Ознакомительная версия.
Но грянул заливистый хохот, от которого заволновались, завскидывались кони. Борис повысил голос, и теперь стали слышны слова:
– За мной, братие, клином! Я их взрежу, как нож масло!
Красиво запрокинул голову, протрубил в рог. Потом опустил забрало, тронул коня шпорами, наставил копье.
Поскакал!
Два десятка верховых пристроились сзади, словно выводок утят за уткой, но вскоре начали отставать – Роланд шел ходко, всё больше набирал скорость. Высокая сухая трава стелилась под копыта, в стороны летели черные комья земли.
– Изгото-о-овсь! – тонким (самому слышно, что неприятным) голосом завопил Ингварь. Сзади загремело железо, воины поднялись, сгрудились, но он не обернулся, смотрел лишь на поле.
Небо над атакующим отрядом почернело от крошечных черточек. Лучники метили в переднего всадника. Стрелы дробно цокали, ударяясь о панцирь коня, о латы князя – и не причиняли никакого ущерба.
Вот Борис уже начал подниматься по склону, совсем немного замедлив бег.
Вокруг Ингваря орали, колотили мечами по щитам дружинники, и сам он тоже кричал.
– Что же Юрий? – оглянулся на Добрыню. – Минута прошла, пора!
Забродская конница, сбившаяся в плотную стаю с противоположной от Бориса, северной стороны, не трогалась с места.
– Юрий не пойдет, пока наверху не начнется сеча, – ответил боярин и охнул, словно от боли. За спиной у неуязвимого всадника упал вместе с конем кто-то из дружинников – не все стрелы летели только в Бориса. – Никак Стеньшу Волошца свалили…
– Тогда давай мы! – Ингварь всё смотрел на брата, бывшего уже на середине подъема. – Пособим!
– Людей зря положим. Видишь, с нашей стороны сколько было стрелков, столько и осталось.
С кургана донесся гулкий, раскатистый звук – брякнула тетива одного из больших самострелов. Прежде они бездействовали. Ждали, пока конники приблизятся, чтобы бить наверняка.
Роланд поднялся на дыбы, на мгновение-другое застыл так, со вскинутыми копытами. Повалился на бок, подмял всадника.
– А-а-а! – прокатился по рядам горестный вопль.
– Доспех коню пробило! – выдохнул Добрыня. – Конец Борису. Сам не поднимется!
Конные дружинники мчались на помощь князю, но теперь с холма били уже не по головному всаднику, а по ним. Один кувырком полетел из седла, другой закачался, выронил меч и щит, двоих скинули раненые лошади… Остальные, так и не добравшись до Бориса, начали поворачивать обратно. Еще один упал вместе с конем. И еще. И еще.
Атака захлебнулась и рассыпалась. Уцелевшие во весь опор мчались обратно, а вслед им свистели бесчисленные стрелы. Юрий Забродский со своей полусотней стоял там же, где был.
Борис копошился на земле, пытаясь выбраться из-под коня.
– Добрыня, веди людей! Так на так пропадать! – крикнул Ингварь. – Скорее, брат гибнет!
– Пускай его, – ответил боярин вполголоса. – Пожди чуток. Сейчас ударим…
Прищуренными глазами он смотрел на вершину кургана. Ингварь увидел, как через повозку перелезли две юркие фигурки, стали спускаться к лежащему всаднику. Половцы! Прикончить хотят!
– Братцы, вперед! – заголосил Ингварь, оттолкнув Добрыню. – Вперед!
Бежать в тяжелых доспехах было трудно. Сначала Ингваря обогнали дружинники, а потом и ополченцы в серых рубахах. Все орали, хрипели. В воздухе по-змеиному шипели стрелы.
– И-и-и-и-и!!! – С визгом, задев острым локтем, мимо пронесся козлобородый мужик с зажмуренными глазами. Налетел на кочку, кубарем покатился по земле, но визжать не перестал. Споткнулся и Ингварь – о человека, который сидел и пытался вырвать из груди стрелу.
Упал.
Кто-то подхватил ниже подмышки, помог подняться.
Путятич.
– Меня держись. Вперед не лезь! Эх, забродчане, гады! Всё стоят.
Ингварю забродских было не видно – только спины впереди: одни серые, холщовые, другие серебристые, кольчужные.
Бежал уже не по ровному, а вверх по скату. Как в плохом сне – бежишь-бежишь, а всё вроде на месте.
Увидел старого дружинника, Сенца. Тот не орал, умело прикрывался щитом, спокойно поглядывал вокруг. Вот на кого можно положиться!
– Сенец, возьми двоих, бегите к князь-Борису! Вынесите в поле! – крикнул Ингварь.
Кивнув, Сенец отстал.
А передние уже не бежали. Останавливались, толпились, налезали друг на друга.
Оказывается, вершина кургана – вот она, рядом.
На сдвинутых повозках стояли плечом к плечу ужасные чудища: сплошь железные, с железными же харями – бычьей, волчьей, кабаньей. Вместо глаз чернели дырки.
Это были ланганы из ханской охраны. В бою они опускали забрала со звериными личинами.
Те, что влезли на телеги, рубили стоявших внизу кривыми саблями; другие тыкали копьями – не только сверху, но и снизу, из-под колес.
– Посторонись! – гаркнул Добрыня.
Оттолкнув дружинника, рванулся вперед, ударил одного половца рогатиной в грудь. Другого схватил за ноги, дернул. Еще двое, испугавшись, спрыгнули на ту сторону.
– Снимай их копьями, как я! Вали! – кричал боярин. Он был уже наверху.
Полез к нему и Ингварь. Выпрямился.
С телеги было всё видно. Оба забродских отряда – и пеший, и конный – стояли по-прежнему, но весь восточный склон кургана был заполнен свиристельцами. Они карабкались на телеги, а некоторые уже были внутри кольца. Стрелы больше не летали, началась сеча.
Совсем близко, шагах в тридцати, над круглыми половецкими шлемами торчал шест с белыми лошадиными хвостами. Под ним сидел на вороном коне человек в сверкающем, будто рыбья чешуя, доспехе и размахивал руками.
Это и есть Тагыз, понял Ингварь.
Заметил его и хан. Показал, что-то крикнул.
Телега закачалась, на нее поперли звериные личины. Но путь им преграждали свои дружинники. Поднимались и опускались клинки, топоры. Сталь билась о сталь. Пахло кровью, потом, мочой.
– Стой здесь! Пусть тебя всем видно будет! – прорычал Добрыня. У него поперек щеки ниткой тянулись мелкие красные брызги. – А я туда! Надо бунчук сбить! Тогда побегут! Ы-ы-ы!
Он взревел и спрыгнул прямо в кучу-малу.
Все скопище заколыхалось, попятилось к шесту. Звериные личины одна за другой падали.
Ингварь стоял, где велено, только вздел повыше белую ленту, да поворачивался во все стороны. Что было силы махал мечом, кричал:
– Вперед! Вперед!
Серебрёный шлем боярина сверкал на солнце, подбираясь всё ближе к белым конским хвостам. Вот шест покачнулся, начал падать. Выровнялся. Опять дрогнул.
Упал! Упал!
Хана было уже не видно. То ли вышибли из седла, то ли сам спрыгнул.
Откуда-то донесся топот, нестройный шум. Это наконец пошли в наступление забродцы, с двух сторон.
А серебрёный шлем пропал.
– Добрыня! Где ты?!
Ингварь спрыгнул с повозки, но убежал недалече. Снизу крепко обхватили за ногу. Колено пронзила острая боль. Кто-то впился в него зубами. Князь хотел ударить мечом, но вовремя увидел: свой. Ополченец с залитым кровью лицом вслепую рвал зубами мясо.
– Пусти!
Еле выдрался.
Куда бежать? В какую сторону? Все вокруг метались, орали, толкались.
– Князь, князь! Гляди! – кто-то тянул за руку, волок вперед. – Вон он! Убили!
Столпившись в тесный круг, дружинники кололи куда-то вниз копьями. Нога в зеленом сафьяновом сапоге с загнутым носком дергалась под ударами.
– Хана убили!
– Где Добрыня? – спросил Ингварь, отвернувшись.
Его повели еще куда-то.
Боярин лежал ничком, без шлема. На разрубленной шее, ниже затылка, пенилась темная кровь.
Сев на землю, Ингварь повернул Добрыне голову. Потрогал веко на открытом глазу. Прикрыл. Заплакал.
Ему кричали:
– Что ты плачешь, княже? Победа!
– Победа-а-а! – завопила где-то луженая глотка – так оглушительно, что Ингварь обернулся.
На повозке, возвышаясь над всеми, стоял Борис. Он был без шлема и без латного нагрудника, в одной кольчуге. Лицо в грязных разводах, усы повисли. Увидел брата, погрозил кулаком.
– Чего так долго подмогу вел, Клюква? Я чуть не сгинул! Эй, охрану к телегам! Кто сунется грабить – рубить без жалости! Это что там за вороной конь? Тагыз-ханов? Мой будет!
Набрал в грудь еще больше воздуха, надсадно выкрикнул:
– Молодцы, свиристельцы! Не подвели своего князя! Слава-а-а!
Множество голосов ответили в едином порыве:
– Борисла-а-ав!
– Эх, дура, куда ж ты глядел? Князь-то, Сокол-то, один на поганых скакал, будто святой Егорий на змея. На него стрелы так и сыплются, неба от них не видать, а ему хоть бы что. Скачет и скачет! Всем витязям витязь! Про таких в былинах сказывают! Без него нам бы нипочем курган не взять.
Ингварь покачивался в седле, слушая разговор идущих сзади дружинников. Над ночной степью светил узкий месяц. Обоз и пешие растянулись в длинную линию, по обе стороны от которой ехали верховые, зорко вглядывались в темноту, но опасаться было нечего. На победителей не нападают. После улагайского разгрома курени наверняка улепетывают кто куда. Со временем орда, конечно, оправится, но нескоро. Теперь у них начнется междоусобица, грызня за ханское место, да и потом еще долго будут помнить полученный урок.
Ознакомительная версия.
