— Не разбогатеешь, — ответил Смельчак. — Утром чурек, вечером чурек и чай. Деньги не дает. Обещает после продажи.
Глава у Кейик-эдже жадно заблестели.
Не прошло и минуты, как приезжие были окружены целой толпой солеломщиков. Кеймир подошел последним. По лицу его блуждала ленивая улыбка, руки были заложены за спину. Ростом, богатырской фигурой он выделялся среди всех, и Кейик сразу остановила на нем испытующий взгляд.
— Вези, пальван, свою соль ко мне: обижен не бу-дешь... — Она достала из-под полы риал и бросила Кей-миру. Монета упала наземь. Несколько человек кинулись за ней и забарахтались на песке. Смельчак выскользнул из толчеи первым. Он подошел к Кеймиру, протянул риал. Пальван гордо отвернулся.
— Возьми себе, — сказал он и взглянул на старуху.— А тебе, эдже, за твою щедрость мы все озеро перевезем. Только и впредь не скупись, будь такой же.
— Да услышит твои слова всевышний, — пролепетала Кейик-эдже и стала поворачивать коня. Гости выехали на дорогу и направились к нефтяным колодцам.
Кейик хорошо понимала, к чему приведет ее поступок. Булат-хан не стерпит, чтобы соль скупали другие. Заранее приготовилась к отпору: обдумала, что ему говорить. И Булат-хан не замедлил явиться. С трудом сдерживая неприязнь к старухе, он вежливо поздоровался с ней. Но едва напомнил о том, что не всякому дано распоряжаться, как ему захочется, Кейик вся подобралась в дала достойный ответ. Чем, мол, я тебя обидела, хан? Уж не тем ли, что батраки в Киятово кочевье соль везут, а к тебе дорогу забыли? Если этим, то напрасно ты сердишься. Соль принадлежит народу, а народ волен выбирать купца себе сам!..
Хан ушел рассерженный.
А неделю спустя из Хивы возвратился купец Махмуд-кель. Привез сорок чувалов пшеницы. Посадил он своего человека за весы, сам встал рядом и объявил цену: по одному риалу за батман (Харвар — мера веса, около 300 кг). Люди зароптали: прошлым летом за эту цену можно было взять три батмана.
И Махмуд-кель начал свое черное дело:
— Не вините меня в том, что хлеб вздорожал. Виноват во всем один Кият. Он обидел Хива-хана, оттого и вы страдаете. И еще больше пострадаете: войско Хивы стоит на Балханах. Пока не поздно, надо выбросить с острова поганые кибитки Кията, а заодно в людей его, проклятых аллахом!
Слова купца, как добрые семена в плодородной пемле, быстро прорезались ростками. Тотчас образовалась группа настроенных против Киятова рода. Зашептались, за роптали они.
Таган-Нияз сразу почуял, чем пахнет затеянная сму та. Выехав на зады кочевья, он хлестнул коня и помчался к восточному берегу. Подъехав к одиноким кибиткам, укоротил бег коня. Огромный пес выскочил из-за кибит-ки и с охрипшим лаем кинулся навстречу.
— Эй, раб, убери собаку! — крикнул всадник. Черный Джейран лежал у терима. Он не поднялся и не обратил внимания на окрик. Из кибитки вышли Кей-мир и Смельчак. Пальван крикнул на собаку и подошел к всаднику, помогая ему слезть с коня.
Сняв сапоги и помыв руки, Таган-Нияз вошел и сел на кошму. Хозяева пристроились рядом. Бостан-эдже занялась приготовлением ужина.
— Да, давно я не бывал в кибитке моего старого друга Веллека, — проговорил Таган-Нияз, косясь на саблю, висевшую на решетчатом остове юрты. — Вот и оружие, наверно, его?
— Да, это сабля отца,— гордо ответил Кеймир.— Больше шести лет прошло, как передал саблю матери один джигит.
— Значит, тебе известно, Кеймир-джан, что твой отец сражался в отряде Кията против каджаров? — оживившись, спросил Таган-Нияз.
— Известно, как же!.. Я много раз слышал о том, как вы рассекли надвое их войско и ворвались в Астрабад.
— Вот как! — удивился Таган-Нияз. — Ну, тогда я тебе скажу, зачем пришел сюда. Слушай, Кияту удалось заслужить уважение у ак-патши. Ты знаешь, он уехал в Тифлис. Аллах всемилостив, помог ему добиться, чтобы русский патша осенил своим могучим крылом наши племена. Но кое-кому это не по душе. Купец Махмуд-кель, вернувшийся из Хивы, настраивает народ против джафар-байцев. Махмуд — враг твоего отца. Помоги Кейик-эдже... Сохрани от беды неминуемой...
Кеймир брезгливо поморщился:
— Этот поганый пожиратель прахов не успокоится до тех пор, пока не объестся падалью...— Пальван взглянул на Смельчака:
— Иди-ка, приведи амбала.
Смельчак тотчас выскочил во двор и через минуту у двери загремели цепи — вошел Черный Джейран. Его заспанное лицо было угрюмым. Смуглое волосатое тело, прикрытое на бедрах грязным старым тряпьем, облипло соломой, Он спал, и его не вовремя потревожили.
— Подойди сюда, Джейран.
Амбал медленно опустился же кошму. Кеймир внимательно посмотрел ему в глава — они горели диким любопытством, Пальван нагнулся в отомкнул замки на ногах амбала. Не спеша он снял с его ног цепи, подошел к порогу и выбросил их. Звякнуло железо...
Ночью Махмуд-келя не стало. Амбал задушил его и с хохотом выбросил в море. Долго разыскивали купца, гадали, куда он мог деться, да так и не узнали...
Вместе с загадочным исчезновением Махмуд-келя была потеряна последняя связь с Хивой. Народ обратил взоры на Булата. Отправил он к каджареким берегам пять киржимов. Торговцам повелел соль и нефть обменять на рис. Пообещал расплатиться с батраками. Наступил день — в море показались парусники. Народ хлынул в берегу с мешками, хурджунами, чашами. Но едва первый киржим ткнулся косом в песок, хан заглянул в него и взвыл с досады: вся соль и все тулумы с нефтью лежали на месте. Можно было подумать — не с базара вернулись торговцы, а только собрались на базар. Слезли они с лодок, объявили угрюмо: астрабадский хаким запретил своим купцам торговать с иомудами, требует голову Кията.
Народ выжидающе умолк. У кого были вапасы хлеба — ушли с берега. Но те, кто не мог положить на скатерть даже кусок черствого чурека, молчаливо и грозно ждали — что будет дальше? К их числу относился и Кеймир. Видя, что «из пустых слов не сваришь плов», он удрученно сказал Меджиду:
— Значит, не хотят каджары торговать с нами... Плохо дело. А к Аллакули-уста ты заходил?
— Заходил, как же! Ждет он тебя. Говорит — пусть приезжает да привозит свой камушек.
— Ладно, потом поговорим, — отозвался пальван и подошел к Булат-хану: — Что думаешь делать дальше, яшули?
— Ай, что делать! — Есплеснул руками хан.— Придется ждать лучших дней, Кеймир-джан.
— Нет, хан, — замотал головой пальван. — До лучших дней можно и не дожить. Да и ты сам, как мне помнится, не стал ожидать лучших дней, когда меня ограбили. На другой же день все мое хозяйство прибрал к своим рукам. Давай-ка, хан, плати за соль — люди ждут. Они не уйдут, пока ты не вытащишь чувалы с мукой и не расплатишься с ними.
— Да откуда у меня, Кеймир-джан? — взмолился хан.
— Вот ты как! — со злостью засмеялся Кеймир и крикнул солеломщикам! — Эй, люди, идите и возьмите у Булата муку. Я сам распределю, кому что положено!
Толпа двинулась к кибиткам. Впереди шагал Кеймир. Правая рука его лежала на рукоятке ножа. Если б кто осмелился выйти навстречу, пальван не остановился бы — ударил противника. Но никто не осмелился преградить путь батракам. И не грозный слуга хана, не его приближенные встретили разъяренную толпу. Из кибитки вышла Тувак. Лицо ее было бледным, в главах стояли страх и мольба одновременно.
— Пощади, Кеймир! — взмолилась она и упала на колени.— Пощади, что мы тебе плохого сделали?
Кеймир на мгновенье растерялся. Забыв злобу, он нагнулся и приподнял под руки Тувак.
— Успокойся, дайза (Дайза — тетя),— сказал он с усмешкой.— Мы никого не тронем, если не тронут нас и выдадут полошенное.
В эти считанные секунды встречи Кеймира с Тувак хан успел забежать вперед толпы.
— Кеймир-джан, не горячись! Умоляю тебя аллахом. Я сам выдам батракам все, что они заработали.
— Вот так будет лучше,— согласился сразу Кеймир и почувствовал, что здесь ему больше делать нечего. Скользнув рассеянным взглядом по взволнованному лицу Тувак, он нахмурился и зашагал прочь.
ВОЙНУ РЕШАЕТ МЕЧ, СДЕЛКУ — ДЕНЬГИ
Голод, подобно зимним морским волнам, гасил живое тепло острова. Люди, все чаще объединяясь в группы по три-четыре человека, стали покидать Челекен, чтобы где-то раздобыть пищу. Булат-хан переправлял их на материк в своих парусниках и неизменно наказывал: «Приедете с хлебом — не забывайте о своем хане. Вспомните, как садились в мои киржимы!»
Кеймир тоже решил ехать.
После того, как Меджид сообщил, что Аллакули-уста сможет продать бриллиант и ждет Кеймира с камушком, пальван все время только и думал о дороге и однажды объявил об этом матери.
Сухонькая, проворная Бостан-эдже стояла у тамдыра, ворошила палкой огонь и, услышав слова о поездке, не сразу поняла, о чем говорит сын. А когда дошло до нее, что Кеймир хочет покинуть кибитку надолго, вдруг за-беспокоилась.
