— Недавно вышел… Ну-ка, выйдем на улицу! — с этими словами я направился к выходу. Парень последовал за мной. В безлюдном месте я остановился, спокойно спросил его:
— Ты тоже был в лагере?
— Конечно, разве не узнаешь? А я тебя узнал с первого взгляда. Ты же был в седьмом бараке, а я в восьмом.
— Тебя когда освободили? — спросил я.
— Пять дней прошло.
— А теперь куда едешь?
— К себе хочу, в Пермскую губернию… Жду поезда. Не меняя выражения лица, я шепотом предупредил:
— Смотри, будь осторожен. У них есть привычка освобожденного снова ловить и возвращать. Здесь, на вокзале, есть люди, которые следят за нами. Ты никому не признавайся, что освободился из лагеря! И ко мне не подходи, понял?
Щупленький парень испугался.
— Ладно, ладно, ни слова!
— А теперь ступай!
После этого разговора мой знакомый больше не подходил ко мне.
У кассы в этот день, когда выстроилась очередь, мимо меня прошли два молодых казаха. Одного из них я видел на квартире, где жил отец Жумабая, когда мы ходили к нему под конвоем.
Долгоногий и краснощекий, он был одет по-купечески, а второго — низкого смуглолицего, я никогда прежде не видел. Они прошли мимо меня раза три. Посмотрели на меня, но, видимо, не узнали, так как мое одеяние было не похоже на прежнее. Некоторое время спустя они снова появились возле меня. Я нарочно несколько присутулился.
— Ты в какую сторону путь держишь? — спросил меня один из них.
— В Петропавловск.
— Купи нам два билета до Петропавловска, не хочется становиться в очередь!
— Ладно, а где вас найти? — спросил я.
— В зале первого класса. Деньги дадим, когда начнут продавать билеты.
— Хорошо.
Полный казах, одетый по-купечески, пристально посмотрел на меня.
— Из каких ты мест, жигит?.
— Здешний, из Омска.
— Из города или из аула?
— Городской…
Казахи вообще любопытны, падки на знакомства.
— Если ты городской, то чей ты сын?
— Я довожусь родственником борца Хаджимухана, — соврал я.
Полный казах, оказывается, Хаджимухана знал, а меня нет.
Немного помедлив, он усомнился:
— Тебя здесь я почему-то не видел… В Петропавловск по делу едешь?
— Да так… по мелочам…
— А к кому едешь? — назойливо пристали они.
— К знакомому по имени Садык!
Все тот же полный казах с еще большим интересом начал расспрашивать о мулле Садыке. Его спутник счел своим долгом проявить чуткость и начал читать мне назидание:
— Ты, кажется, наивный, кроткий малый! — проговорил он. — Смотри, не упусти очередь.
— Постараюсь.
Они направились в зал ожидания первого класса.
И в тот день не было поезда на Петропавловск. Я терпел. Чем дольше я оставался на вокзале, тем большей опасности подвергался.
Поневоле пришлось отменить поездку в Петропавловск. Я надумал ехать в Славгород, в Алтайскую губернию.
Под вечер подошел поезд со стороны Петропавловска — на восток. Пассажиры с шумом высыпали на перрон. Стало многолюдно. Неожиданно ко мне подошел одетый по-аульному молодой казах.
— Нужен билет? — спросил он.
— Какой билет? — в недоумении спросил я.
Жигит объяснил, что в Омск без служебных причин билеты не продают, поэтому он был вынужден обманно взять билет до станции Татарки. А ему нужно только до Омска, вот он и решил продать свой билет!..
Я быстро прикинул. Чтобы попасть из Омска в Славгород, надо сойти на станции Татарка и пересесть на поезд Кулундинской железной дороги.
Я купил билет у этого казаха. Поезд был товаро-пассажирский. В билете место не указано. В один из неосвещенных красных вагонов пассажиры лезли с криками, толкая друг друга.
Я тоже влез и подсадил плачущую старуху. В темноте нащупал лежавшую поперек доску и улегся на нее. Около меня толкались пассажиры. Через некоторое время раздался звонок отправления. Рывком качнуло, и поезд с грохотом тронулся.
«Наконец-то», — вздохнул я во всю грудь. Мерцая во мгле огнями, Омск поплыл назад… Пыхтя и громыхая, поезд помчался вперед. Среди пассажиров многие оказались солдатами Колчака, возвращавшимися с фронта. Все сбились в неосвещенном вагоне. Разговор шел, в основном, о борьбе с большевиками. В темноте никто никого не видел. Один говорил басом, второй тонким голоском, третий со злобой в голосе, четвертый спокойно. В темном вагоне началась перепалка, в которую и я сгоряча ввязался. Постепенно многоголосый говор стал затихать, и сон одолел людей.
На следующий день к полудню поезд прибыл в Татарку. Я первым вышел из вагона и увидел на перроне двух молодых татар, тоже сошедших с поезда. Оба не спеша направились в сторону города. По виду это были учителя. Я догнал их и поздоровался. Они остановились, спросили, куда я держу путь.
— Я из Омска, еду в Славгород, — ответил я.
— В таком случае нам попутчик! Мы тоже едем почти до самого Славгорода.
— Прекрасно, я очень рад быть вашим спутником! Один из них спросил, как меня зовут.
— Дуйсемби, — ответил я.
— Давай-ка сходим в какую-нибудь столовую, попьем чаю!
Мы попили чаю в одной неприглядной столовой на окраине города, затем осмотрели магазины. Одного из моих спутников звали Хабибулла, другого Хамза. Оба они учителя из города Шадринска.
— Попали в эти края по торговым делам, — утверждали они.
В руках одного из моих спутников был легкий чемоданчик, который он не выпускал ни на минуту. В магазине тканей, пока мои спутники узнавали цены, я увидел на прилавке свежий номер русской газеты и обратил внимание на телеграфное сообщение, набранное крупными буквами на первой странице:
«…В Венгрии установлена советская власть. Создан Совет Народных Комиссаров. Рабочий класс Венгрии телеграфирует в Москву, что Ленин — вождь международного пролетариата».
Я перечитал текст телеграммы несколько раз. Радость не вмещалась в моей груди, но я не выдал ее своим товарищам-татарам.
Вернулись на вокзал. Поезд в Славгород отправлялся вечером. На вокзале и привокзальной площади толпятся солдаты, конные и пешие. По форме нетрудно узнать чехословаков. Одеты они с иголочки, во все новое, шинели из добротного сукна, лица сытые, лоснятся, словно смазанные жиром. В тупике виднелся бронепоезд. Расспросив прохожих, мы узнали, что день-два тому назад большевистский отряд сделал налет на Татарку и чуть не захватил город. Перестрелка всполошила чехословаков. Город находился на военном положении, поэтому у всех отъезжающих из Татарки проверялись удостоверения личности и билеты. В кассе при покупке билетов также проверяли документы. Видя это, мы все трое смекнули, что билетов на поезд от Татарки до Славгорода нам не получить.
Оба татарина забеспокоились, что к ним могут проявить недоверие как к сомнительным, нездешним торгашам. Я же беспокоился, что мне просто не достанется билета.
И мы решили: дойти пешком до первой станции в сторону Славгорода, где не проверяют документов при продаже билетов.
Отправились пешком по кулундинской дороге. День выдался теплый. Снег подтаивал, слегка прилипал к подошвам.
К вечеру были уже на соседней станции. Порасспросили. Поезд из Татарки приходит в сумерках, документы не проверяли. Мы зашли в будку железнодорожника и напились чаю. Вечером взяли билеты и заняли места в товарном вагоне, который должны были прицепить к составу. Темно, места не обозначены, вкруговую сплошные нары. Пассажиров набилось до отказа.
Поздним вечером нас прицепили к поезду, и мы поехали в сторону Славгорода.
Утром, проснувшись, я долго не поднимался.
В вагоне светло от взошедшего солнца. Люди теснятся, словно сельди в бочке. Не поднимая головы, я тайком огляделся, нет ли знакомых.
Втроем мы купили съестного, набрали кипятку и сели завтракать. Люди сначала вполголоса, а затем громче и громче заговорили, перебивая друг друга. В вагоне почти все русские, простые деревенские мужики. Кроме них ехали два черномазых, круглолицых казашонка, возвращались с учебы. Выделялись трое хорошо одетых мужчин — они оказались фельдшерами.
На одной из станций я купил на базаре пирожки с творогом и принес их своим попутчикам-татарам. Они отказались:
— Дуйсемби, мы только что поели, зачем ты это принес?
Я настойчиво начал их угощать. Сидевший неподалеку фельдшер обратился ко мне.
— Кто торгует пирожками?
— Простые бабы.
Фельдшер с улыбкой покачал головой, с видом мудреца предупредил:
— Не надо их есть, живот будет болеть! Я на ломаном русском языке ответил:
— Пусть болит!
Фельдшер засмеялся и, пытаясь пояснить мне, стал пальцем указывать на свой живот:
— Вот это будет болеть: не ешь, плохо!
Сидевшие вокруг от нечего делать уставились на нас. Я махнул рукой на предупреждение фельдшера и начал совать в рот пирожки с творогом, приговаривая:
