— С одной рукой? Ты же ранен!
— Ну и что? Моё место там! — Игорь повернулся к своим молодым спутникам: — Помогите мне сесть на коня!
Те переглянулись. Как помочь? Не поднимать же князя на руках.
Тогда Ждан опустился на колено, наклонил плечи, Янь наклонился рядом с Воронцом, и Игорь по их спинам поднялся и сел в седло.
Его увидели воины, и из сотен глоток вырвался радостный клич:
Князь Игорь жив! Князь Игорь с нами! Братья, вперёд!
5
Ужасно долгим и тяжким оказался тот субботний день для войска Игоря. Против восьми тысяч русских воинов билось не менее двадцати пяти, а то и тридцати тысяч степняков, и к ним всё прибывала и прибывала подмога.
С полудня начала донимать жара. Хотя стояла только первая половина мая, солнце пекло немилосердно, по-летнему. Металлические шлемы, кольчуги и латы нагревались так, что казалось, плесни на них воды — зашипит, испаряясь. Сухая земля под копытами вздымалась едкой пылью, забивала горло, нос, а пот, смешанный с нею, выедал глаза.
Хотя с утра никто не поел, было не до еды, зато всё сильнее донимала жажда. И люди, и кони изнемогали без воды… А её не было!.. Воды! Воды! За единый глоток каждый без раздумий отдал бы всю вчерашнюю добычу!
Сколько раз Игорь кидал свои дружины в атаку на север, в ту сторону, где открывался ближайший путь к Донцу. В кольчугах и латах, с копьями наперевес бесстрашно пробивались русские витязи в самую гущу половецких полков — кололи, рассекали мечами, били боевыми топорами и булавами, топтали конями, арканили и стягивали с седел… В упорном бою продвинулись далеко в степь, но до Донца пробиться так и не сумели. На их пути становились всё новые и новые свежие отряды половецких всадников и, казалось, не будет им ни конца, ни края.
Наивысшего напряжения битва достигла во второй половине дня, перед вечером.
Отразив все попытки русичей прорваться к Донцу, Кончак понял, что чаша весов склонилась в его сторону и ключи от победы оказались в его руках. Он усилил натиск с севера, со стороны Донца, с запада и юга, от Суурлыка, оставив едва прикрытым небольшим заслоном путь на восток. Противнику ничего другого не оставалось, как отходить к небольшой — протяжённостью всего в восемь или девять вёрст — речке Каяле, протекающей с севера на юг в глубокой долине с крутыми берегами и впадающей в Суурлык неподалёку от большого озера. Кончак уже знал, что вместо Святослава Киевского с объединёнными силами всей Русской земли, он совсем неожиданно для себя встретил лишь войско Игоря с родичами.
И, злорадствуя, воскликнул:
— Зарвался, Игорь! Хотя и смелый ты, хотя и опытный воин, а сейчас зарвался! Легкомысленно пренебрёг опасностью, ожидающей тебя! Вот тут мы тебя и прихлопнем! Вот тут, на Суурлыке или на Каяле и наступит тебе конец! Ой-бой!
Вымотав силы русичей беспрерывными обстрелами из луков, кратковременными, но острыми и кровопролитными наскоками, а особенно тем, что заставил их изнывать от жары и жажды, Кончак перед вечером кинул все силы в атаку.
И снова знойное небо потемнело от половецких стрел. Снова зазвенели сабли, закричали воины, заржали кони, застонали раненые. Шум, треск, гам, скрежет, топот, крики поднялись над кровавым побоищем и не утихали ни на миг.
С горящим взглядом и запёкшимися от жажды губами, с окровавленной повязкой на руке Игорь вихрем носился по полю, воодушевляя воинов. Мчался от Святослава к Владимиру, от ковуев к Всеволоду, а потом к пешим новгород-северцам — призывал держаться, изо всех сил пробиваться к Донцу. Он поднимал боевой дух и добрым словом, и помогая мечом, а главное, одним своим появлением в самой гуще боя.
— Игорь здесь! Игорь с нами! — прокатывалось по рядам, и воины с новой силой бросались в бой, забывая о том, что вот уже который час бьются они без еды и питья, что нещадно печёт их солнце и обжигает сухой степной ветер, что кони едва держатся на ногах от усталости и жажды, что будущее им неведомо. Смерть? Полон?
Вечер принёс прохладу, но не дал отдыха. Бой продолжался. Когда стало невыносимо тяжко, примчался Ольстин Олексич и Рагуил с несколькими воеводами.
— Княже, всем нам теперь конец! И воины, и ковуи, и витязи, и все бгатья погибнут здесь! — взволнованно картавил Ольстин. — Нужно бежать!
— Как это — бежать?… — не понял Игорь.
— Ночью с небольшой дружиной можно пробиться, княже, — начал объяснять Рагуил. — Пересядем на подменных коней, найдём прогалину на стыке половецких отрядов — и пробьёмся!
— А пешие воины из черных людей? А воины, у которых нет подменных коней? Как же они? Оставить их? Бросить на верную гибель?
— Всем не спастись! Напрасная надежда!
Игорь возмутился.
— Что вы молвите? Одумайтесь! Как могу я покинуть простых воинов и бежать с одними воеводами?! Будет ли нам хорошо или плохо — надо всё принять со всеми! Если я покину поле боя с воеводами и старшей дружиной, а простых воинов брошу, оставлю их в руках ворога, то как я отвечу перед Богом? Тогда мне во веки веков терзаться больше, чем если бы я смерть принял! Ночью будем все вместе пробиваться к Донцу! Таково моё решение! Иного не будет!
Пристыженные воеводы поскакали к своим стягам, и бой разгорелся с новой силой — ночной бой!
Своим острием полк Игоря был направлен на Донец. Мечами и копьями прокладывали себе путь северские дружины, устилая его своими и вражьими трупами. Когда кони начали падать от изнеможения и жажды, воины становились в пеший строй.
Игорь поощрял, подбадривал и своим самоотверженным мужеством, и словом:
— Братья, дружина! Тут к Донцу совсем близко! Бывалые люди бают, доброму молодцу и пообедать не успеть, как мы туда пешком дойдём! Так поднатужимся, братья, ударим ещё и прорвёмся!..
Отдельные стяги воинов поднатуживались и глубоко врезались в тёмные, несметные орды половцев, оттесняя их всё дальше и дальше в поле. Казалось, ещё одно усилие — и железный половецкий обруч треснет. Игорь бросался в гущу боя и сиплым от натуги и жажды голосом кричал:
— Соколы! Витязи русские! Ну, ещё малость! Ещё!
Но прорваться нигде не удавалось. Всюду на пути непробиваемой стеной стояли кочевники, которые против одного русского воина выставляли трёх или четырёх своих. И под утро стало ясно: не пробиться.
А на рассвете, в воскресенье 12 мая, стряслось наихудшее: вдруг начали бежать ковуи. Воспользовавшись тем, что Кончак перед ними оттянул значительную часть своих сил на север, они, как только занялась утренняя заря, прорвали относительно слабый оловецкий заслон и кинулись без оглядки в степь. Они не могли знать, что это была западня, хитро подстроенная Кончаком.
Над полем послышались тревожные голоса:
— Ковуи бегут! Ковуи…
Игорь пришпорил Воронца и помчался вслед за беглецами. Ни Янь, ни Ждан на своих усталых конях не смогли за ним поспеть.
— Вернитесь, братья! Вернитесь! — кричал в отчаянии Игорь.
Но ковуи то ли не узнавали его, то ли, охваченные ужасом, желанием во что бы то ни стало спастись из этого пекла, не хотели узнавать, мчались дальше, не обращая на него внимания.
Тогда Игорь снял шлем и ещё сильнее пришпорил Воронца. Неужели никто не узнает князя?
— Воевода Ольстин! Братья ковуи! — продолжал кричать изо всех сил.
Но его хриплый голос тонул в громком топоте копыт и диких воплях беглецов. Только один всадник оглянулся и остановился. Им оказался Михалко Гюргович, сын хана из Остра.
— Прости, княже, — склонил он голову. — Испугались мы! Смерти испугались!.. Ведь половцы считают нас всех отступниками, предателями и в полон не берут — рубят всех подряд!
За ковуями поднялась туча пыли, а в широкий прорыв в оборонительном кольце русичей хлынули отряды кочевников.
Игорь понял: это — конец! Никакая плотина не остановит весеннее половодье, если оно образовало себе проран! Никакая сила не остановит теперь половцев, которые воспользовались бегством ковуев и ринулись в самую середину русского войска!
— Проклятье! — воскликнул он. — Что они натворили! И сами погибнут, и нас отдали ворогу на истребление!
— Там Каяла, а за нею — озеро, — пояснил Михалко Гюргович. — Они хотят добраться до воды, напиться и, напоив коней, скакать оттуда дальше в степь… если удастся, конечно…
— Если удастся… Несчастные! Там Каяла! Сумеют ли они перебраться через неё… Но, впрочем, что нам теперь до них… Сами избрали…
Резкий окрик Яня, приближающегося вместе со Ждан ом к князю, вывел Игоря из оцепенения:
— Половцы!
Игорь поднял голову. Половцы мчались ему наперерез. Уже видны и оскал конских морд, и хищный блеск в глазах распалённых боем всадников.
— Бежим! — пригнулся в седле Михалко Гюргович и ударил Воронца камчой по крупу.
Кони скакали из последних сил. Но сил оставалось мало. Ни острые шпоры, ни кнут, ни ругань, ни мольба — ну выручай, дружище! — ничто не могло заставить бежать их так, как бежали сытые, напоенные и не изнурённые половецкие кони.
