— Можно подумать, что сама маменька ведет свою родословную прямо от римских императоров или византийских цезарей, — пожаловалась как-то великая княгиня своей наперснице. — Ее собственный брат кажется ей недостаточно знатным, чтобы стать моим свекром.
— Большинство римских императоров и византийских цезарей не могли похвастать особо благородным происхождением, — спокойно заметила в ответ Мария. — Вы, кажется, изрядно подзабыли историю, ваше высочество.
Екатерина Павловна в гневе даже топнула ногой.
— Сейчас мне не хватает только ваших нотаций, Мария! Я решила выйти замуж за кузена, и выйду за него, что бы там ни говорила маменька.
— Разумеется, выйдите, ваше высочество, — все так же невозмутимо ответила Мария. — Если ее императорское величество согласно на брак вашей сестры с принцем Оранским, то сам Бог велел благословить вас на брак с точно таким же наследником королевского трона. Просто императрица еще не осознала, что ее брат — уже не генерал, командующий гарнизоном какой-нибудь прусской крепости, а король.
Мария, как всегда, оказалась права. На следующий день после этого разговора вдовствующая императрица получила официальное письмо от герцога Беррийского — формального претендента на французский престол. Мария Федоровна пришла в ужас при одной мысли о том, что ее младшее дитя окажется заложницей политики во Франции, где то и дело происходят революции и перевороты.
Герцогу отказали — вежливо, но крайне решительно. И немедленно вслед за этим было послано приглашение в Россию наследнику Нидерландов, принцу Оранскому: знакомиться с родиною невесты и готовиться к предстоящей свадьбе. В тот же день Мария Федоровна приняла и предложение наследного принца Вюртембергского. 9 января 1816 года была объявлена его помолвка с великой княгиней Екатериной Павловной, вдовствующей герцогиней Ольденбургской. А уже 24 января состоялось бракосочетание.
На сей раз оно, по меркам российского двора, было наискромнейшим, хотя свита наследного принца Вюртембергского, счастливого жениха, не скоро пришла в себя от великолепия церемонии. Невеста в герцогской короне и накидке, отороченной горностаем, напоминала сказочную принцессу. И хотя была уже — по тогдашним меркам — немолода (почти тридцати лет от роду), могла поспорить с любой дамой или девицей красотой, свежестью и изяществом.
Достойной соперницей была лишь ее сестра — нареченная невеста наследного принца Нидерландов Людвига-Вильгельма Оранского. Цесаревна Анна светилась от счастья и явно гордилась своим женихом, причем имела для этого все причины.
Наследник короны молодого государства, недавно появившегося на карте Европы, был молод и привлекателен, отлично образован в Оксфорде и Берлинской военной академии. Храбро отличился в сражении при Ватерлоо, получив серьезную рану в плечо. Даже вдовствующая императрица, обычно крайне скупая на выражение своих симпатий, явно очень благоволила к молодому принцу.
Первые месяцы года прошли в Петербурге в больших празднествах при дворе по случаю сразу двух свадеб: 21 февраля 1816 года сверкающий снегами Санкт — Петербург, словно пытаясь согреться в вихре бесконечных балов и маскарадов, санных катаний и забав на ледяных горках, пышно праздновал бракосочетание цесаревны Анны Павловны.
Русский нежный тюльпан осторожно готовили к пересадке на нидерландскую почву. Но свадебные торжества растянули на целых полгода. Слишком тяжело было матери — императрице расставаться с последней, младшей дочерью. Все понимали это. Молодые пошли навстречу ее желанию и оставались в России до ранней осени.
На летнем празднике в Павловске 6 июня 1816 года юный лицеист Пушкин преподнес наследной принцессе Оранской Анне Павловне и ее молодому супругу, свое торжественное стихотворение: пылкое, полное восторга военной доблестью жениха, красочно описывающее победу союзников над Наполеоном в битве при Ватерлоо.
«Довольно битвы мчался гром,
Тупился меч окровавленный,
И смерть погибельным крылом
Шумела грозно над вселенной!
Свершилось… взорами царей
Европы твердый мир основан;
Оковы свергнувший злодей
Могущей бранью снова скован.
Узрел он в пламени Москву –
И был низвержен ужас мира,
Покрыла падшего главу
Благословенного порфира.
И мглой повлекся окружен;
Притек и с буйной вдруг изменой
Уж воздвигал свой шаткий трон…
И пал отторжен от вселенной.
Утихло все. Не мчится гром,
Не блещет меч окровавленный,
И брань погибельным крылом
Не мчится грозно над вселенной.
Хвала, о юноша герой!
С героем дивным Альбиона
Он верных вел в последний бой
И мстил за лилии Бурбона.
Пред ним мятежных гром гремел,
Текли вослед щиты кровавы;
Грозой он в бранной мгле летел
И разливал блистанье славы.
Его текла младая кровь,
На нем сияет язва чести;
Венчай, венчай его, любовь!
Достойный был он воин мести».
В оде не было ни слова о прелестно-застенчивой принцессе Анне, однако именно она тотчас выучила стихотворение, полное торжественной легкости наизусть и упросила императриц: и матушку, и невестку, как то отметить юного стихотворца, выразить ему восхищение: ей стало известно, что он написал длинные героические стансы всего лишь за два часа!
Обе Императрицы улыбнулись ее осторожной просьбе и, не сговариваясь, подарили юному Поэту по золотым часам.
А Анна Павловна увезла с собою листок плотной веленевой бумаги, исписанный летящим, чуть наискось почерком, как одну из самых драгоценных реликвий, наряду с другими ценными сокровищами своего русского приданного: тканями, фарфором, столовым серебром, драгоценностями, картинами, мебелью, библиотекой, музыкальными инструментами, коллекцией севрских ваз и брюссельских гобеленов и кружев…
Она не учила бы стихи наизусть, если бы лучше знала русский язык: ее молодой супруг был только предлогом для их написания. Она вообще бы их не заметила, если бы знала: юный поэт называл свою оду «рапортом принцу Оранскому» и стыдился ее. Зачем он вообще ее написал? Да затем, что признанный в незапамятные времена лучшим придворным поэтом Юрий Александрович Нелединский-Мелецкий, старый куртизан, гурман и балагур, попросил его об этом.
И не просто попросил, а — через Николая Васильевича Карамзина, супругу которого юный лицеист обожал до немоты, до остановки сердца, до самозабвения. Катерина Андреевна, пленившая самого императора, была недосягаема для всех — и от того еще более желанна. Она слышала просьбу старого поэта к юному, как мог он отказаться?
Он должен был написать — и написал. Не за два часа, а всего за час, только чтобы увидеть изумление и восхищение в любимых серых глазах. И он их увидел, хотя стихи — и сам Пушкин это понимал — были откровенно слабы и повторны. Так мог написать каждый. Но никто не мог написать так за один час.
И еще новоиспеченная принцесса Оранская никогда не узнала, что одни золотые часы Пушкин потерял тут же, через полчаса после получения, а вторыми не дорожил вовсе, так что и они вскоре разделили участь первых. Велика важность — императорский подарок! Он помнил только, какпосмотрела на него Катерина Андреевна, когда он прочел эти стихи впервые. И этого было достаточно…
Екатерина Павловна уже не застала ни праздника в Павловске, ни чтение торжественной оды, ни заочного награждения юного поэта. Она и фамилию-то Пушкина услышала только тогда, когда сестра, уже из Голландии, переслала ей оду. Стихи вслух читала ей верная Мария, а наследная принцесса Вюртембергская, не в пример остальным с вои родственникам отменно знавшая русский язык, только болезненно морщилась.
— Похоже, эпоха Державина никогда не закончится. Да и техника стихосложения… оставляет желать лучшего. Мой бедный покойный Георг писал гораздо лучше.
— Ваше королевское высочество, — спокойно ответила Мария, — принц Георг, упокой Господи его душу, писал по-немецки. А этот юный лицеист со временем еще станет выдающимся поэтом… когда перестанет писать оды по заказу.
— Но за них платят!
— Вот именно. Богатым людям довольно трудно понять мотивы, которые движут бедными.
Екатерина Павловна умолкла, глубоко о чем-то задумавшись. Потом произнесла:
— Какое счастье, что я могу обеспечить своих детей. Мои сыновья никогда не будут ни в чем нуждаться.
Действительно, перед отъездом с мужем из Петербурга Екатерина Павловна занялась распределением между сыновьями отцовского наследства. Она выделила им гораздо больше, чем требовал закон: значительную часть своего богатого приданого и солидный капитал. Она хотела, чтобы у обоих принцев Ольденбургских состояние было большим, чем у их матери.
