— Здрав буди, великий князь! Оборони и защити нас от злобы и неистовства агарян нечестивых!…
Ярослав лично поднял их с колен, обласкал, успокоил, и они поведали ему о своих горестях, внезапно, молнии подобно, на них свалившихся.
— Из Рязанской земли мы, великий князь, — рассказал священник отец Евген. — Мирно жили, богобоязненно, нашествие претерпели, пожары и смертоубийства, думали, что прошли уж испытание Господне. Да вдруг налетели нечестивые, схватили нас троих и, с родными попрощаться не дозволив, погнали через степи сюда. В сёдлах спали, в сёдлах ели, в сёдлах нужду малую справляли, поверишь ли, великий князь! Все скорее, все — бегом, бегом, в жажде великой и в сухоядении плетью нас сюда гнали. За что, зачем, почему — никто ничего не говорил…
— Знать, Господь Всемилостивый ко мне вас прислал, — с чувством сказал Ярослав. — Мне в подмогу пред испытанием великим. Говеть желаю, святой отец. Назначь мне пост, испытание да молитвы укажи, которые читать мне надобно, к исповеди и очищению духовному готовясь. Знак то Божий, что здесь вы оказались в самое роковое и важное для Руси время. Великий знак!…
7
Князь Ярослав не успел толком ни поста выдержать, ни всех служб и молитв, положенных церковным чином, отстоять, как в Сыр-Орду с шумом, рёвом труб и кликами толпы прибыла ханша Туракина. Мать хана Гуюка, вдова Угедея и регентша Монгольской империи дс решения великого курултая. Её обнесённая тыном ставка располагалась на берегу небольшого озера, ворота всегда были на запоре и бдительно охранялись усиленной стражей. Молча проехав через гигантское скопище юрт и шатров под оглушительный рёв труб и крики толпы, ханша скрылась в огромном, богато украшенном шатре и более оттуда не появлялась. Это дало возможность отцу Евгену кое-как, второпях и не совсем по чину, причастить жаждущего спасения великого князя к церковным таинствам, отпустив ему все его грехи. И, как оказалось, вовремя: через несколько дней приехал сам Гуюк со свитой, гвардией, вельможами и ханом Орду, который тут же навестил Ярослава.
— Завтра с послами и вельможами пойдёшь славить ханшу Туракину.
— Как славить?
— Сидеть на коне, пить кумыс и кричать хвалу, когда другие закричат.
— Кумыс?! — Ярослав пришёл в ужас, все говение оказывалось напрасным, а он так старался.
— Ладно, вино пей, — смилостивился Орду.
Сбыслав уточнил: славить полагалось четыре дня, причём каждый день — в новом платье. У князя было три парадных наряда, но оказавшийся тут же Кирдяш обещал что-нибудь придумать.
На следующий день утром князь Ярослав выехал на коне с доброй сбруей славить Туракину. Со всех сторон к распахнутым настежь воротам ставки вдовой ханши ехали монгольские вельможи, и серебро так сверкало на сбруях, что князь приуныл. Однако быстро утешился и даже возгордился, убедившись, что он — единственный из всех иноземцев, удостоенный чести сидеть в седле. Остальные стояли на собственных ногах в тяжёлых парадных одеяниях, млели и прели, но кричали слова хвалы, как только кто-либо из вельмож начинал вопить. Поорав, вельможи спокойно разговаривали друг с другом и все время пили кумыс. Гремели трубы, а как только они замолкали, начинались песни хора, спрятанного где-то за шатром. Потом очередной вельможа выкрикивал хвалебные слова, все — пешие и конные — подхватывали их, и все начиналось сначала.
В первый день вельможи были одеты в белые халаты, а действо продолжалось ровно четыре часа. На второй день они сменили одежду на темно-красную, а орали хвалу и пили кумыс на час меньше. На третий халаты оказались синими, и хвала сократилась до двух часов. А на четвёртый день Кирдяш ничего придумать не смог, и князю пришлось ехать в парадной шубе, а вельможи оказались в алых халатах. Ярослав прел в соболиной шубе под, как на грех, особо ослепительным солнцем. Правда, мука сия продолжалась всего час, после чего к хвалящим впервые вышла ханша Туракина. Постояла, послушала хвалу, махнула рукой, и ритуал был завершён.
— Только мне разрешили в седле сидеть, заметил? — с невероятной гордостью сказал князь Сбы-славу. — Великая честь нам оказана. Великая!
Сбыслав уже обратил внимание на особую честь, сразу выделившую русского князя из множества послов и представительств иных стран. Это весьма насторожило его, и он постарался встретиться с Орду до того, как Гуюк повелит Ярославу явиться к нему.
— К князю Ярославу во Владимир приезжал личный посол Папы Римского прелат Доменик. Скажи об этом Гуюку. И добавь, что Ярослав в любое время может переметнуться к католикам.
Исполнительный Орду доложил, но Гуюк пренебрежительно отмахнулся:
— Навет, мой добрый Орду. Наши разведчики ничего об этом не сообщают, а им ли не знать. Завтра мы устроим православный молебен, а после него сразу же пригласим русского князя на беседу.
Утром к Ярославу примчался навечно перепуганный пономарь:
— Хан повелел молебен отслужить в своё здравие, великий князь!
— Одеваться! — князь хлопнул в ладоши. — И боярина ко мне. Живо!
Когда появился Сбыслав, Ярослав пребывал в торжественно-приподнятом настроении. Даже что-то гнусаво напевал под нос.
— Православный молебен в собственное здравие Гуюк заказал. Может, и вправду к нашей вере склоняется? То-то бы ладно было, как думаешь.
— Думаю, что им верить нельзя.
— Ну, с верой кто же играет? Чужого Бога обидеть — великий грех.
— К союзу против Бату он тебя склонять будет, князь Ярослав, — вздохнул Сбыслав. — Ничего не уступай, будь твёрдым, очень прошу.
— Ну, этот-то хан посильнее Батыя будет.
— А Батый — ближе. И с Невским у него дела неплохо складываются. И церкви наши да монастыри он от поборов освободил. Помни об этом, князь, ни на что не поддавайся.
Но Ярослав слушал уже вполуха. Великое княжение, ради которого он проделал далёкий мучительный путь, было совсем рядом — руку протяни. И он уже протянул эту руку, он уже ощущал в ней сладкую тяжесть подтверждённого высокого звания, уже стращал им своенравных удельных владык, уже прокладывал новые торговые пути и выгодно женил своих младших сыновей…
Молебен во здравие будущего великого хана монголов прошёл по полному чину, и князь Ярослав воодушевлённо подпевал маленькому церковному хору. И Гуюк вместе с Орду отстояли всю службу, правда, так и не сняв высоких ханских шапок и ни разу не перекрестившись. А как только закончилась служба и отец Евген благословил всех присутствующих, Гуюк молча кивнул Ярославу и сам откинул золочёную парчу входа.
В шатре Гуюк предложил князю вина, пил кумыс, вежливо расспрашивал о здоровье, как того требовал степной обычай. Закончив обязательное при переговорах вступление, сказал задумчиво:
— Здоровье семьи и её достаток — что ещё нужно благородной старости? А ей ещё нужна уверенность в безопасности рубежей. Ей нужны поверженные во прах враги и трепет соседних народов.
«Так, — подумал Сбыслав, старательно переводя ханскую речь. — Он перешёл к смыслу этой встречи».
— В старости особенно тщательно надо считать врагов.
— Христос учит прощать своих врагов, — смиренно вздохнул Ярослав.
— Прощать после того, как они покорно склонили свои головы перед тобою, — весомо сказал Гукж — И внимательно пересчитывать эти склонённые головы, чтобы никого не забыть. Ты пересчитал своих врагов, князь Ярослав?
— У меня врагов что грехов, а грехов что врагов.
Князь ответил маловразумительно, но Сбыслав постарался перевести его ответ в точности. И осторожно порадовался: ему показалось, что Ярослав вовремя заметил ловушку и сейчас всеми силами пытается её миновать.
— Хороший ответ, — Гуюк тихо посмеялся. — Не оставляй же своих грехов во вьюках своих внуков. Знание своих друзей и точный счёт своих врагов — поводья твоей победы. Понимаю, что это нелегко, потому что друзья улыбаются при свете солнца, а враги скалят зубы в ночи, но я искренне люблю тебя, великий князь, и искренне желаю помочь.
— Он назвал меня великим князем? — со счастливой, но пока ещё неуверенной улыбкой спросил Сбы-слава Ярослав. — Великим? Ты точно перевёл?
— Я всегда перевожу точно, — сухо ответил толмач: ему очень не понравилось княжеское оживление.
— Значит, все решено? Он ведь не мог оговориться, правда? Слава тебе, Господи…
— Известно ли великому князю имя его главного врага?
То ли Гуюк понимал русский язык, то ли легко высчитал причину княжеской радости, а только далее он обращался к Ярославу как к великому князю, ни разу не позволив себе оговорки.
— Его имя — католическая Европа, и твой старший сын Александр это хорошо понял. У тебя не будет покоя, пока ты не поставишь сапог на шею своего врага. Помоги же своему сыну сокрушить крестовых рыцарей, великий князь.
— Европа очень сильна…
— Против нас двоих не устоит никто, — гордо сказал Гуюк. — В нашем государстве должно всходить и заходить солнце, так говорил мой великий дед Чингисхан. И оно будет всходить и заходить в нем, если мы протянем друг другу руку дружбы.
