Лошади меж тем бесились, бились в стойлах и рвались наружу, разбуженные конюхи никак не могли с ними сладить. На все голоса выли собаки, а когда их выпустили из загона, они вдруг окружили Филона, прижимаясь к его ногам и жалко поскуливая.
Приск этого уже не видел — он мчался по дороге, ожидая вот-вот нагнать Тиресия. Но не нагонял.
Гроза унялась, так и не пролившись дождем. Зато вновь налетел ветер, бил в лицо сорванными листьями, обломками мелких ветвей, прилипал к коже мелкий сор кипарисовых лапок. Потом ветра не стало. Все замерло — и лишь звуки сделались странными — будто проходили сквозь толстый слой ткани, становясь глухими и низкими. И как ни прислушивался Приск, ничего не мог услышать — даже топот копыт звучал глухо. А потом Приск различил нутряной рокот — он шел откуда-то из самого сердца горы, нарастая.
Конь внезапно встал на дыбы. Раз, другой, потом, совершенно обезумев, принялся бить задними ногами, вскидывая крупом, будто не был приручен с рождения к узде и подпруге, а родился дикарем в сарматской степи.
После шестого или седьмого прыжка жеребец устал беситься и помчался дальше, роняя хлопья густой белой пены и тяжело всхрапывая. Но до ворот Приска так и не домчал — земля содрогнулась, выгнулась, а потом ее не стало. Приск понял, что его конь парит в воздухе, а земля где-то там внизу, безумно далеко. Он попытался спрыгнуть с коня — и так спасся. Жеребец грохнулся всей своей тушей о землю, а Приск приземлился сверху — это смягчило удар. Несчастное животное даже не пыталось подняться — из ноздрей его хлестала кровь. Трибун с трудом встал, его шатало. Он не сразу понял, что именно изменилось. Потом сообразил: он не видит городских ворот — перед ним вставали каменные остовы, а за ними в небе парили обломки колонн, и кроны деревьев плясали как сумасшедшие. Над городом шел дождь из черепицы, расколотых бревен и осколков камней. Гранитные плиты мостовой встали вертикально, на манер частокола преграждая путь.
А потом дикое видение стала затягивать густая пелена седой пыли. Она катилась навстречу Приску морским кипящим прибоем, и он вступил в нее, сам не зная зачем — хотя, следуя здравому доводу разума, должен был повернуть назад. Но не повернул.
* * *
Филон наблюдал за происходящим с высоты своей виллы и видел, как дома буквально взрывались, поднимаясь в воздух, чтобы обрушиться на землю градом обломков. По всей долине внизу поднималась волна — как огромный штормовой вал на море — самый страшный десятый вал [96]. Дома взлетали на ней и падали, как корабли, застигнутые бурей. Многие разламывались, но иным удавалось выстоять. Колоннады шатались, как перебравшие в кабаках выпивохи, и порой целые портики рушились на землю, как шеренга воинов под градом парфянских стрел.
Но вскоре ничего уже нельзя было рассмотреть — огромная туча пыли поднялась в воздух и накрыла Антиохию. Лишь грохот рушащихся камней долетал из серого, густого, непроглядного облака. Холодное фиолетовое небо продолжало светиться — и где-то на востоке еще подрагивали злые молнии, так что казалось, что Гелиос вот-вот появится на своей колеснице в неурочный час.
Это было страшнейшее землетрясение, что обрушилось на Сирию в иды декабря 868 года от основания Рима [97].
* * *
Приск миновал ворота и шагал дальше, ничего более не видя. Остановился, оборвал полу туники и обмотал ею голову. Но это мало помогало от густой пыли — она ела глаза, забивалась в рот и нос. Приск брел почти наугад, будто ослеп.
Разве что звуки — Приск их слышал то где-то рядом, то вдали: грохот катящихся камней, испуганное ржание, крики боли. Топот копыт. В пыльном облаке звуки искажались до неузнаваемости. Приск едва успел отскочить в сторону, когда мимо него промчался всадник на обезумевшей лошади.
— О, боги… — только и выдохнул Приск.
Рядом кто-то застонал.
Только нагнувшись, Приск сумел разглядеть, что на мостовой лежит человек. Трибун попытался его поднять, но не смог: каменная плита, прежде бывшая частью архитрава, рухнула как раз несчастному на ноги.
Трибун огляделся, пытаясь отыскать какую-нибудь балку, чтобы сдвинуть плиту. И тут ощутил новый толчок. Он едва устоял на ногах — как будто под ним была не твердь, а шаткая палуба корабля. Где-то в сером облаке мелькнула наискось тень, а затем раздался оглушающий грохот — это рухнули уцелевшие после первого толчка колонны. Послышался сдавленный визг и тут же смолк. Приск побрел дальше, позабыв, что искал бревно, чтобы вызволить придавленного плитой человека. Лишь когда это самое бревно — обломок балки, упавшей поперек дороги, попалось ему на пути, он вспомнил, что ищет. Но поворачивать назад не имело смысла — он бы уже ни за что не смог отыскать раненого.
Трибун побрел дальше.
В одном месте человек висел, пронзенный бревном, как будто могучая рука насадила его на страшный вертел да так и оставила, раздумав предавать огню. В другом месте из земли торчала лишь одна голова — будто человек был растением, и все его тело росло под землей, а голова, подобно кочану капусты, высунулась наружу. Среди обломков сквозь пыльное облако пробивался огонь: вырвавшись из очага, он теперь сам добывал себе пищу. Где-то заплакал ребенок, но, прежде чем Приск сумел его отыскать, идя на крик, плач смолк и больше не возобновлялся.
Мимо сновали тенями какие-то люди. Промчалась лошадь — и за ней человек в безуспешной попытке поймать взбесившееся животное.
— Гай… — Кто-то вдруг положил ему руку на плечо. Приск обернулся — медленно, уверенный, что это зов мертвых.
Но ошибся. Перед ним стоял Тиресий.
Предсказатель не только не пострадал от удара стихии, но сумел каким-то чудом сохранить лошадь, теперь он вел дрожащую кобылу за повод.
— Мост Рыб уцелел, нам надо перебраться на остров — к дворцу и цирку, — сказал Тиресий так буднично, как будто речь шла о простой прогулке.
— Ты это увидел там на террасе? — спросил Приск.
— Да. Но слишком поздно. Пошли.
* * *
Как Тиресий находил дорогу в этой непроницаемой серой туче известковой пыли, понять было невозможно. Но как-то находил, потому что безошибочно вышел сам и вывел Приска к перекрестку, где сходились две главные улицы Антиохии. Колоннада, ведущая к мосту Рыб, пострадала меньше той, что украшала улицу Герода. Навстречу Приску и Тиресию попался человек, бредущий как пьяный в облаке пыли. Сквозь серую корку налипшей на лицо грязи струйкой, будто из фонтана, била кровь. Человек напрасно пытался зажать рану пальцами. Шаг, другой, и он рухнул на горбину изувеченной мостовой.
Приск шагнул к несчастному, но Тиресий его остановил: — Не надо. Он мертв… Как и другие…
Приск только сейчас заметил несколько десятков тел, придавленных рухнувшими камнями. На миг показалось: они с Тиресием бредут по полю брани, причем поле это почему-то осталось за армией, которая сражение проиграла.
Вскоре они увидели берег Оронта. Здесь облако пыли казалось не столь густым — и можно было даже разглядеть мост. И воду под ним — темно-серую, густую, бурлящую.
Они перебрались на остров, где находился дворец наместника. Здесь опять было не так много пыли — из-за того, что большую половину острова занимали сады. Они тоже пострадали, деревья были повалены и выдернуты с корнями. А из обломанных ветвей устроены настоящие засеки, вроде тех, с помощью которых даки на горных дорогах старались остановить продвижение римских легионов. И все же Приск с Тиресием прорвались ко дворцу — как через вражеские укрепления.
Дворец сильно пострадал, но стены устояли, как и часть портиков. А вот крыша и балки обрушились — все вокруг было усеяно битой черепицей, обломками дерева и каким-то хламом — осколками мрамора, чешуей рассыпавшихся настенных мозаик, обломками мебели, меж которыми комьями лежали тряпки. То и дело Приск видел серые от пыли руки или ноги погибших и на сером — странно алую кровь.
Среди руин весело журчал бегущий из разбитого водопровода поток. Приск отыскал место, где вода была чище, омыл лицо и напился, потом намочил тряпку и вновь обмотал ею лицо. Тиресий последовал его примеру и позволил своей лошади напиться. Потом набрал полную флягу воды. Приск хотел сделать то же самое, но обнаружил, что фляги при нем нет.
Судя по тому, что стало чуть-чуть светлее, солнце все же взошло.
* * *
Трибун целиком доверился предсказателю, не спрашивая, куда они идут и зачем. Тиресий кого-то искал, следуя указаниям увиденного недавно сна. Что именно увидел и как истолковал свое видение Тиресий, Приск не спрашивал. Просто шел, ошеломленный.
Многое он видел в своей жизни. Такое — впервые.
— Здесь… — сказал Тиресий, и вдвоем они стали поднимать балку.
Только тогда Приск увидел среди развалин человека. Балка придавила ему ноги. Но, кажется, не убила. Человек лежал лицом вниз, одежда, волосы, припорошенные пылью, придавали неподвижному телу сходство с упавшей статуей. Наконец балку сдвинули и лежащего перевернули. Тиресий плеснул раненому в лицо водой, и тот очнулся. Дернулся. Открыл глаза, серые от пыли веки, даже ресницы в пыли. Парень совсем молодой. Юноша… пушок на щеках, легкие, опять же серые от пыли завитки редкой бороды в мягкой ямочке под нижней губой.
