Он опустошил второй бокал, потом простился с сеньором ди Вентимилья, который с помощью Мендосы ложился на одну из кроватей, стоявших в комнате, и вышел вместе с пыхтевшим, как тюлень, доном Эрколе.
Прекрасная кастильянка все еще приводила в порядок таверну.
— Сеньора, — сказал гасконец, подкручивая усы, — надеюсь встретить вечером еще одну бутылку этого великолепного бордо. Верно, она не будет последней в вашем погребке.
— Я подыщу вам еще что-нибудь, кабальеро, — ответила прекрасная вдова, показав свои белоснежные зубы.
— Рассчитываю на вас, точнее — на ваши подвалы.
И он с чрезвычайной важностью приподнял свою шляпу с пером, словно находился перед знатной дамой, потом послал кончиками пальцев воздушный поцелуй и удалился в сопровождении молчаливого фламандца.
— Дружище, — сказал гасконец, — а пойдем-ка прогуляемся по улице Арамейо. Правда, я не знаю, где она находится, но думаю, мы ее найдем. Надо пройтись вдоль дворца этого мошенника-советника. На главной площади мы можем встретить либо дона Хуана де Сасебо, либо маркиза, и тогда — дело скверно! Тогда придется отступать.
— Что вы хотите сделать в конце-то концов?
— По меньшей мере, похитить какого-нибудь слугу маркиза.
— Посреди бела дня?
Гасконец остановился и удивленно посмотрел на дона Эрколе.
— Гром и молния! — пробурчал он. — Может быть, у фламандцев слегка туповатые мозги? Наши-то, гасконские, всегда ясные.
— Зато слова у вас какие-то темные.
— Может быть, вы и правы, дон Эрколе; попозже объясню вам понятнее.
Каждый закурил по толстой сигаре, подаренной прекрасной кастильянкой, и двое авантюристов продолжили прогулку, время от времени осведомляясь у прохожих, где находится улица Арамейо.
Двадцать четыре городских колокольни отзвонили полдень, когда наконец-то они подошли ко дворцу дона Хуана де Сасебо.
Из предосторожности они надвинули свои шляпы на глаза и приблизились к маленькой калитке, возле которой важно прохаживался молодой метис, вооруженный алебардой.
— Вот он, мой человек, — сказал гасконец. — Предпочту наполовину белого чистокровному негру. Они понятливее диких сыновей Африки и не так хитры. Дон Эрколе, ждите меня здесь, можете продолжать курить. С этой задачей справлюсь я один.
Он решительно направился к метису и, приподняв шляпу, спросил почти плачущим голосом:
— Не находится ли случаем дома многоуважаемый советник дон Хуан де Сасебо?
Метис резко остановился, высокомерно оглядел гасконца, потом, уперев тяжелую алебарду в дверной косяк и важно подбоченившись, спросил пренебрежительно:
— Кто вы такой?
— Бедный искатель приключений, прибывший из Мексики; бедный — это так принято говорить, но в моих карманах завалялось больше сотни пиастров, которые могут оказаться в ваших карманах.
Метис, услышав о пиастрах, которые могут стать его собственностью, и возможно, без большого труда, скинул с себя немного важности.
— Что вы хотите от моего многоуважаемого хозяина, советника Королевского суда Панамы?
— Я хотел бы обратиться к нему с просьбой о правосудии. Я специально приехал из Мексики и готов потратить свои последние сбережения на того, кто мне поможет в этом деле.
— Но вы не сказали, в чем оно заключается.
— А!.. Долго рассказывать, да и не могу я это делать здесь, прямо посреди улицы. Если бы вы пошли со мной в гостиницу, где я остановился, там мы могли бы неплохо выпить.
Метис, уже видевший в мечтах большую кучку пиастров, что выдавал блеск его глаз, подозвал негра, курившего на первой ступеньке лестницы. И передал ему алебарду с такими словами:
— Стань на пост, а вечером я дам тебе бутыль агуардьенте. Мне надо проводить вот этих сеньоров. — Потом, повернувшись к гасконцу и фламандцу, он добавил: — Я к вашим услугам.
— Идемте; мы весело проведем полдня, — пообещал дон Баррехо.
Они пошли по главной улице. Гасконец внимательно смотрел то направо, то налево, отыскивая какую-нибудь таверну, потому как из предосторожности не хотел вести метиса в посаду прекрасной кастильянки.
Пройдя несколько улиц, он отыскал наконец одну фонду, что-то вроде харчевни, которую посещали в основном люди сомнительной наружности; разумеется, она и смотрелась неприглядно.
— Вот мы и на месте, — сказал гасконец. — Здесь подают настоящие испанские вина.
Они вошли, хлопнув дверью, как люди, которым дозволена некоторая фамильярность, и уселись за стол в самом темном углу харчевни.
Хозяин, человек довольно смуглый и весьма волосатый, с готовностью подлетел на громкий призыв гасконца.
— Чего изволите, кабальерос? — спросил он.
— Четыре бутылки самого лучшего вина, какое только есть у вас в подвалах, — сказал дон Баррехо. — И если это будет не испанское или не французское вино, я оторву вам уши.
Хозяин, давно привыкший к грубостям авантюристов, дождем сыпавшихся в Панаму из Мексики или Перу, исчез, ухмыляясь, и вскоре вернулся с бутылками, которые вроде бы имели почтенный возраст, судя по покрывавшим их пыли и паутине.
— Как вас зовут? — спросил гасконец, поворачиваясь к метису?
— Алонсо.
— Хорошо, любезный Алонсо, пейте вволю, потому что плачу я. Потом подойдут и пиастры.
— Вы очень щедры, — ответил метис, — куда щедрее моего хозяина.
Они наполнили чаши и залпом осушили их; так продолжалось до тех пор, пока две бутылки не опустели.
— Ну, а теперь, когда мы слегка остудили язык, можно и поговорить, — сказал гасконец, который, казалось, и не пил ничего, кроме воды, тогда как метис, не привыкший, конечно, пить столь благородное вино, уже начинал чувствовать легкое головокружение. — Вы должны знать, любезный Алонсо, позвольте мне вас так называть…
— Можете, — согласился метис, который прислонился спиной к стене, поскольку держаться прямо на табуретке ему было уже трудновато.
— Так вот я и говорю, — продолжал гасконец, откупоривая третью бутылку, — что я долго воевал в Мексике с мятежными индейцами. Полагаю, что я перебил их штук пятьсот… нет, шестьсот… и поджарил, пожалуй, шесть десятков языческих касиков.
— Он — страшный вояка, скажу я вам, — вставил слово фламандец, с трудом удерживая улыбку.
— Господи, помилуй! — испуганно выдавил метис.
— Тише, дайте мне договорить, любезный дон Алонсо. Вице-король Мексики обещал мне за такие героические деяния тысячу пятьсот дублонов… Мелочь!.. Однако этот мошенник вместо уплаты засадил меня в тюрьму и вышвырнул из Мексики.
— Он поступил плохо, — прокомментировал метис.
— И еще как!.. Вы понимаете, мой бедный друг, что я не хотел бы терять свои дублоны и поэтому приехал в Панаму искать справедливость.
— И хорошо сделали.
— Вот я написал жалобу, чтобы вручить ее многоуважаемому советнику дону Хуану де Сасебо, вашему хозяину, чтобы он передал ее председателю Королевского суда.
— Я этим займусь, — пообещал метис. — Дадите мне прошение?
— Не торопитесь так, дружище. У нас ведь есть что выпить. Гром и молния!.. Да!.. А верно ли, что у вашего хозяина гостит маркиз де Монтелимар?
— Да, сеньор? А вы его знаете?
— Мы не раз вместе пили в Мексике и даже обедали в веселых компаниях.
— Что за превосходный человек этот маркиз!..
— Я его считаю первым воином Центральной Америки.
— Так все говорят, — согласился метис, опустошая очередной стакан, подставленный ему фламандцем.
— А мне сказывали, что он попал в плен к тихоокеанским флибустьерам.
— Так и было, но ему удалось бежать.
— А-а-а… А скажите-ка мне, любезный друг, известно ли вам, что у маркиза есть дочь? В Мексике ходят слухи, что он тайно женился на принцессе, но я им не верю.
— Дочь, ясное дело, есть.
— Красивая?
— Несказанно.
— А где же это он ее прячет? Я-то ее ни разу не видел.
— В последнее время он доверил ее опеке моего хозяина.
— И она все еще у вас?
— Нет, сеньор. Хозяин отослал ее в Гуаякиль, потому что разнесся слух, что один знаменитый корсар хочет ее похитить.
— Разве в Панаме она не в безопасности?
— Говорят, что флибустьеры готовятся напасть на город, и мой хозяин отправил ее. Я даже входил в число сопровождающих.
— А что, мощная крепость в Гуаякиле?
— И даже очень, — ответил метис.
— Ну, еще бокальчик! Вы стесняетесь пить. Эй, чертов хозяин, принеси-ка нам еще бутылок. Да не забудь корзину соленой рыбы. Мы голодны и все еще хотим пить. Не так ли, дон Алонсо?
Несчастный метис уже не мог отвечать. Он по-прежнему сидел, прислонясь спиной к стене, и смотрел на гасконца полностью бессмысленными глазами.
— Выключился, — шепнул дон Эрколе гасконцу.
— И мне так кажется.
— А прошение?
