я великодушный! Похороните по своим обычаям, а завтра ждите в гости меня! И даю вам на раздумье до завтра. Не сложите оружия, пощады от меня никому не будет!
Город молча слушал его слова.
Датские воины сняли с частокола князя, положили на полотно и принесли к воротам крепости. Отсюда его забрали горожане.
Тело покойного обрядили и положили на берегу Балтийского моря, на самом возвышенном месте. Начался великий плач по всему городу. Люди прощались со своим князем. Рерик стоял возле гроба, прижавшись к матери, глаза его были сухими, только иногда он вздрагивал от сдерживаемых рыданий. Вечером Годлав был похоронен. В могилу были положены оружие, одежда, обувь, драгоценности, забитый скакун князя – все то, что должно было пригодиться ему на том свете. Над могилой был насыпан курган[2]. Утро выдалось хмурое, неприветливое. С моря неслись рваные тучи, неласковое солнце порой прорывалось сквозь них, освещая опустевшие улицы города. Все, кто мог держать оружие и чем-то помочь защитникам, вышли на крепостные стены. Жители были полны решимости до конца отстаивать столицу княжества, но понимали, что с гибелью князя и его дружины положение города было почти безнадежным.
Лагерь противника стал просыпаться поздно. Видно, Готфрид и военачальники решили дать хорошенько отдохнуть своим воинам. Вот зажглись костры, на которых готовилась еда, дразнящий запах мяса разносился по всей округе.
Позавтракав, вражеские воины стали готовиться к приступу. Скоро стал ясен замысел неприятеля: все свои силы король данов Готфрид и герцог саксонский Ходо сосредоточили против западной части стены, которую удалось частично разрушить с помощью метательных орудий; с моря подходили военные корабли с десантом.
Вот построение закончилось, и над полем повисла та величаво-трагическая тишина, которая предшествует кровопролитному сражению. Штурмующие сосредоточенно переглядывались между собой, поправляли на себе снаряжение, прилаживали поудобнее оружие. Осажденные молча прощались друг с другом, обнимали родных и близких, соседей по крепостной стене. Приближалась роковая минута.
И вдруг с востока из леса стала вываливаться конница с воинами, на которых красовались островерхие шлемы. Такие могли быть только у новгородцев. Всадников становилось все больше и больше, вот они начали растекаться по лугу и окружать германцев, и скоро все вражеское войско было зажато между крепостью и новгородцами. За несколько минут обстановка изменилась самым коренным образом: теперь уже не защитники города, а их враги оказались в безнадежном положении. Горожане взорвались бурей ликования, спасение пришло тогда, когда его никто не ожидал.
Мудрый старец Гостомысл, приведший новгородское войско к городу Рерику, находился к глубоком раздумье. Обозревая боевое поле, он видел, что достаточно отдать ему приказ о наступлении, как объединенное германское войско будет уничтожено совместным ударом защитников столицы и новгородцев; немногим удастся вырваться из плотного кольца. Но спасет ли эта победа бодричей от будущих нашествий западных соседей, принесет ли она мир на эти земли? Скорее всего, нет. Оправившись от поражения, враг снова будет собирать силы для того, чтобы отомстить за неудачу и взять верх над бодричами. Не сможет уже Гостомысл помочь родственному племени в другой раз. Ему уже восемьдесят лет, жизнь на исходе, а те, кто придет ему на смену в Новгороде, едва ли станут так болеть за далекое славянское племя. Тогда едва ли оно выстоит против мощного противника…
Он, Гостомысл, провел много войн, участвовал во многих битвах, одержал много побед, испытал и горечь поражений. В этих войнах он потерял своих четверых сыновей, у него не осталось наследников и на нем прерывается династия новгородских князей. Видно, после него будут править страной избранные народным вече посадники. Вот только что ему сообщили о гибели Годлава, князя бодричей и его зятя: да, даже победы не несут только одного счастья и удовлетворения, они обязательно сопровождаются невосполнимыми потерями, и Гостомысл к концу своей жизни пришел к убеждению, что лучше всякой войны, всякой громкой победы бывает только достигнутый переговорами полюбовный мир. Он, как правило, вел к длительному спокойствию, к процветанию страны, улучшению и так нелегкой жизни народа. А война разжигала новую войну, победа разжигала у противника ярость и желание отомстить за горечь поражения, и все это вело к новым бесконечным войнам. Так стоит ли и сейчас заканчивать далекий поход кровавым сражением?..
Полулежа в походном возке, он слабым мановением руки подозвал к себе боярина Оногаста, приказал:
– Пошли к противнику воина с предложением переговоров. Пусть он пригласит ко мне короля Готфрида и кенига саксов Ходо.
Боярин кивнул головой, тотчас исчез. Прошло довольно длительное время, наконец Оногаст подъехал к князю и проговорил:
– Кениг саксонский Ходо прибыл со свитой на переговоры.
Гостомысл приподнялся на подушке, уселся поудобнее, сказал:
– Зови.
К возку подъехал кениг, соскочил с коня, остановился перед князем, кивнул головой в знак приветствия. Это был 30-летний мужчина, бородатый, длинноволосый, как все саксы. Одет он был в длинную до колена рубашку, поверх которой красовался блестящий металлический панцирь, на плечах висел короткий плащ синего цвета, отороченный золотой каймой; ноги обуты в желтые ботинки, чулки обмотаны ремнями; на голове лихо сдвинута вязаная шапочка, по-видимому, служившая подшлемником.
– Я бы хотел видеть и короля Готфрида, – сказал ему Гостомысл по-германски, который он знал с ранних лет. – Нельзя переговоры вести за его спиной.
– Король данов Готфрид сбежал, пользуясь общей сумятицей, – ответил Ходо басовитым голосом. – Его войска находятся в моем подчинении.
Гостомысл кивнул. Помолчал. Потом стал говорить, неторопливо, степенно:
– Долго ли нам воевать, Ходо? Сколько я живу, столько мы сражаемся друг с другом – славяне и германцы.
Кениг переступил с ноги на ногу, его брови от удивления полезли вверх. Как видно, он ожидал услышать условия сдачи немецкого войска, а старец вдруг заговорил совсем о другом.
– Может, стоит нам с тобой сделать попытку установить между нашими народами вечный мир, чтобы люди не боялась друг друга и жили в тишине и спокойствии?
– Каким образом? – сглотнув слюну, спросил Ходо.
– Дать клятву своим богам, что будем свято соблюдать заключенный договор, и разойтись без битвы и кровопролития.
Ходо во все глаза смотрел на новгородского князя, боясь поверить его словам. Разве он, Ходо, упустил бы такой момент, когда враг у тебя между пальцев и стоит только сжать кулак, как он будет уничтожен? А может, старый хитрец готовит какую-нибудь ловушку? Да нет, куда еще больше, и так он, Ходо, со своим войском в ловушке. Выходит, стоит поверить князю, тем более что у него нет иного выхода.
– Я готов поклясться на мече перед главным богом нашим Тором, что не нарушу слова своего и буду вечно хранить мир между саксами и бодричами, – твердо проговорил он.
– Вот и замечательно. Я тоже поклянусь нашим главным богом Перуном. Тогда наши народы будут спокойны за свое будущее, им не придется рисковать жизнью в непрерывных кровопролитных войнах. Скажи кениг, а есть у тебя сыновья?
– Да, трое. Двое малолетних сейчас дома, с матерью, а третий со мной.
– Много ли ему лет?
– Десять недавно исполнилось.
– Вот и моему старшему внуку тоже десять лет стукнуло, а он уже потерял отца.
Гостомысл надолго задумался, закрыв глаза. Ходо уже подумал, что он уснул, что нередко бывает со старыми людьми, но вдруг князь открыл глаза и светлыми глазами посмотрел ему в лицо.
– А скажи-ка, кениг, – проговорил он помолодевшим голосом, – не договориться ли нам с тобой насчет того, чтобы твой сын и мой внук в знак нашей дружбы и примирения жили вместе? Да, по очереди, то в твоей столице Падеборне, то в центре бодричей Рерике. Выросли бы друзьями и против друг друга никогда бы не начали войны. Это было бы покрепче всякой торжественной клятвы.
Ходо некоторое время подумав, ответил:
– Я согласен, князь. Хоть и немного живу на белом свете, но так же, как и ты, ненавижу войну и ради мира готов пойти на любые условия.
– Вот и хорошо, вот и сладились, – удовлетворенно проговорил Гостомысл. – Будем готовиться к торжественному обряду.
Гудело и волновалось народное вече столицы бодричей города Рерика. Присутствовали одни мужчины, при оружии. Большинство пришло прямо с крепостных стен, их лица еще дышали недавними сражениями.
На помост вышел посадник Мечислав, поднял руку, успокаивая присутствующих. Его не слушались, волновались, выкрикивали:
Ознакомительная версия.
