Беседа их проходила в комнатах Великих Княжон. Керенский велел собраться всей семье. Вошел, представился:
«— Я генерал — прокурор Керенский.
И пожал всем присутствующим руку. После этого обратился к Императрице:
— Королева Английская просит известий о бывшей Императрице!
Ее Величество сильно краснеет. Ее в первый раз так называют.
Керенский, удовлетворенный положительным ответом Императрицы, продолжает напыщенно:
— То, что я раз начал, я всегда, со всей своей энергией, довожу до конца. Я хотел все лично увидеть и проверить, чтобы иметь возможность доложить об этом в Петрограде; это будет лучше и для вас».
«Затем он попросил Государя пройти в соседнюю комнату, желая поговорить с ним наедине. Он выходит первым, Государь следует за ним».
«После его отъезда Государь рассказывал, что лишь только они остались одни, Керенский ему сказал: «Вы знаете, что мне удалось провести отмену смертной казни?.. Я это сделал, несмотря на то, что многие мои товарищи погибли жертвами своих убеждений».
«Затем он заговорил насчет нашего отъезда, который еще надеется устроить. (Имелось в виду — в Англию. — В. Р.) Когда, как, куда? Он сам хорошенько этого не знал и просил, чтоб об этом не говорили».
Во второй свой приезд Керенский уже не принимает «позы судьи». Он явно смущен скромным, спокойным поведением Царя. Он сообщил, что старается ослабить критику газет персоны Государя и Государыни. Но об отъезде уже ни слова. Чувствовалось, что он бессилен перед леворадикальными силами.
Чтобы смягчить тягостное ожидание, царская семья и часть прислуги занимаются огородом и обучением Наследника. Государь внимательно следит за событиями в мире и стране. Он находит их все более ухудшающимися.
Лето было жарким. Вести с фронта все тревожнее. Русская армия отступает по всему фронту.
9 августа Временное правительство принимает решение о высылке царской семьи. Куда? Пока никто не знает. Но когда велели захватить с собой теплую одежду, становится ясно — в Сибирь.
В ночь отбытия царской семьи долго не могли разрешить возникший конфликт между властями и служащими железной дороги, которые заподозрили что‑то неладное: не собираются ли вывезти царскую семью? И только к утру конфликт разрешается.
«При выезде из парка наши автомобили окружает отряд кавалерии, сопровождавший нас до маленькой станции Александровки. Мы размещаемся в вагонах, которые очень удобно обставлены. Через полчаса поезд медленно двигается в путь. Было без десяти шесть утра».
Перед отъездом «Керенский приказал спросить Государя, не желает ли он заменить кем‑нибудь графа Бенкендорфа (граф Бенкендорф и его жена были уже преклонного возраста и слабы здоровьем). Государь ответил, что если бы генерал Татищев пожелал разделить с ним заточение, он был бы очень счастлив. Узнав о желании своего Монарха, Татищев немедленно устроил свои дела и несколько часов спустя с чемоданом в руках отправился в Царское Село. Мы застали его уже в поезде в момент отъезда. Генерал Татищев не имел должности при Дворе, он был одним из многочисленных генерал — адъютантов Государя».
«Что можно нам по отношению к другим, того нельзя другим по отношению к нам», — главный постулат иудейской морали.
Что было дальше после отъезда Николая и его семьи, мы хорошо знаем из истории, которую нам преподавали в течение семидесяти лет. Но теперь оказалось, что история та написана фальсификаторами, потому что написана теми же, кто делал революцию. Они постарались расписать все в выгодных для себя красках. А потому веры ей нет. Нынче больше верят потерпевшей стороне. Вернее, проигравшей. А проигравшая сторона не забыла обиды и, естественно, теперь все рисует в красках, выгодных для себя. Чувствуется, что и здесь натяжки. Что же делать бедному читателю? Кому верить? Тем более трудно исследователю.
Наверное, будет разумным снабдить читателя фактами, действительно имевшими место, а он пусть сам рассудит.
Из истории нам хорошо известно, каким «жестоким» и «бесчеловечным» был Царь Николай II, прозванный за свою «жестокость» «Николаем Кровавым». В чем я лично сильно сомневаюсь.
Мы знаем также, в какой «нищете» и «забитости» прозябал российский народ, как бесчинствовала жандармерия, какими самодурами были вельможи и помещики, как обманывала и обирала народ церковь. Все эти ужасы якобы и вызвали праведный гнев народа. Он поднялся и сверг ненавистное самодержавие, прогнал своих мучителей. Прогнал, и…
Стал мучить своих мучителей. Да так увлекся, что стал мучить и уничтожать своих товарищей по борьбе. Миллионами!
Не успели освободить тюрьмы от жертв самодержавия, как их тут же заполнили жертвами революции. А когда под нож пошли и товарищи по борьбе, то тюрем стало не хватать. Появился ГУЛАГ. Все это делалось в четком соответствии с «Протоколами собраний сионских мудрецов».
Но все это будет потом, а пока «победивший народ» творил расправу над своими «мучителями».
Одним из таких «мучителей» оказалась Анна Вырубова — первая фрейлина императрицы Александры. К тому времени ставшая инвалидом. На костылях. (В железнодорожной катастрофе ей сильно покалечило ноги).
Я не стану приводить ее рассказ полностью, хотя соблазн большой. Приведу наиболее существенные места. А кто заинтересуется подробностями, может обратиться к ее воспоминаниям, опубликованным в книге «Фрейлина Ее Величества». По прочтении он поймет, почему я избегаю полного воспроизведения ее воспоминаний в части ее мытарств по казематам новой власти. Они, как всякие воспоминания, изобилуют «слезами» и особенно чувствами к царской чете. Да и грешат кое — где сгущением красок, многословием, предположительностью. Я приведу только те места, которые иллюстрируют, с одной стороны, бессмысленную жестокость победителей, с другой — удивительную чуткость и доброту простых людей, нутром понимавших всю неправедность и несправедливость происходящего. Они в конце концов оказались правы.
Последнее время Вырубова по желанию императрицы жила с ними неотлучно в Царском Селе.
«Стоял сумрачный, холодный день, — пишет она, — завывал ветер. Я написала утром Государыне записку, прося ее, не дожидаясь наступления дня, зайти ко мне утром. Она ответила мне, чтобы я к двум часам пришла в детскую, а сейчас у них доктора. Около часу вдруг поднялась суматоха в коридоре, слышны были быстрые'шаги. Я вся похолодела и почувствовала, что это идут за мной.
Перво — наперво прибежал наш человек Евсеев с запиской от Государыни: «Керенский обходит наши комнаты, — с нами Бог». Через минуту Лили (госпожа Дэн. — В. Р.), которая меня успокаивала, сорвалась с места и убежала. Скороход доложил, что идет Керенский.
Окруженный офицерами, в комнату вошел с нахальным видом маленького роста бритый человек, крикнув, что он министр юстиции и чтобы я собиралась ехать с ним сейчас в Петроград. Увидав меня в кровати, он немного смягчился и дал распоряжение, чтобы спросить докто. ра, можно ли мне ехать; в противном случае обещал изолировать меня здесь еще на несколько дней. Граф Бенкендорф послал спросить доктора Боткина. Тот, заразившись общей паникой, ответил: «Конечно, можно…» Через минуту какие‑то военные столпились у дверей, я быстро оделась с помощью фельдшерицы и, написав записку Государыне, послала ей мой большой образ Спасителя. Мне в свою очередь передали две иконы на шнурке от Государя и Государыни с их подписями на обратной стороне. Я обратилась с слезной просьбой к коменданту Коровиченко дозволить мне проститься с Государыней…»
И далее:
«Посмотрев на лица наших палачей, я увидела, что и они в слезах. Меня почти на руках отнесли к мотору; на подъезде собралась масса дворцовой челяди и солдат, и я была тронута, когда увидела среди них несколько лиц плакавших. В моторе, к моему удивлению, я встретила Лили Дэн, которая мне шепнула, что ее тоже арестовали. (Это была видимость ареста. На самом деле она давно уже была «подсадной уткой» возле императрицы и ее первой фрейлины. — В. Р.). К нам вскочили несколько солдат с винтовками. Дверцы затворял лакей Седнев, прекрасный человек из матросов «Штандарта» (впоследствии был убит в Екатеринбурге). Я успела шепнуть ему: «Берегите Их Величества!» В окнах детских стояли Государыня и дети: их белые фигуры были едва заметны».
Так начались мытарства по казематам и тюрьмам царской фрейлины Анны Вырубовой.
Ее и Лили Дэн привезли к поезду Керенского. Часовые бережно помогли ей войти. Влетел Керенский и велел им назвать свои фамилии. «Отвечайте, когда я вам говорю!». Они назвали себя. Он повернулся к солдатам, спросил: «Ну что, вы довольны теперь?»
По приезде в Петроград их провели мимо Керенского и какого‑то господина, которые смотрели на Вырубову иронически. Разместили их в придворном ландо, где теперь обитали члены Временного правительства. Расположившись в помещении, дамы попросили присутствующих офицеров открыть окно, но им отказали.
