— Да, генерал-губернатор упоминал об этом, — прервала рассказ Марии Екатерина Павловна. — А вот матушка, наоборот, никогда и ничего не рассказывала о первой супруге своего брата. Впрочем, ее можно понять: вряд ли она гордилась таким родственником.
— Ваше высочество, гордиться не приходилось и принцессой Августой. Вы же видели ее младшую сестру, принцессу Уэльскую? Так должна вам сказать, что старшая сестра тоже не блистала ни хорошими манерами, ни кротостью нрава. И тумаки мужа провоцировала сама, кокетничая напропалую со всеми мужчинами, которые попадали в поле ее зрения. К тому же любила хорошее вино, а выпив, становилась практически неуправляемой. Думаю, принцу Вильгельму об этом тоже незачем знать.
— Безусловно, — кивнула головой великая княгиня. — Действительно, справедлива русская пословица: «Муж и жена — одна сатана».
— Вы могли это заметить по вашему первому браку, ваше высочество — с легкой усмешкой заметила Мария.
Она заметила, как сжалась рука Екатерины Павловны. Только на мгновение, но этого было вполне достаточно, чтобы усмешка исчезла. Похоже, великая княгиня так и не забыла своего первого мужа, хотя, кажется, готова была полюбить и второго. О, эта удивительная способность русских женщин «Чьей-то любви уступая, гордо назваться избранницей…»! И самой верить, что любит, любит, любит…
Жаль только, что ей придется просить свою высокочтимую матушку согласиться на брак ее слишком независимой дочери с кузеном. Яснее ясного, что вдовствующая императрица предпочла бы оставить свою овдовевшую дочь при себе, особенно теперь, когда намечался брак самой младшей цесаревны. На ком бы ни женился ее любимый сын Николай, его жена никогда не заменит Марии Федоровне родной дочери. Пусть даже и той, чьему мужу она помогла расстаться с жизнью…
Мария так и не решилась рассказать об этом Екатерине Павловне. По одной единственной причине: она не могла просчитать возможные последствия. Великая княгиня, с ее неукротимым темпераментом, была способна на любой, самый безумный поступок. Причем не стала бы действовать исподтишка, а отомстила бы открыто. Только такой истории не хватало этой несчастной императорской семье.
Не стала Мария рассказывать и о тех слухах, которые из уст в уста передавали друг другу местные жители. Если им верить, то получалось, что в один из осенних дней 1788 года люди, работавшие около замка, услышали там какие-то крики. Прибывшего врача туда не впустили. Он тоже слышал крики, которые потом стали ослабевать.
Все решили, что принцесса родила без помощи повитухи, а Польман, чтобы скрыть последствия их взаимоотношений, потому и не хотел впускать в замок врача, который мог засвидетельствовать состояние матери и ребенка. Посчитали, что принцесса умерла при родах. Тело ее поместили в часовню при местной кирхе. Ребенка якобы положили к ней в гроб.
Но на этом загадочная история не заканчивалась. Приставленные к часовне солдаты, по рассказам старожилов, услыхали ночью какие-то стоны и тотчас побежали в замок доложить о случившемся. Но Польман пришел в часовню лишь поздно утром… Как вспоминала дочь пастора, служившего в этой кирхе, ее отец потребовал вскрытия гроба, на что не получил разрешения от генерала, который в свою очередь обвинил солдат в том, что у них от страха разыгралось воображение…
В Европе смерть принцессы Августы, которую взяла под свое покровительство Екатерина II, была использована против России. Стали говорить, что ее убили по приказу императрицы, потом говорили, что это дело рук мужа. А местные жители считали, что Польман заживо похоронил принцессу с ребенком, чтобы обезопасить себя от наказания за то, что он преступил дозволенную черту…
Но все эти крики в замке могла издавать и не роженица, а просто умирающая от отравления женщина. Далеко не все яды действуют быстро и безболезненно, неизвестно, какой из них был применен. И шумы в часовне могли быть реальными: глубокий обморок отравленной принцессы, который поспешили объявить ее смертью, мог уже в гробу смениться агонией. Тогда все становилось на свои места…
Как бы то ни было, но слухи, домыслы, даже написанные на эту тему «воспоминания» сыграли свою роль. В 1796 г., когда Фридрих Вюртембергский решил просить руки одной из дочерей английского короля Георга III, тот и слышать об этом не хотел, считая Фридриха причастным к смерти жены.
Переговоры о свадьбе все же состоялись, по удивительному совпадению — сразу же после кончины императрицы Екатерины. Король Англии получил некое послание от нового российского императора, и Фридрих Вюртембергский в 1797 году женился на Шарлотте Английской. В том же году Фридрих Вюртембергский унаследовал трон. Речи о том, жива или нет его первая жена, и если нет, то по какой причине скончалась в столь молодом возрасте, больше никогда не заходило.
Правление Фридриха стало одной из самых мрачных страниц истории его маленькой страны. Властный, жестокий, распущенный, новый герцог Вюртембергский окружил себя льстецами и развратниками. Беспринципный политик, он везде откровенно искал выгоду. Поначалу присоединился к коалиции против революционной Франции, но потерпел поражение: Вюртемберг был занят французами.
Фридрих бежал, потом вернулся, чтобы после тайного мира с Наполеоном получить обратно свои владения. Выдал дочь Екатерину замуж за брата Наполеона — Жерома, короля Вестфалии. А после Аустерлица Фридрих получил приращение к своей территории за счет Австрии и вскоре стал по милости Наполеона королем Вюртемберга, войдя в Рейнский союз.
И вот этот человек может в ближайшем будущем стать свекром Екатерины Павловны, а его надменная и ограниченная супруга — ее мачехой. Так пусть уж лучше великая княгиня остается в неведении относительно мрачных тайн своей новой семьи. Тем более, что к ним так или иначе имеет отношение ее дражайшая и, похоже, вездесущая матушка.
Лекарство, кажется, подействовало: Екатерина Павловна незаметно заснула. Мария погасила свечи, оставив лишь масляный ночник, и постаралась устроиться поудобнее на софе возле камина. Нет смысла уходить в приготовленную ей комнату; во-первых, она была слишком далеко от опочивальни, а во-вторых, Марии не хотелось оставлять великую княгиню одну. Кто знает, с какой целью их поселили в особняке, который все местные жители считают проклятым. Спасибо, хоть отравить не пытались…
На следующее утро карета великой княгини покинула Ревель и направилась в сторону Санкт-Петербурга. Еще две ночи в замках местных баронов, которые себя не помнили от счастья иметь возможность принять в своем доме такую высокую гостью. Длинные, скучные, помпезные ужины, манерные до отвращения местные аристократки и… клопы. Клопы, которые не питали никакого уважения к голубой крови хозяев и их гостей. Екатерина Павловна была в шоке: впервые в жизни она столкнулась с чем-то подобным.
В начале ноября великая княгиня прибыла в столицу России и, проведя только одну ночь в Зимнем дворце, наутро отправилась в Царское Село, где теперь практически безвыездно проживала вдовствующая императрица.
Ни строгая по-солдатски Гатчина, ни милый, уютный Павловск уже не годились для резиденции Марии Федоровны. Император постоянно отсутствовал, его супруга предпочитала затворничество, и вдовствующая императрица посчитала своим долгом представлять августейшую семью с соответствующим блеском и пышностью.
Для Екатерины Павловны это было не слишком приятным сюрпризом. Если дорогой по воспоминаниям Павловск еще мог примирить ее с необходимостью постоянного общения с властной и безапелляционной матерью, то в роскошных царскосельских интерьерах это было задачей не из легких.
— Я отвыкла от всей этой мишуры, — призналась она Марии, когда пыталась поуютнее устроиться в отведенной ей анфиладе парадных комнат. — Десять горничных, двадцать лакеев, полдюжины комнат, одна больше другой. А мои сыновья находятся чуть ли не в другом крыле этого огромного дворца. Кому все это нужно?
Мария на сей раз оставила вопрос великой княгини без ответа, хотя могла бы вспомнить и роскошный особняк в Англии, и то, что сыновей Екатерина Павловна не видела почти три года. Если уж на ее питомицу нашел стих аскезы, то его нужно было просто переждать. К тому же Мария была уверена: окажись Екатерина Павловна в строгих покоях Гатчины, то стала бы жаловаться на то, что вынуждена, в угоду матери, жить в казарме.
К счастью, неделю спустя в Царское Село с небольшой свитой приехал принц Вильгельм Вюртембергский, которого встретили с истинно царскими почестями. Пожалуй, одна Мария знала, с каким упорным сопротивлением матери столкнулась поначалу Екатерина Павловна, и каких трудов ей стоило уговорить Марию Федоровну, что брак ее дочери с ее же родным племянником не уронит величия дома Романовых и не запятнает его чести.
