котором не забыла ни одного человека из своих родственников, друзей и прислуги. 4 ноября принцесса вернулась в Париж. Описывая свое возвращение в письме к родственнице, она заявляет:
«Я пожертвую всем для королевы…».
Это нашло свое выражение в том, что принцесса рьяно взялась за выполнение своих обязанностей, стараясь сохранить то, что еще оставалось в Тюильри от обычаев и этикета старого двора.
Невзирая на строжайшую слежку, Мария-Антуанетта вела обширную корреспонденцию, призывая родственников и союзных монархов оказать им помощь. Письма тайно выносили и доставляли слуги и поставщики. Уже 29 июня она отправила письмо фон Ферзену:
«Любимый мой, я существую для того, чтобы обожать вас. Как я за вас волновалась! Не пишите мне, сие может выдать нашу тайну, а главное — не приезжайте ни под каким предлогом. Им известно, что именно вы помогли нам выбраться отсюда, и, если вы появитесь — все пропало».
Королева тем временем искусно вела двойную игру, стараясь выиграть время, прилагая одновременно все силы к тому, чтобы добиться военной поддержки коронованных родственников и европейских держав. Как она писала своим друзьям, «для меня крайне важно, чтобы хотя некоторое время они [депутаты] верили, что я разделяю их взгляды».
Естественно, и Людовик, и Мария-Антуанетта непоколебимо исповедовали ту истину, что божественное право царствования не может быть ограничено никакой конституцией. Фон Ферзен считал, что для короля принять конституцию означает стать на сторону мятежников, причем самой радикальной их части. На его вопрос:
«Рассчитываете ли вы искренне связаться с Революцией и верите ли вы, что нет никакого другого средства?» — Мария-Антуанетта ответила:
«Разуверьтесь, я не допущу перехода к бешеным, и, если я иду на это или имею сношения с некоторыми из них, то сие лишь для того, чтобы воспользоваться ими, они внушают мне слишком большой страх, чтобы я когда-либо позволила себе перейти к ним».
«Необходимо уступить буре. Я хочу, чтобы вы не ездили в Вену, чтобы вы остались подле короля Швеции, и чтобы все сие вас как можно меньше касалось. Поверьте, мой нежный друг, что у меня, которая желала бы всем быть вам обязанной, есть причина для подобной просьбы. От сего зависит наше счастье. Ведь его не будет, если мы навеки расстанемся. Прощайте же. Жалейте меня, любите меня, а главное, не судите меня за все, что я делаю, пока не выслушаете. Я бы умерла, если бы хоть на секунду почувствовала осуждение человека, которого я обожаю и никогда не перестану обожать».
Как-то камердинер Лапорт передал королю пакет, в котором наряду с прочими находилось письмо фон Ферзена королеве. Мария-Антуанетта успела перехватить его, о чем и написала Акселю:
«У короля есть жидкость, чтобы проявить содержимое письма, но, к счастью, он не успел этого сделать, и я перехватила его. Поэтому, милый друг, ради нас троих, тщательно выбирайте слова, когда вы пишете, особенно, если речь идет о делах! Прощайте, любимый мой».
Все-таки фон Ферзен не мог понять политику супругов, его снедало опасение, что она ставит под угрозу не только их будущее, но и его собственное. Вот его письмо от 10 октября 1791 года:
«Что с нами будет, моя нежная подруга? Ведь без вас мне нет счастья. Вся вселенная — ничто без вас. Я хочу лишь одного — видеть вас, обожать вас и утешать вас. Прощайте, моя нежная и добрая подруга. Я никогда не перестану обожать вас».
Надо сказать, что Мария-Антуанетта проявила в истории с Барнавом необыкновенную изворотливость и хитрость. Конституция очень урезала права короля, делая из него практически чисто представительскую фигуру. Это не устраивало супругов. Когда Учредительное собрание после принятия конституции прекратило свою работу и его сменило Законодательное собрание, Барнав перестал быть депутатом, и королева без малейшего сожаления рассталась с ним. Но король был вынужден принять конституцию, вследствие чего Людовика ХVI в Европе сочли слабаком. Тут следует напомнить, что за границу эмигрировали оба его брата, претендовавшие на престол, а кузен, герцог Орлеанский, отрекшийся от титула, так вообще перешел на сторону революции. Эмигрировавшие за границу дворяне-роялисты были готовы вместе с силами союзных держав выступить против Франции, но опасавшийся всякого кровопролития король не давал на это ни согласия, ни доверенности своим братьям действовать по их усмотрению.
Практически немедленно после провала побега Ферзен вместе с супругами Кроуфорд выехал в Брюссель и развил лихорадочную деятельность. Им владела одна-единственная маниакальная мысль: вызволить их оттуда. Король Густав III, единственный из всех монархов рьяно выступавший в поддержку Людовика и его супруги, снабдил его полномочиями для действий по своему усмотрению. Кроуфорд отправился в Лондон, надеясь найти поддержку у короля Георга III и знакомых политиков, Ферзен выехал в Вену к родственникам Марии-Антуанетты.
Обе поездки оказались безрезультатными. Противоречивое поведение Людовика ХVI производило неблагоприятное впечатление на монархов Европы. Он был склонен ради спасения трона примкнуть к умеренной части Законодательного собрания, служить новым институтам, навязанным ему, сколь бы сильное отвращение они у него ни вызывали. 9 ноября король подписал декрет, призывавший эмигрантов возвратиться до 1 января 1792 года под страхом конфискации их имущества. 14 декабря Людовик приказал своему дяде, курфюрсту Трира, распустить эмигрантов, которых тот принял в своем княжестве. Действия супругов становились все менее понятными, и фон Ферзен решил встретиться с королевской четой. Он шел на страшный риск, ибо как фаворит Марии-Антуанетты и организатор побега в Варенн давно состоял в черных списках.
Фон Ферзен подошел к осуществлению своего замысла с обычной расчетливостью и хладнокровием, продумав малейшие подробности. В план были посвящены всего несколько человек. Супруги Кроуфорд вернулись в Париж в свой особняк на улице Клиши. Целью фон Ферзена было лично встретиться с монаршей четой, ознакомить Людовика с новым проектом побега, задуманным
