— Подожди, пока глаза закроет. Пока что я узнал, что хотел.
Трактирщик принес соленую рыбу и новые бутылки.
Метис немного пожевал рыбы, выпил еще один бокал вина, потом откинулся на стену и почти сразу же захрапел.
Гасконец и фламандец спокойно закончили второй завтрак, основательно осушили бутылки и, заплатив по счету, удалились, посоветовав перед уходом трактирщику оставить бедного метиса переваривать выпивку и не будить его.
Переваривание было довольно долгим, потому что только к восьми вечера слуга дона Хуана де Сасебо открыл глаза.
Оглядевшись, он очень удивился своему одиночеству.
— Эй, трактирщик! — закричал он. — А куда делись сеньоры, составлявшие мне компанию?
— Они ушли пять или шесть часов назад, — ответил хозяин таверны.
— И не оставили никакой записки?
— Нет.
— А пиастры они для меня не оставляли?
— Они заплатили по счету. Других денег они не оставляли.
Хотя мозг несчастного и был затуманен излишком выпитого вина, но искра просветления в нем промелькнула.
— Что я наделал! — запоздало раскаялся он. — Эти двое, конечно, были враги моего хозяина. Они напоили меня, чтобы выведать интересовавшие их вещи, а я, глупый, попался в расставленную ловушку. Пойду скорее расскажу обо всем моему хозяину. Несмотря на большую дозу выпитого вина, я пока еще помню, о чем меня расспрашивали. Мошенники!.. Вы украли мои пиастры, но я заставлю вас заплатить.
Он выскочил из фонды как сумасшедший, и через десять минут дон Хуан де Сасебо узнал обо всем, что произошло с несчастным. Маркиз де Монтелимар, естественно, присутствовал при этом рассказе.
— Негодник! — заорал советник, когда метис закончил сообщение о своей прогулке в фонду. — Тебя следовало бы засечь кнутом, каналья!..
— Убейте меня, — ответил слуга, рвавший на себе густые волосы. — Да, я стал негодяем.
— Осел!.. Дурная башка!..
— Да, хозяин, я дурень.
— Этот человек нас предал, — сказал советник, оборачиваясь к маркизу де Монтелимар, флегматично покуривавшему толстую сигару, развалившись в мягком кресле, покрытом рыжей замшей, которую окаймлял позолоченный бордюр.
— Подожди, друг мой, — ответил экс-губернатор Маракайбо. — Наоборот, это происшествие принесет нам удачу.
— Ты так считаешь?
— Послушай, Алонсо, — продолжал маркиз, не отвечая советнику. — Один из тех мошенников был высокий, худой, достаточно смуглый, с черными усами, кончики которых приподняты, и с маленькими поблескивающими глазами?
— Да, ваше превосходительство.
— А на поясе у него была прицеплена длинная шпага-драгинасса, не так ли?
— Совершенно верно, ваше превосходительство.
— Ты его знаешь? — спросил советник.
— Это — правая рука графа ди Вентимилья… Однако как смелы эти негодяи! Ну, пока что ничего не потеряно, — продолжал маркиз. — Я даже думаю, что это происшествие принесет нам пользу. Пусть этот слабоумный Смельчак со всем своим фанфаронством позволил себя убить, но теперь мы организуем настоящую охоту на графа. Легче схватить его в чистом поле, чем в Панаме, где он может отыскать тысячу укрытий. Предоставь в мое распоряжение пятьдесят отборных кавалеристов — и ты увидишь, что я схвачу этих корсаров, прежде чем они увидят стены Гуаякиля.
— Даже сотню, если захочешь.
— Нет, это слишком. Мне нужно немного людей, но очень смелых. Да и потом, флибустьеров всего четверо; будь они четырежды отважны, им не выдержать боя с хорошо вооруженным и хорошо экипированным полуэскадроном.
— Кто будет руководить экспедицией?
— Я, — ответил маркиз. — Хочу покончить с этим графом, который вечно разрушает мои планы. Он не уйдет от меня, если только это не дьявол в человеческом обличье.
— Ты полагаешь, они уже на пути в Гуаякиль?
— Больше, чем уверен в этом.
— Когда рассчитываешь выступить?
— Еще до полуночи. Пошли своих оруженосцев отбирать подходящих людей. И пусть они смотрят, чтобы лошади были самого лучшего качества и хорошо отдохнувшие.
— Через час полуэскадрон соберется перед дверями моего дворца, — ответил советник, вставая.
Глава XIII. Пленение графа ди Вентимилья
Начинало смеркаться, когда из Севильских ворот, самых красивых из шести ворот, что были тогда в Панаме, выехали четыре всадника на прекраснейших андалусийских скакунах, невысоких ростом, но очень выносливых, поджарых, с тонкими, нервными ногами и легкой головой.
За поясом у них были шпаги и пистолеты, аркебузы висели у седел, а в объемистые кожаные сумки, вероятно, были заложены продовольствие и боеприпасы.
Это были граф и трое его забияк; закупив лошадей и огнестрельное оружие, они поспешно покинули фонду прекрасной кастельянки и направились в Гуаякиль, прежде чем на пути вырастет новое препятствие, расставленное маркизом и доном Хуаном де Сасебо.
Они проехали подъемный мост, не вызвав никакого подозрения у стражи ни на въезде в галерею, прорытую под бастионом, ни на выезде из нее, потом ослабили поводья и пустили лошадей в галоп по безмолвной равнине.
Мендоса, прекрасно знавший весь Панамский перешеек, который он пересек несколько лет назад под началом Моргана, сразу же возглавил маленький отряд, потому что его товарищи не знали, где находится Гуаякиль.
— Сеньор граф, — сказал гасконец, который не мог помолчать и пяти минут, — может быть, на этот раз нам повезет? Ваша сестрица заставила нас побегать.
— Надеюсь, что на моем пути не встанут больше ни маркиз де Монтелимар, ни дон Хуан де Сасебо, — ответил сеньор де Вентимилья, который великолепно держался в седле, хотя рана ему порой основательно давала о себе знать.
— Вы бы предпочли встретить очаровательную маркизу? — спросил гасконец.
— Да, ее бы я охотно встретил, — признался граф. — Я ее никогда не забуду.
— Вы увидитесь с нею, прежде чем оставить Америку?
— Я не вернусь в Европу, не попрощавшись с нею.
— И подвергнетесь какой-нибудь новой опасности.
— Какой же, дон Баррехо?
— Опасности жениться.
— Дьявол, а не человек! — рассмеялся граф. — Там посмотрим.
— А была бы очень хорошая партия, сеньор граф.
— Время покажет, а пока займемся маркизом. В этот момент именно он представляет наибольшую опасность. Знаете, что мне не дает покоя, с тех пор как я забрался в седло?
— Что проклятый метис обманул меня? Не думаю, сеньор граф; он говорил слишком серьезно, а потом, вы же знаете, что вино всегда выводит правду наружу, а любезный друг выпил его превеликое количество.
— Нет, не это меня тревожит; я даже уверен, что сестра находится в Гуаякиле. Флибустьеры Гронье и Равено действительно угрожали городу, поэтому я вполне верю, что мою сестру отправили, чтобы уберечь ее от опасностей грабежа Панамы.
— Тогда чего же вы боитесь?
— Тот метис, чтобы отомстить за наглый розыгрыш, мог рассказать обо всем маркизу и дону Хуану.
— Гром и молнии!.. Червь сомнения зашевелился в моем мозгу, сеньор граф. Об этом я не подумал.
— В таком случае преследование вполне возможно.
— Но у нас преимущество во времени и отличные лошади. Я сам их выбирал, и весьма тщательно. Этот болван после такого количества выпитого вина не мог так скоро проснуться. Может быть, он и сейчас еще спит, а мы уже летим галопом.
— И все больше удаляемся от Панамы. Мне нужно прибыть в Гуаякиль прежде, чем туда сможет добраться маркиз.
— Когда мы там будем?
— Завтра к вечеру, как мне сказал Мендоса.
— А возможно, и раньше, сеньор граф, — сказал баск, все время находившийся во главе отряда, тогда как дон Эрколе составлял арьергард.
— Надо скакать так быстро, как только можно.
— А ваша рана не откроется?
— Не обращайте на нее внимания, — ответил граф. — Зарубцуется позже.
Четыре лошади продолжали между тем бешеную скачку, благо дорога была просторная и в очень хорошем состоянии.
А кругом проносились великолепные пейзажи: тянулись беспрерывные шпалеры огромных пальм, а за ними виднелись роскошные плантации индиго и сахарного тростника.
В полночь граф перевел лошадей на шаг, чтобы не слишком утомлять их, но в час ночи скачка галопом возобновилась; тем временем и луна появилась за деревьями, венчавшими отдаленный холм.
Так они проехали несколько лиг, не встретив живой души, как вдруг Мендоса, обладавший более острым слухом, резко остановил своего скакуна и сказал:
— Всем стоять!..
— Вы опять увидели какого-нибудь котищу? — спросил гасконец.
— Не шутите, дон Баррехо: не время.
Они стояли и прислушивались, им даже показалось, что они различают далекий шум.
— Лошадиный галоп? — спросил обеспокоенный граф.
— Или, может быть, гул водопада? — засомневался дон Баррехо.
