Юноше захотелось хоть в чем-то настоять на своем. В то же время он боялся своим упрямством испортить отношения с мачехой, которые после этой встречи обещали перейти совсем в иное русло. Разве не об этом он мечтал!
- Если мужчина всегда готов к соитию, то женщине для этого отведены определенные дни в каждом месяце, - сделала пояснение Ода. - Я не должна забеременеть от тебя, Давыд. Надеюсь, ты понимаешь это?
Давыд торопливо закивал головой: конечно, понимает, не маленький! И Регелинда в свое время толковала ему об этом.
- Ласки тоже бывают разные в зависимости от самочувствия женщины. - Ода смущенно улыбнулась. - Любовник должен уметь ласкать и руками, а не только… Женщины всегда ценят это.
- Я готов на все для тебя! - пересохшими губами прошептал Давыд.
- Ты не должен отныне ревновать и преследовать меня, раз уж у нас дошло до этого, - продолжала Ода. - На людях проявляй ко мне обычные сыновние чувства. Запомни, Давыд, людям все бросается в глаза, и особенно твоему отцу. Я буду извещать тебя через Регелинду, когда и где мы с тобой сможем остаться наедине.
- Я так давно сохну по тебе, - признался Давыд.
- Я знаю, - спокойно сказала Ода. - Если хочешь, можешь поцеловать меня прямо сейчас.
Давыд встрепенулся и подался вперед, его дрожащие руки принялись гладить шелк Одиного платья, с вожделенной жадностью ощупывая ее тело. С благоговейным трепетом он потянулся губами к пунцовым устам Оды.
Она закрыла глаза.
Поцелуй у Давыда получился недолгий и неумелый, при этом он с такой силой вцепился пальцами мачехе в грудь, что причинил ей сильную боль.
Ода ощутила нестерпимое отвращение к Давыду и с трудом подавила в себе желание оттолкнуть его от себя. Но замысел следовало довести до конца.
Поцелуй возбудил Давыда. Став на колени, он запустил руки Оде под платье. Ода задрожала, стыд охватил ее. Лишь усилием воли она заставила себя не влепить Давыду пощечину.
Давыд оголил белые бедра молодой женщины и, не слушая ее протестующих возгласов, принялся целовать и кусать их с похотливым остервенением, постанывая от наслаждения.
Испугавшись, Ода обеими руками схватила пасынка за волосы и оторвала его голову от своих ног.
- Ты делаешь мне больно, Давыд, - сердито сказала она. - Так не ласкают обожаемую женщину! Что скажет твой отец, увидев следы от укусов на моем теле!
Давыд виновато опустил голову. Вдруг обильные слезы брызнули у него из глаз. Юноша прижался лицом к руке Оды, и она ощутила эту влагу своей кожей.
«Мужчины как дети, - раздраженно подумала княгиня, - никогда не знаешь, чего от них ожидать! Что мне теперь, отдаться ему, чтобы он не плакал!»
Ода пригладила растрепанные волосы Давыда и заговорила с ним мягким тихим голосом. Да, она была резковата, но они уже почти любовники. И в дальнейшем станут дарить друг другу только радость. Ведь так?
Давыд перестал плакать и взглянул на мачеху снизу вверх.
- А как же Олег? - прозвучал его недовольный голос. - Он тоже будет тайком от отца обладать тобой? Я не хочу делить тебя с ним!
Но Ода не собиралась обсуждать все это, поэтому она прижала голову пасынка к своей груди и нежно стала успокаивать его.
- Не думай об Олеге, мой птенчик, - целуя Давыда в лоб, произнесла Ода. - Кто знает, может, мне с тобой будет лучше, чем с ним. Я полагаю, ты умеешь не только кусаться?
- Я все… все умею, - неистово зашептал Давыд, - а чего не умею, тому мигом научусь! Ты только подскажи как и что, а уж я-то…
- Верю! Верю, мой ненаглядный! - Ода взъерошила волосы на голове у Давыда, с улыбкой кивая головой. - Так вот, нынче ночью, вернее, поздно вечером я буду ждать тебя в своей светлице. Не там, где я обычно ночую с отцом, а… - Ода сделала поясняющий жест рукой. - Ну, ты понял где? Будем учиться целоваться. Ты придешь и застанешь у меня Ярослава, присоединяйся к нам. Потом я спроважу Ярослава спать, а ты останешься со мной. Уразумел, мой голубок?
- А отец не хватится тебя ночью? - с опаской спросил Давыд.
- Он сам отпускает меня от себя на несколько ночей, - ответила Ода.
- Почто? - не понял Давыд.
- Я же разъясняла тебе, что у женщин…
Ода движением руки притянула голову Давыда к себе и зашептала ему на ухо о своих женских немочах, хотя с большим удовольствием вцепилась бы в это ухо зубами!
* * *
В назначенный вечерний час Давыд, надев свою лучшую рубаху белого цвета с пурпурным оплечьем, синие скарлатные[114] порты и желтые яловые сапоги, пришел в светлицу к мачехе.
Ода, как и предупреждала, была не одна. Она сидела за столом рядом с Ярославом, который громко читал по книге латинский текст.
Увидев пасынка, Ода с притворной радостью воскликнула:
- Послушай, как замечательно твой брат выучился читать по-латыни. Присаживайся к нам!
Давыд придвинул стул к столу и сел, изобразив на лице интерес, хотя латынь для него была темным лесом.
- Ну-ка, сынок, еще раз с этого места, - велела Ярославу княгиня и бросила на пасынка ласковый взгляд, мол, потерпи немного, дорогой!
Ярослав принялся читать, старательно выговаривая слова и водя пальцем по строчкам. Ода в такт его речи кивала головой. Одна ее рука покоилась на спинке стула, на котором сидел Ярослав, другая лежала на столе.
Давыд осторожно придвинул свою руку к белой руке мачехи с точеными пальчиками и хотел накрыть ее своей широкой ладонью, но Ода вовремя убрала руку со стола и предостерегающе повела бровью. Давыд небрежно ухмыльнулся и пригладил свои темно-русые волосы, расчесанные на прямой пробор. По его глазам было видно, что он любуется мачехой, на которой было надето тонкое шерстяное платье белого цвета с голубыми узорами по вороту и на рукавах. Любуется ее переброшенными на грудь золотистыми косами, румяными щеками, блестящими глазами…
Молодая кровь заиграла в Давыде. Ему не сиделось на месте. А Ярослав продолжал какие-то непонятные словеса в толстой книге, монотонно и старательно. Давыд подавил зевок, затем его нога слегка придавила под столом носок Одиной туфли. Ода не отдернула ногу. И Давыда переполнило сладостное предвкушение: мачеха жаждет ему отдаться! Он погладил под столом упругое бедро молодой женщины.
Ода сбоку бросила на Давыда предостерегающий взгляд. Ее глаза говорили: «Потерпи, осталось немного!»
Наконец Ярослав дочитал страницу до конца и хотел перевернуть ее, но мать остановила его.
- Чудесно! - с улыбкой сказала Ода и поцеловала сына в щеку. - Нам очень понравилось. Правда, Давыд? - Тот поспешно закивал головой. - А теперь, мой мальчик, тебе пора ложиться спать.
Ярослав с недовольным вздохом поднялся.
Ода проводила его до самого порога, еще раз поцеловала и плотно прикрыла за ним низкую дверь, задвинув щеколду. Теперь Давыд был у нее в руках!
Ода повернулась к пасынку, который, не замечая злорадной усмешки на ее устах, подскочил к ней и стиснул в объятиях. Целый град поцелуев обрушился на лицо и шею княгини. Ода стала вырываться, изобразив сильнейшее негодование.
В ее возгласах звучала смесь ярости и изумления:
- Ты совсем спятил, Давыд!.. Пусти же меня!.. Побойся Бога!.. Что за бес в тебя вселился?!
- Имя этому бесу - любовь! - выпалил, задыхаясь, Давыд. - Любовь к тебе!
И он принялся задирать на Оде платье.
Княгиня чувствовала, что не сможет долго сопротивляться. Давыд был гораздо сильнее ее, вдобавок страсть удвоила его силы.
«Что же медлит за печью Святослав? - злилась Ода. - Каких еще доказательств ему нужно?!»
Давыду удалось заголить Оде ноги до половины бедер. Прижав мачеху к краю стола, он наконец дорвался до ее губ.
Силы почти оставили княгиню, не чувствуя опоры для ног, она сдалась.
И тут как гром с ясного неба прозвучал спокойный голос Святослава:
- Угомонись, сын мой! Побереги силушку для ратных дел. Ода ощутила, как вздрогнул Давыд, затрясся и обмяк.
Она с легкостью оттолкнула его от себя, оправила платье, потом с брезгливостью вытерла губы и подбородок тыльной стороной ладони. Ее взгляд говорил Святославу: «Полюбуйся на сыночка!»
Давыд стоял перед отцом ни жив ни мертв, опустив глаза.
Святослав с минуту разглядывал сына, словно мысленно выбирал ему наказанье.
Во время этой паузы Ода встала спиной к двери и незаметно вернула щеколду в прежнее положение.
- Плохой из тебя выйдет правитель, Давыд, коль ты над сердцем своим не властен, - наконец произнес Святослав осуждающим голосом, но по-прежнему спокойно. - И это еще полбеды, ибо сердце всегда наперекор разуму идет, но то, что ты вознамерился осквернить ложе мачехи своей, ни в какие ворота не влазит! А посему суд мой краток, Давыд. Отныне в Муроме тебе быть. Станешь князем удельным на реке Оке. Дам тебе сотню дружинников и боярина Ингваря в советники. Завтра же с петухами в путь собирайся!
