«За несколько дней до моего отъезда королева, обратив внимание на резной камень на моем пальце, спросила, дорог ли он мне. Я ответил, что нет, он был куплен мною в Риме. «Я прошу его у вас, — сказала она. — Возможно, мне будет необходимо написать вам. И, если я сочту, что не смогу написать вам собственноручно, оттиск на печати укажет вам отправителя».
На кольце был орел, несущий в клюве венок из оливковой ветви. После моего предположения о том, что именно может символизировать это изображение, она покачала головой со словами: «У меня нет иллюзий, для меня более нет счастья». Затем, после минуты молчания, она добавила: «Единственная надежда, которая мне остается, — что мой сын, по меньшей мере, будет счастлив».
Отношение парижан к монаршей чете становилось все хуже. Первый тревожный звонок прозвенел 20 июня 1792 год, в памятную дату революционных событий того времени. В 1789 году в этот день народные депутаты собрались в Зале для игры в мяч и дали клятву всеми силами бороться за новую Францию. В 1791 году в этот день король совершил попытку бегства. Вето, наложенное королем на два декрета, и увольнение 2 министров-якобинцев еще больше накалили ситуацию. 15 тысяч человек под предводительством пивовара Сантерра двинулись по улицам столицы к дворцу Тюильри. Примерно в четыре часа дня толпа ворвалась во дворец. Охрана не оказала никакого сопротивления, и народ прорвался на второй этаж. Надо сказать, Людовик ХVI проявил исключительное хладнокровие, терпеливо отвечая в течение трех часов на дерзкие вопросы непрошенных гостей. Ему пришлось перенести большое унижение: его заставили надеть красный фригийский колпак и выпить бокал вина за здоровье народа. Убегавшую из помещения в помещение королеву загнали, в конце концов, в угол комнаты, за большой стол, перед которым в три ряда выстроилась охрана. Тем не менее, на дофина также пришлось надеть красный колпак, который все время сползал ему на глаза. Королева стойко выдерживала все нападки, пока не появился мэр столицы Петьон и не попросил людей разойтись, «дабы не дать повод подозревать народ в недостойных намерениях». После того как бунтовщики покинули дворец, Мария-Антуанетта ощутила всю отчаянность своего положения и написала письмо фон Ферзену:
«Я еще живу, но сие есть чудо. Сей день был ужасен».
Отныне все ее письма — не что иное, как отчаянный вопль о незамедлительной помощи.
30 июля в Париж прибыли 600 марсельцев, распевавших новый гимн Рейнской армии, сочиненный Руже де Лиллем, капитаном страсбургского гарнизона. К ним присоединились сотни людей из других провинций. Обитатели Тюильри уже давно жили в страхе и не высовывали нос за изгородь, ощущая себя осажденными. Покои королевы располагались на первом этаже, и невозможно было держать окна открытыми, ибо с улицы лился непрекращавшийся поток самых грязных оскорблений, перемежаемых последними куплетами знаменитой революционной песенки «Ça ira». Напоминаем, что там призывалось вешать аристократов на уличных фонарях. Обитатели Тюильри страстно жаждали услышать новости о продвижении сил иностранных держав на их спасение, но, по их мнению, оно было слишком медлительным. Главнокомандующий, опытный генерал герцог Брауншвейгский, на службе прусского короля неторопливо разворачивал настоящую военную операцию.
Пребывающие в постоянном нервном напряжении король и королева уже были не в состоянии ждать дольше. Мария-Антуанетта требовала срочного направления манифеста, грозившего ужасными карами в случае покушения на безопасность королевской семьи. Она считала, что такое заявление объединит народ вокруг королевской семьи и обеспечит ее безопасность. По ее мнению, члены коалиции должны были заявить, что выступают не против народа Франции, а против зачинщиков беспорядков, желая единственно обеспечить свободу королю, который затем вместе со своим народом обсудит восстановление прежнего режима.
Черновик манифеста был составлен фон Ферзеном и окончательно оформлен неким маркизом де Лимоном, не оставившим иного следа в истории Великой французской революции. Это был на редкость неудачный опус, представлявший собой настоящий ультиматум. Манифест призывал гражданское население и военных беспрекословно подчиниться иностранным армиям под страхом преследования «согласно законам военного времени». В завершение была обещана смерть всем членам Законодательного собрания и муниципалитета. «Малейшее же проявление насилия в отношении королевской семьи со стороны населения повлечет за собой примерную месть, которая не сможет быть забыта никогда, город Париж будет подвергнут военной расправе и полному разрушению». Кстати, Ферзен уже сформировал состав кабинета министров, который под руководством барона де Бретейя будет наводить порядок в освобожденном иностранцами Париже.
Вместо наведения страха на французов манифест оказал совершенно противоположное воздействие. Он многократно увеличил количество сторонников республики, распалил гнев французов к завоевателям и пробудил давнюю ненависть в отношении Австрии, которую не смог усыпить заключенный договор плюс прелестная австрийская эрцгерцогиня в придачу. Французы почувствовали себя обязанными защитить свою родину, королевская чета же в их глазах предстала явными союзниками вражеского стана. Судьба Людовика ХVI и Марии-Антуанетты была предрешена.
Невзирая на тщетные попытки короля отмежеваться от воинственных иностранных союзников, Робеспьер призвал к его низложению и всеобщим выборам нового Национального конвента для разработки республиканской конституции. Мария-Антуанетта продолжала вести тайные переговоры с враждующими партиями в Законодательном собрании, играя на противоречиях между ними. Известно, что некоторые из них получили деньги за обещание защитить Тюильри. Королевская чета, тем не менее, подготовилась, попытавшись навести порядок в своих бумагах, которых набралось великое множество. Часть была сожжена, часть передана надежным людям, часть сложена в потайной шкаф из металла в коридоре покоев короля. Там находились документы по переговорам с членами Учредительного и Законодательного собраний, которые, как уверяют историки, содержали более компромата на народных избранников, нежели на самого Людовика.
Стал вопрос об охране Тюильри. Ее обеспечивали национальные гвардейцы, число которых неизвестно, далее девятьсот солдат элитного швейцарского полка, душой и телом преданных королю. К ним присоединились от двухсот до трехсот человек дворян, готовых умереть за Людовика, которых называли «рыцари кинжала», ибо вооружены они были совершенно примитивно. Мария-Антуанетта и Мадам Элизабет ратовали за сопротивление. Но король стоял на своем: ни в коем случае не стрелять первыми, отвечать только в случае приступа.
В четыре часа утра в предместьях Парижа забил церковный набат, и толпа двинулась на приступ дворца. Королевская семья была вынуждена укрыться в Законодательном собрании. Они шли через парк Тюильри, и маленький дофин радостно подбрасывал ногой кучи опавших листьев. Один из сопровождавших вспомнил
