из них, благополучно прожив в городе один год и один день, терял свою зависимость от сеньора [5].
Возможно, старый барон не злился потому, что случалось такое редко — Раймунд был хороший и справедливый хозяин, никогда не требовал лишней дани, напротив, уменьшал её в неурожайные годы, не пользовался правом первой ночи, хотя хорошенькие крестьянки частенько вздыхали по этому поводу. Он даже позволял селянам собирать хворост в своих лесах, поставив лишь условие, чтобы те семьи, где есть здоровые мужчины, свозили треть хвороста в замок (вдов и стариков это не касалось, что добавляло барону уважения) [6].
Единственной неудержимой страстью барона была охота, и уж если ему случалось гнать оленя или кабана, все знали, что надо бежать с дороги: свора борзых, несущихся впереди охотников, могла сгоряча налететь и на какого-нибудь селянина. Правда, охотники всегда спешили на помощь, но ведь всем известно, что борзая может далеко опередить лошадь... Однажды из-за этого едва не приключилось настоящей беды: собаки напали на крестьянского мальчишку, не успевшего убраться подальше с опушки, по которой неслась свора. Барон Раймунд сам подоспел с хлыстом и, рискуя свалиться с седла, разогнал озверевших собак, однако те успели сильно порвать подростка. Мальчик остался хромым на всю жизнь. Раймунд, дабы искупить свою невольную вину, выдал его матери два десятка серебряных марок, прислал в деревню своего лекаря, а когда мальчик подлечился, взял его к себе на службу. И оказался вознаграждён за доброту: хромой Ксавье сделался лучшим сокольничим замка. Он ловил и обучал птиц с необычайным искусством, а на охоте добывал дичи больше, чем трое других сокольничих вместе... Что самое удивительное, юношу полюбили и охотничьи борзые — он был совсем незлобив, быстро забыл свой страх перед собаками, и те привязались к нему и слушались не хуже, чем своих псарей.
Раймунд Лионский, в прошлом воин и непоседа, в последние годы жил уединённо, даже в городе появляясь очень редко. Его старый, с высокими башнями и крепкими каменными стенами замок был надёжным убежищем, куда в случае чего могли укрыться и жители деревень. Правда, окрестные бароны знали, что у Раймунда ещё и неплохая дружина, знали и о том, что его любит и жалует молодой король Филипп, а потому уже лет семь на его земли никто не нападал — только пару раз разбойничьи отряды, шнырявшие по здешним лесам, разорили одну-две деревни, но их быстро отлавливали: порядок чаще всего наводил даже не барон Раймунд, а мэр Лиона — разбойники угрожали купеческим караванам, и большой ремесленный город не мог терпеть их соседства. Ополченцы окружали лес и гонялись за лихими людьми до тех пор, пока их не истребляли.
Раймунд был вдовцом. Оба его сына тоже умерли — один во время эпидемии оспы, другой при очередной военной стычке короля Франции и герцога Бургундии. Дочь барона, удачно выданная замуж за дальнего родственника короля, жила в Париже, и отец видел её редко. Из всей родни с ним жила старая ворчливая свояченица, которую он терпел ради памяти о горячо любимой жене.
Правда, у барона был и ещё один сын. Сын, которого он любил, которым гордился, и которого не мог сделать своим наследником...
В этот день Раймунд в отличном расположении духа возвращался с охоты. Добыча была хороша, это веселило охотника, и мысленно он уже представлял пир, который устроит, вернувшись домой. Накануне купцы, ехавшие на Лионскую ярмарку, пересекая земли барона, уплатили ему неплохую дань [7], среди которой было и три бочки отменного кипрского вина. С жареной дичью оно будет куда как кстати... А если ещё Флорестина, его бойкая и весёлая кухарка, догадалась напечь побольше хлеба (а уж она наверняка догадалась, ей ли привыкать угадывать всякое желание сеньора!), то будет чем порадовать псарей (их было трое), четверых сокольничих и пятерых дружинников, которые разделили с бароном радости охоты.
Они ехали к замку по неширокой дороге, что пролегала от опушки и шла посреди вспаханного и засеянного поля. Раймунд зорко следил, чтобы охотники, увлёкшись, не топтали его хлеб: легко ли требовать полной дани, когда старосты деревень приходят жаловаться на потраву?
Замок уже вырос за изгибом некрутого холма, и барон с удовольствием смотрел на его высокие и мощные стены, оценивая их неприступность, любуясь прямоугольными угловыми башнями, нависающими надо рвом, широким, как настоящая река. Этот ров копали по приказу его прадеда, знаменитого Эдгара из Оверни, который получил замок в дар за свои подвиги в первом крестовом походе.
Завидев охотников, старый стражник Жюстен спустился на переходную площадку угловой башни, повернул рычаги подъёмного моста, и широкий деревянный настил со скрежетом и лязгом опустился почти к самым ногам всадников.
— Сто раз говорю тебе, болван: крути медленнее и опускай мягче! — заорал Раймунд, придерживая коня перед мостом и что есть силы задирая голову. — У тебя мост не опускается, а чуть ли не падает! Учти, висельник, — треснет хоть одна доска, заставлю поменять за одну ночь. Тебя заставлю, старый олух!
Эта ругань не производила на воина ни малейшего впечатления. Он отлично знал, что сеньор не полезет на верхнюю площадку башни, а до вечера, когда он, Жюстен, сменится и спустится во двор ужинать, хозяйский гнев двадцать раз пройдёт. Да и мост этот переживёт, надо думать, их обоих...
Внутри замок выглядел как и почти все подобные ему замки. Центральная каменная постройка, внизу которой были две просторные комнаты, предназначенные для дружины и охотников, а на втором этаже обитал сам хозяин, занимала основное место. Рядом с нею лепились открытые конюшни, деревянный свинарник и загон для овец. Слугам полагалось жить в лачужках, пристроенных к западной стене замка, однако хитрая Флорестина, двое пастухов и свечник давно перебрались в нижнюю часть одной из башен, более тёплую и уютную, а лачуги служили для хранения хвороста, сена и всяких хозяйственных мелочей.
Мона Бертрада, свояченица барона, жила, как и он, во втором этаже замка, завладев комнатой покойной сестры и поселив туда же свою служанку, такую же, как она, сухощавую и злющую старую деву. Раймунд старался как можно реже с ними встречаться, а потому, вернувшись с охоты,
