огрызком карандаша в руке, сочинял стихи о Иерусалиме, которого никогда не видел, о котором грезил. Блумберг подумал: может, он здесь из-за Джейкоба: привез мертвого на родину, показывает призраку рыночную площадь. Будь он правильным евреем, он пошел бы к Стене Плача и помолился о Джейкобе, а потом и о маме.
За соседним столиком старик в красной феске чистил монеты. Окунал ватку в оливковое масло, затем протирал намокшим шариком очередной кругляш из стопки. Слишком колоритный, решил Блумберг, нужно что-нибудь более правдоподобное. Вынул из кармана блокнот, разломал палочку угля и стал, точными закругленными штрихами, изображать гору арбузов на ближайшей телеге. Подобрал с пола кусок свежего белого хлеба, оброненный с чьей-то тарелки, — будет ему вместо ластика. Он успел сделать несколько рисунков — только предметы, без людей — и наконец заметил, что площадь перед ним опустела. Поднял глаза: над горизонтом поблескивала Полярная звезда. Мимо прошли две женщины с глиняными кувшинами, направляясь к колонке, что была чуть дальше по улице. Но как ни крутили женщины ручку — все без толку. В конце концов им удалось выжать тонкую струйку, но и она через пару минут иссякла. Блумберг слышал от кого-то, что в городских цистернах не хватает воды.
Пора было уходить, Блумберг неохотно поднялся. Закончился его последний день свободы, и добрую половину его он потратил на пустую болтовню с власть имущими. А завтра с утра ему знакомиться с пионерами-социалистами с еврейской женской рабочей фермы [20] — такая же тоска.
Теперь домой. Не следует оставлять Джойс надолго одну, учитывая недавние события. Но Россу он сказал правду — он действительно после убийства долго не мог успокоиться, его всего колотило, пока Джойс спокойно смывала с него запекшуюся кровь.
На обратном пути к Дамасским воротам к нему прилепилась стайка босоногих мальчишек в обтрепанных джеллабах. Они тянули его за рукава, тыкали в лицо грязными ручонками. Блумберг вложил несколько пиастров в протянутые ладони, шуганул их и прибавил шагу.
Он миновал ворота, обогнул навесы для зерна и вереницу автомобилей, простаивающих в ожидании туристов. Он слишком устал, идти пешком не хотелось, но на такси денег ему не хватит. Направился к автобусной остановке на вершине холма и через некоторое время обнаружил, что идет в круге света — за ним медленно, словно карауля его, ехал автомобиль. Блумберг обернулся. Это был тот самый желто-коричневый «бентли», подвозивший его накануне. Автомобиль поравнялся с ним и остановился. Стекло медленно опустилось, и он увидел Росса.
— Вот здорово! Я так и знал, что это вы. Вас подвезти?
Блумберг хотел было отказаться, но ноги у него гудели, да и Джойс, должно быть, заждалась.
Он устроился на заднем сиденье рядом с Россом.
— Работали?
— Да.
— Удивительное место, согласны? Бесконечно вдохновляет.
— У меня было мало времени.
— Да-да, конечно.
Оставив позади городские улицы с редкими фонарями, машина свернула к Абу-Тору, и не успел Блумберг назвать адрес, как они уже катили прямиком к его дому. Росс открыл свое окошко, снаружи потянуло дымом кизяка.
— Не поймите превратно, то, что я вам сейчас скажу, это так, предположение… У вас здесь нет полноценной мастерской. После того как мы сегодня простились, мне вдруг пришло в голову — крыша моего дома, там есть навес, а места предостаточно. Чем не мастерская? Сверху весь город видно. Завораживающее зрелище. Никаких обязательств, естественно, — рисуйте что хотите.
— Очень любезно с вашей стороны, но я правда не знаю, когда выберу время…
— Да когда угодно, днем ли, ночью — без разницы. Вы нас не потревожите, а мне будет ужасно любопытно посмотреть на ваши работы.
— Что ж, я непременно об этом подумаю.
Повисла долгая пауза. Росс смотрел в темное стекло. В окнах домишек, изредка встречавшихся им на пути, мерцали керосиновые лампы. Через десять минут машина притормозила.
— Кажется, приехали.
Блумберг вышел из машины, пожелал Россу спокойной ночи.
— Может, вы еще передумаете. В любом случае приезжайте, видами полюбуетесь.
Блумберг подождал, когда огни машины Росса исчезнут вдали, после этого сошел на обочину и справил малую нужду в эвкалиптовой роще. В нескольких шагах от него прошествовала коза, ржавый колокольчик у нее на шее глуховато позвякивал. Блумберг подошел к дому и встал под окном. Джойс набросила на лампу кружевную салфетку и читала, сидя в кресле. Он тихонько постучал пальцами по стеклу — она сразу же подняла глаза, но не испуганно, подумал он, а как будто ждала кого-то. А убедившись, что это Блумберг, быстро захлопнула книгу.
Кирш шагал к дому Росса, где, по его соображениям, вечеринка была в самом разгаре. Он опоздал, потому что уже после того, как все ушли, просидел за рабочим столом еще два часа, изучая скудные свидетельства, с горем пополам собранные его людьми на предполагаемом месте убийства: несколько узких клочков ткани с запекшейся кровью, зарисовки неопределенных вмятин в пыли на том месте, где происходила борьба, описание ободранных кустов и прерывистой тропки, вроде бы указывавших, в каком направлении скрылся нападавший. Однако у них нет ни орудия преступления, ни очевидцев. Нужен информатор, иначе дело не сдвинется с мертвой точки.
Двадцать четыре часа в его кабинете было на удивление тихо, а потом вдруг как прорвало: телефон трезвонил без перерыва, срочно явиться к верховному комиссару, «дело очень серьезное»… «город в настоящий момент как пороховая бочка»… «крайне щекотливая ситуация»… «убийство такого известного лица бог знает к чему может привести». Кирш вернулся в контору, а там его поджидал Росс, хотя Россу, как обычно, на все наплевать, — добрых полчаса расписывал свой последний архитектурный проект и приготовления к сегодняшней вечеринке. На фоне этого даже письма Де Гроота к Рамсею Макдональду, похоже, его не слишком заинтересовали. «К премьер-министру кто только не обращается! Уж не думаете ли вы, что он действительно собирался встретиться с бедолагой? Ответных писем в вашей пачке нет». Но, при всей своей беспечности, Росс, уходя, все же бросил ему: «Поднажмите, старина». Все валят на Кирша.
Кирш позвонил у двери. Он узнал сладкий запах вьюнка каракаллы, притаившегося в темноте меж гелиотропом и цветущим кактусом. Дворецкий открыл дверь, и Кирш, войдя в дом, сразу же оказался в толпе гостей. Вся иерусалимская верхушка была здесь — муфтий, кади, судьи и адвокаты, как еврейские, так и арабские, и, конечно же, множество британских военных. Росс уговорил одного стеснительного солдатика спеть, и под аккомпанемент одной-единственной скрипки коренастый веснушчатый парнишка принялся выводить рулады новомодного лондонского шлягера.
Кирш лавировал в толпе, вглядываясь в
