И слова Екатерины в ответ:
— Да, да… Но здесь столько соглядатаев вокруг!
Алексей Разумовский выбрался потихоньку из ельника, подал тихим шагом Дьявола назад, а потом в галоп пустил вослед удалявшейся паре.
— Где великий князь? Не видели? — с самым невинным видом спросил, осаждая Дьявола.
— Но великий князь ведь был при вас, милый граф, — напомнила Екатерина.
— Ах да! — вспомнил Разумовский. — Он на соседней просеке. — Вы будьте здесь, охота скоро повернет в вашу сторону. Хватит времени поразмяться. Жаль, государыня не увидит конца охоты. Ей что-то нездоровится, она в сопровождении пажей уехала в Гостилицы.
— И нам жаль, — ответствовала Екатерина без всякого сожаления.
Алексей Разумовский свернул на боковую, более узкую рокаду[12]. Расположение своих лесов он знал хорошо. Все эти просеки и соединявшие их рокады по его же планам и были прорублены. Раньше, если и бывала здесь охота, так охотнички перли напролом, так что расшитые охотничьи кафтаны трещали. Сейчас — езжай себе по уготованной егерями просеке и жди, когда придет твоя очередь. Лису ли, зайца ли, лося ли, а то и волка борзые с помощью гончих обязательно выгонят на просеку. На то и доезжачие, загонщики. Да и зверь в глупом уме: удирает от криков, трещоток и собачьего лая… и натыкается на прорубленное в чащобе место, где его и перенимают охотники.
Так и он по-охотничьи великого князя перенял.
— Не устали, ваше высочество?
— Конь устал, я — нет. Я солдат, граф. Но не стыдно ль — драгая тетушка называет своего коня Фридрихом? Мой обожаемый король — как ты терпишь это?
— Насколько мне известно, ваше высочество, он и не терпит — он опять в Саксонии. А у нас с Австро-Венгрией договор: в случае чего, защищать Саксонию. Извольте поразмыслить: как должно поступить нашей государыне?.. Но не довольно ли? Этим пусть занимается канцлер Бестужев. А наше дело…
— В рога трубить!
Великий князь охотно вникал во все охотничьи тонкости. Он снял с пояса оправленный в серебро рог и протрубил нечто непереводимое на охотничий язык. То ли общий загон, то ли общий сбор, то ли отбой — разбери-ка в этих хрипло-отчаянных звуках! Надо думать, как сейчас ломают головы предводители охотничьих команд. Людских ли, собачьих ли. Алексей Разумовский остановил расходившегося великого князя, который после далекого ответа снова поднимал рог.
— Прекрасно, прекрасно, ваше высочество. Но не торопите охоту. Она своим чередом подойдет к вам. Ваши сопроводители не затерялись ли?
— Я приказал им спешиться и поджидать меня там, — махнул рукой вперед. — Мне захотелось проехаться одному, и знаете, что я узнал, граф?..
— Откуда ж мне знать? Извольте сказать, ваше высочество.
— Скажу, граф, — понизил голос великий князь. — Дело идет о вашей жизни и смерти.
— О! — рассмеялся Алексей Разумовский. — Жизнь прекрасна, а смерть подождет. Я еще не нажился.
Он заразительно смеялся, но знал, что скажет сейчас великий князь. До него уже доходили эти слухи. Очередное «лопухинское дело», с той лишь разницей, что в него замешан и граф Разумовский…
Но то, что поведал великий князь, было гораздо серьезнее.
— Егеря ваши, обер-егермейстер, болтливы и слишком любопытны. К ним подвизаются всякие разные людишки. Не скрою, что они и раньше вели со мной разговор о подпоручике Бутырского полка Иоасафе Батурине. Он, мол, чрезвычайно предан его императорскому высочеству. Ну, предан так предан, я рад этому. Но дальше, граф! Я навел кое-какие справки о Бутырском полку. Обычный полк, каких много. И что же? На очередной охоте, дней пять назад, егеря говорят, что Батурин просит позволения мне представиться. Жаль, я не посоветовался с вами, граф, и позволение такое дал. А вы знаете, что я иногда люблю отстать от основной охоты и ехать позади шажком. К чему скакать, как наша государыня? И вот когда я ехал один, из кустов выбежал этот подпоручик — и бух перед лошадью на колени, так что она от внезапности на дыбки взвилась. «Прочь с дороги!» — закричал я. Он встал и весьма словоохотливо и открыто объявил, что под его началом составлен заговор с целью… извините, граф… убить вас, убить государыню и возвести меня на престол! Каково? Положим, тетушка меня не жалует… но так вот предлагать мне? Граф, я не произвожу впечатления сумасшедшего?..
Алексей Разумовский был сбит с толку не только появлением некоего поручика Батурина, но и такой вот доверчивой болтовней великого князя. Слухи о новом заговоре давно бродили, однако ж — слухи. Он делал все, чтоб они не достигли ушей государыни. Но с открытым вмешательством великого князя их уже нельзя было удержать под спудом. Петр Федорович все равно проболтается. Хуже того, в пьяненьком виде, в присутствии совершенно случайных людей. Что делать?!
Подумав, Разумовский нашел выход:
— Если он сделал вам такое предложение, он должен был испросить у вас и новой встречи, так?
— Так. Он испросил.
— Когда же? Где же?
— При следующем выезде на охоту. Это послезавтра, да?
— Да, ваше высочество.
— Он предупредил, что будет не один. Для моей уверенности в серьезности сделанного предложения приведет с собой прапорщика Ржевского, вахмистра Урнежевского, подпоручика Тыртова, гренадеров Худышкина и Кетова, двух пикеров нашей дворцовой охоты и некоего суконщика Кенжина, который даст денег для раздачи солдатам. Каково? — снова по-мальчишески запрыгал он в седле. — Я ума не приложу, что мне делать. Говорить государыне? Говорить канцлеру Бестужеву? Я решил открыться вам для начала, граф.
— Благодарю за доверие, ваше высочество. Можете не сомневаться, никому не проговорюсь. Но будьте уверены: при следующей охоте меры приму наистрожайшие. Ваша честь и ваша жизнь — вне сомнения. Что касаемо меня… позвольте мне самому защититься?
— Позволю, граф, — весьма довольный, тоном чуть ли не государевым, разрешил он.
Вечером Алексей Разумовский сказался больным и велел своему камер-лакею никого не принимать. Дело получалось нешуточное. Надо было поразмыслить.
Уже давно кто-то распускал слухи, что великий князь Петр Федорович много претерпевает от фаворита императрицы. Шесть раз на него покушались, взять хоть пожар в Головинском дворце; целью-то было — сжечь флигель, где размещался малый двор, и только Бог не допустил огня до тела бедного наследника. Да чего еще злобнее — крушение дома в Гости лицах, где опять же пребывал великий князь, и опять же Бог отвел смертную муку. А кто пристрастил великого князя к охоте, к безудержным скачкам? Он, обер-егермейстер, главный охотник империи! Или наследник напорется на какой-нибудь острый сук, или сук лесной обернется даже остро отточенной пикой. Известно, при охоте состоят два десятка пикейщиков, мол, чтоб заколоть загнанного собаками зверя, а почему не отдать на заклание и великого князя? Во-от какие страсти Господни! Все он, фаворит ослепшей от женского сластолюбия императрицы. Он ведь с ней и обходится-то чисто по-разбойничьи. Мало, всю Хохляндию в Петербург перетащил, так мать-то евонная? Прозванием Розумиха, а именуется графиней. Но знайте, люди: она ни больше ни меньше как злостная колдунья; присушила государыню к своему смазливому черкесенку. К тому же и воровка непотребная: все дворцовое золото да серебро, все старинные вещи прежних царей вывезены из дворцов государевых в ту же Хохляндию и дальше в Польшу, потому как Разумовские там загодя дворцов понастроили. Сбегут в один черный день, а что с Россией будет? Вот то-то и оно.
Много еще всякого иного ходило и в уличных слухах, и в подметных письмах. Только праздная леность Елизаветы мешала ей самолично во все это вмешаться. Да ведь рано или поздно надуют в милые ушки. Береги не береги — не обережешь от сплетен.
Размышляя обо всем этом, Алексей Разумовский не один час пребывал в полном одиночестве. Великий князь по своей детской простоте сказал то, что и в его уши давно стучалось. Приходилось вспоминать, что казаком он родился, а не тварью дрожащей.
Он засел за письма. Собственно, коротенькие записки, ибо длинно писать был не приучен.
Первая была к своему старинному другу генералу Вишневскому. Несколько приятельских, но неукоснительных слов: «Дорогой Федор Степанович, пресрочно прибудь ко мне. Если даже при смерти. Алексей».
Вторую пришлось составлять со всем подобающим пиететом: она была к генерал-прокурору князю Трубецкому. И затейливого содержания:
«Прелюбезный Никита Юрьевич, льщу себя надеждой, что вы пребываете в добром здравии и неусыпно печетесь такоже о здравии нашей дражайшей государыни. А посему и уповаю: не удивитесь, что не далее как послезавтра я препровожу в Тайную канцелярию под крепкой охраной с десяток злостных преступников. Их следует допросить с хорошим пристрастием, ибо корни своего зла широко распустили. Не стану напоминать, что дело сие государственное и до времени огласке не подлежит, поймете это по следствию, кое учинить придется.
