– Я слышал, что этим утром на рынок должны привезти свежие апельсины, которые в дороге охлаждали льдом, – сообщил он своим товарищам. – Холодный сок определенно пойдет на пользу моей голове. Можете вы обменяться рукопожатием и побыть друзьями до конца этого дня? Пожалуйста, доставьте мне такое удовольствие!
– Я готов. – Агриппа протянул здоровенную, размером с лопату, правую ручищу. Меценат позволил своей ладони исчезнуть в ней.
Пока двое мужчин с насмешливым энтузиазмом скрепляли восстановление дружбы, во двор вбежал домашний раб Фидолий. Слуга работал усердно, старался не попадаться на глаза гостям, и Октавиан не очень хорошо его знал – он отмечал только вежливость и спокойствие раба.
– Господин, у ворот гонец. Он говорит, что у него для вас письма из Рима.
Октавиан Фурин застонал:
– Чувствую, меня зовут обратно. Цезарь гадает, куда подевался его любимый родственник, это точно.
Меценат и Агриппа смотрели на него с невинным видом. Октавиан махнул рукой:
– Пусть он еще немного подождет. В конце концов, прошел год после моего последнего отпуска. Устрой гонца как дорогого гостя, Фидолий. Я иду на рынок за свежими апельсинами.
– Да, господин, – поклонился раб.
* * *
Трое римлян вернулись домой перед самым закатом. Они шумели, смеялись и обнимали трех молодых гречанок, с которыми познакомились на рынке. Именно Меценат подошел к ним в лавке ювелира и порекомендовал украшения, которые более всего им подходили.
Октавиан завидовал этому таланту своего друга: сам он развить его не мог, несмотря на все практические занятия, которые устраивал ему опытный в таких делах Цильний. Хотя вроде бы никакого таинства в этом и не было. Молодой патриций восторженно расхваливал женщин, летал между ними, убеждая примерить различные украшения. Ювелир терпеливо наблюдал, надеясь, что ему удастся хоть что-то продать. Насколько мог судить Октавиан, молодые гречанки с самого начала знали, чего хочет от них Меценат, но расточаемые комплименты и уверенность, с которой он держался, расположили их к нему и его спутникам.
Гай Октавиан крепко сжимал осиную талию женщины, которую привел домой, отчаянно пытаясь вспомнить ее имя. У него были веские основания подозревать, что ее имя совсем не Лайта, как ему хотелось ее назвать, и, чтобы не попасть впросак, ждал, что подруги обратятся к ней по имени.
Когда они добрались до ворот, Меценат внезапно прижал свою спутницу к выкрашенному белым камню и начал целовать, оглаживая ее. На шее женщины сверкал золотой медальон, его подарок. Две другие женщины могли похвалиться такими же. На покупку ушли практически все деньги, которые римляне отложили на последние дни отпуска.
Агриппе повезло меньше остальных. Все три женщины едва ли могли оказаться красавицами, и висевшую на его руке отличало крепкое телосложение и темные усики над верхней губой. Друзья уже давно не приводили женщин в дом, и на безрыбье силач не мог позволить себе воротить нос. Пока они ждали у закрытых ворот, он пощекотал бородой голое плечо женщины, и она звонко засмеялась.
Через считаные секунды домашний раб Фидолий, раскрасневшийся и взволнованный, подбежал к воротам и распахнул их.
– Господин, слава богам! – воскликнул он. – Вы должны принять гонца.
На лице Октавиана читалось раздражение. Прекрасная гречанка прижималась к нему, и думать о Риме и армии сейчас хотелось меньше всего.
– Пожалуйста, господин, – взмолился Фидолий. Его буквально трясло, и Октавиан Фурин встревожился.
– Что-то с моей матерью? – спросил он.
Раб покачал головой:
– Пожалуйста, он ждет вас.
Молодой человек на шаг отступил от своей спутницы.
– Отведи меня к нему, – приказал он.
Фидолий облегченно вздохнул. Октавиан быстрым шагом, почти бегом, последовал за ним в дом.
Его друзья переглянулись: у обоих появилось предчувствие, что насладиться вечером, как было намечено, не удастся.
– Что-то мне это не нравится, – пробурчал Агриппа. – Дамы, в нашем доме ванная, которой нет равных. Подозреваю, что моему другу Меценату и мне придется провести несколько часов с нашим другом Октавианом, но если вы готовы подождать… – По выражению их лиц он все понял. – Нет? – Моряк вздохнул. – Очень хорошо. Я велю Фидолию сопроводить вас в город.
Меценат покачал головой:
– Что бы это ни было, этим можно заняться чуть позже, я в этом уверен. – Он многозначительно посмотрел на Виспансия, пытаясь убедить его в своей правоте. Женщина, с которой он только что целовался, похоже, полностью с ним соглашалась. Агриппу внезапно охватила злость.
– Поступай как знаешь, – буркнул он. – А я выясню, что происходит.
Широким шагом он ушел в дом, оставив ворота открытыми. Меценат вскинул брови:
– Почему бы вам втроем не посвятить молодого римлянина в таинства Греции?
Женщина Агриппы ахнула, молча развернулась и зашагала прочь. Пройдя двадцать шагов, она повернулась и позвала подруг. Те переглянулись, и на мгновение патриций подумал, что удача на его стороне. Но молчаливый обмен мнениями сложился не в его пользу.
– Извини, Меценат, может, в другой раз, – покачала головой одна из гречанок.
Он с тоской наблюдал, как они уходят – молодые, стройные и с тремя золотыми медальонами. Выругавшись, молодой римлянин направился в дом, злой и раздраженный.
Октавиан чуть не бегом ворвался в зал. Потрясение, читавшееся на лице домашнего раба, привело его в волнение, которое с каждой минутой становилось все сильнее. Гонец поднялся, чтобы отсалютовать и молча передать ему письмо.
Молодой воин сломал восковую печать матери, быстро прочитал послание и сделал глубокий вдох. Потом перечитал его еще раз, чувствуя, как встали дыбом волоски на загривке и голых ногах. Ошеломленно покачав головой, молодой римлянин подошел к скамье и сел, снова и снова перечитывая написанные строки.
– Господин… – обратился к нему Фидолий. Гонец тем временем наклонился ближе, словно тоже хотел прочесть письмо.
– Вон отсюда, оба. Позовите моих друзей и убирайтесь, – приказал Гай Октавиан.
– Мне велено дождаться ответа, – буркнул гонец.
Октавиан вскочил, схватил его за грудки и отшвырнул к двери.
– Вон отсюда!
Агриппа и Меценат услышали крик. Они выхватили мечи и побежали к своему другу, по пути столкнувшись с побагровевшим гонцом.
* * *
Фидолий зажег масляные лампы, и Октавиан медленно вышагивал от одного пятна света к другому и обратно. Меценат сидел спокойно, но лицо его заметно побледнело. Агриппа барабанил пальцами по колену, только этим и выдавая волнение.
– Я должен возвращаться. – Октавиан немного осип от долгих разговоров, но, взвинченный полученными новостями, не мог усидеть на месте. Шагая по комнате, он сжимал и разжимал правую руку, словно представляя себе, как расправляется с врагами. – Мне нужна информация. Так ты всегда говоришь, Агриппа? Знания – это все. Мне надо возвращаться в Рим. У меня там друзья.
– Теперь нет, – вставил Меценат. Октавиан остановился и развернулся к нему. Молодой аристократ отвернулся, смущенный искренним горем на лице друга. – Твой защитник мертв, Октавиан. Тебе не приходило в голову, что тебе тоже будет грозить опасность, если ты появишься в Риме? Он относился к тебе как к своему наследнику, а эти «Освободители» не захотят, чтобы кто-то еще заявлял претензии на его собственность.
– Его наследник – Птолемей Цезарь! – рявкнул Октавиан Фурин. – Египетская царица позаботится о безопасности мальчика. Я… – Он прервал фразу, чтобы выругаться. – Я должен вернуться! Нельзя это так оставлять. Должен быть суд. Должно быть наказание. Они убийцы, средь бела дня растерзавшие правителя Рима и заявляющие, что они спасли Республику. Я должен вступиться за него. Я должен вступиться за Цезаря до того, как они сокроют правду ложью и лестью. Я знаю, чего от них ждать, Меценат. Они устроят пышные похороны, будут втирать пепел в кожу и скорбеть о смерти великого человека, но через месяц, а то и меньше, вновь начнут плести заговоры, искать новые способы возвыситься и никогда не поймут, какие они корыстные и ничтожные в сравнении с ним.
