— Едва ли вы сюда пришли для намеков.
— Конечно, не для намеков. Я пришел сюда, собственно, за тем, за чем бы мне и не нужно приходить.
— А именно?
— Я пришел предложить вам вступить в связь с анархистами, в частности с Григорьевым и дальше с Махно. Но, судя по признаниям Верочки, вы, по всей вероятности, получили инструкции раньше меня.
— Я получил гораздо ранее, — сказал Штрауб и добавил больше для указания Вере Николаевне: — Гораздо ранее, но я не хотел раскрывать этого Вере Николаевне. Каковы же ваши предложения?
Быков подумал, видимо выбирая слова, но затем быстро заговорил, чтобы показать, что и он немало знает.
— Через месяц приблизительно откроется Первый конгресс Коммунистического интернационала. Вам не нужно объяснять, что это штаб мировой революции, ветер, который должен соединить отдельные огни в один большой пожар. «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем». И раздуют, будьте уверены-с. У этого Ленина легкие довольно сильные: Ну-с, вам не нужно также объяснять, что наша роль — быть, так сказать, теми бациллами, которые вызывают воспаление легких, чтобы дыхание не было столь мощным. Это — первое. А второе — каждый работает для своей родины, но интересы наших стран взаимно соединяются.
— Не всегда.
— Очень часто. Например, вы не русский?
— Несомненно.
— А я русский. Но я тружусь для заграницы. Почему?
— Хорошо платят.
— Да прекратите вы ваши изречения! Хорошо, допустим, что платят. А что получаете вы, когда сейчас инфляция?
— Хороший шпион получает всегда золотом.
— Вы думаете? — спросил, прищурив глаза, Быков.
В этом прищуривании Штрауб уловил зависть, и она порадовала его. Штрауб сказал:
— Не лучше ли от условных понятий перейти к делу?
— Я только и говорю, что зову вас к делу. Итак, я русский, но служу иностранцам…
— Говорите лучше о наших задачах. Организуется Третий интернационал. Есть уже штаб. Значит, близко и наступление?
— Наступление уже идет: Советы в Германии, забастовки… Но у наступающих часто нет оружия, а иногда не хватает и командиров. Можно обучить командиров, достать оружие. Это если идет нормальное развитие движения. Ну, а если мы считаем необходимым несколько по-иному рассматривать это движение? Тогда выгоднее двинуть Западу на помощь войска. Или во всяком случае убедить Запад, что на него идут войска.
— Войска? — спросил с удивлением Штрауб.
— А почему нет? Революция у вас кое-где несомненно начнет переходить и в советскую революцию…
Ом поднялся и, видимо сам взволнованный, прошелся по комнате. Штрауб наблюдал за его движениями. То, что сказал ему Быков, не приходило ему в голову, и от этого он почувствовал и уважение к нему и даже нечто похожее на симпатию. Он с удовольствием слушал голос Быкова.
— На Запад! Если даже Запад будет наступать на Украину, все равно нужно кричать, что мы, Советская Россия, идем на Запад! Вам ясен наш план?
— То есть в иной обстановке, но опять непринятие Бреста?
— Вы намекаете на Троцкого?
— Да.
— А я и не говорю, что это моя мысль.
— Следовательно?.. — спросил, задыхаясь, Штрауб. — Следовательно, если Ленин не задержит, мы… — И он воскликнул: — Но почему вы не уберете Ленина?
— А вы бы поехали — убрали, — сказал ехидно Быков. — Вы думаете, что если существуют пули, то они непременно могут попасть в Ленина? Это не так-то легко.
— А вдруг не выйдет — на Запад!
— Почему?
— Да потому же, почему сорвался Брест!
Быков посмотрел на Штрауба:
— Это зависит от вас.
— От меня?
— Да. Хотите, я назову вам ваш Тулон? — Он улыбнулся сдержанно. — Верочка рассказывала мне, что вы его ищете. Так вот этот Тулон носит древнее название — Александрия! Столица атамана Григорьева.
— То есть какова моя задача?
— Махно и Григорьев сейчас признают Советы. Прекрасно. К ним посылают комиссаров. И это ничего. Но когда советские войска приблизятся к Западу, то, чтобы их сбросить в яму, разбить морально, — потому что физически разбить — это, милостивый государь, теперь уже вздор, — то необходимо, чтобы мужик, украинский мужик то есть, воткнул им в спину нож! Вот мы и поручаем вам, Штрауб, передать этот нож. Кроме того, в центре мы ручаемся за забастовки, в частности в Петрограде эту миссию берут на себя левые эсеры.
Он встал, потянулся и, зевая, сказал:
— Почивать пора. Как же, Верочка, насчет кушаньев?
— И все-таки, Верочка, я должен тебе сказать, что тебе везет: каких мужей зацепила, — ведь оба будут генералами. Под старость есть что вспомнить!
Штрауб схватил его за руку.
— Минуточку! Еще вопрос… — Штрауб многозначительно замолчал, напряженно думая: понимает ли Быков этот безмолвный вопрос о Троцком? Быков понял. Сдвинув губы, он почесал кончик носа и сказал:
— То есть вы спрашиваете: агент ли «он»… Ничего определенного не скажу, но…
Вернулся отец. Попили чаю, и Быков лег на диване. Отец лег на полу. Штрауб долго сидел у обеденного стола. Удивительное дело, но, испытывая теперь уважение и даже некоторую благодарность к рассудительности и изворотливости Быкова, он как-то стеснялся идти в спальню. И он сидел, поправляя свет в лампе, слушал дыхание спящих, пока не раздался голос Веры Николаевны:
— Что ты там сидишь и когда ты придешь спать?
1919 год с его вдохновенным лицом, как бы заслушавшимся музыки будущего, являет зрелище удивительное, заслоняющее собой многие годы многих веков. Весы истории грозно колебались. В чаши их бросали громадные тяжести, так что чаши с грохотом то взлетали вверх, то уходили вниз. Вот брошена гиря: 21 марта провозглашена Венгерская советская республика! Через пять дней в захваченной союзниками Одессе происходит восстание рабочих, и союзники, чуя беду, начинают эвакуацию. Одновременно происходит всеобщая забастовка в Руре с требованием социализации угольной промышленности. Через шесть дней Одесса занята советскими войсками. Брошена еще гиря на весы истории: тотчас же в Мюнхене восстают рабочие, а в Баварии поднимается знамя Советов!
Адмирал Колчак упорно ведет наступление по всему восточному фронту, особенно напирая на север, чтобы соединиться с англичанами, которые мечтают создать там северную английскую империю. На юге Румыния превращается в тот перрон, к которому подъезжают поезда с войсками и припасами для захвата Советской России, причем на словах происходит все как будто наоборот, и все газетчики мира громко повторяют четырнадцать пунктов программы будущего, изложенные президентом Вильсоном в послании к Конгрессу США 8 января 1918 года; в этом послании шестой пункт требует «освобождения всей русской территории от немцев и полнейшей свободы для России устраивать свои дела и свою политику, как ей будет угодно». А 1 мая под давлением империалистов погибла Баварская советская республика.
Первого мая в крупных промышленных городах Франции происходит всеобщая забастовка. Париж объявлен на военном положении.
Приближается Версаль. Победители должны показать, что мир на фронтах приходит совместно с социальным миром внутри их стран. А для этого полезно притушить огни Советов. 2 мая финская добровольческая армия вторгается в пределы Советской России. Румыны на юге помогают им. Двинут Деникин. И мало того, в тылу советских войск готовятся восстание и измена. В день, когда германская делегация впервые села в Версале за один стол с Клемансо, чтобы выслушать условия мира, то есть 7 мая 1919 года, в тот же день атаман Григорьев поднимает восстание против советской власти.
За месяц-полтора до этого восстания Штрауб был в Одессе. В Одессе, перед эвакуацией, ему довелось беседовать с видным представителем французского командования.
Мысль о необходимости этой встречи возникла в нем давно. Германия валится в пропасть. В Германии, славящейся крепкой и, казалось бы, несокрушимой собственностью, скоро не будет ни собственности, ни порядка! К черту Германию! Продавать ее остатки и, в частности, остатки тех военных и стратегических тайн, которые знает Штрауб!.. Кому продать? Кто в них сейчас больше всего заинтересован? Кому они нужны?.. Ну, разумеется, французам. С ними легче сговориться, они легче поймут. А там можно шагать и дальше. Однажды Вера Николаевна сказала полушутя: «Ну, если нам не удастся попасть в Америку, Америка-то во всяком случае попадет к нам». Шутка шуткой, а сколько в ней правды!.. В связи с успехами войск адмирала Колчака в Сибири в начале 1919 года американское правительство начало проявлять усиленную активность, готовя гигантское вооруженное нападение на Советскую Россию. По плану Герберта Гувера, старинного врага России, создан был «комитет помощи» России, который должен был так «помогать», что Штрауб извивался от зависти, думая об этой помощи. Ах, если б удалось, через французов, попасть в этот комитет! Ах, какие умники эти американцы! Подумать только, предлагают советскому правительству пшеницу, масло и сахар, а просят взамен (конечно, «из чувств гуманности и жалости к бедному русскому народу, обессиленному войной!») только прекращения военных действий с Колчаком и Деникиным. Советская Россия прекратит войну, а тем временем можно будет, во-первых, спокойно приготовить интервенцию, а во-вторых, при помощи аппарата комитета заслать в Россию огромное количество разведчиков и диверсантов. Ну, разве Штрауб не нужен тут? Именно он-то и поможет своими «кадрами»: Быковым, Чамуковым, Ильенко и другими… Поэтому-то Штрауб чрезвычайно обрадовался, когда Вера Николаевна через каких-то офицеров устроила ему свидание с видным представителем французского командования. Штрауб шел к нему, очень волнуясь. Но все обошлось хорошо и быстро, даже чересчур быстро.
