Но эта простота, которой хотел Август, никого не устраивала. Сенаторы наперебой предлагали все новые и новые почести. Громче всех в сенате выступал Азиний Галл, не отставал от него и Луций Аррунций. К ним обоим Август при жизни относился доброжелательно, хотя и говорил порой, что оба они мечтают об императорской власти. Возможно, желая отплатить Августу за доброе отношение, а может быть — для того, чтобы привлечь к себе побольше сенаторского внимания, они вносили предложение за предложением, чтобы придать ритуалу как можно больше торжественности. Но могла быть и еще одна причина: сенатские дебаты проходили в присутствии Тиберия, бывшего (по праву соправительства с Августом) первым среди сенаторов — принцепсом.
Азиний Галл (его Тиберий ненавидел как человека, женившегося на Випсании) предложил, чтобы тело Августа было сожжено не на Марсовом поле, а на Форуме, и процессия прошла через Триумфальные ворота, что было явным новшеством. Луций Аррунций же добавил к этим предложениям о посмертном триумфе следующее: во главе процессии следовало нести статую Победы, извлеченную из здания сената, а вслед за ней, перед телом Августа люди из знатнейших всаднических и сенаторских родов должны были нести вырезанные на медных же таблицах заголовки законов, изданных Августом, названия земель и народов, им покоренных.
Тиберий выслушивал предложения сенаторов, пока ни во что не вмешиваясь. Он сидел на самой верхней скамье, прикрыв голову полой тоги в знак траура.
Поощряемые его молчанием, сенаторы со всех сторон сыпали все новыми и новыми выдумками. Один говорил, что нужно отобрать в лучших семействах самых красивых мальчиков и девочек, чтобы они сопровождали процессию плачем и горестными песнями. Еще один сенатор потребовал, чтобы в день похорон все поснимали с пальцев золотые кольца и заменили их железными. Появлялись и более значительные предложения — перенести, например, название «август» на месяц сентябрь, потому что император родился в сентябре, а в августе как раз умер. Или записать во всех летописях время от рождения до смерти Августа как век его имени — чтобы таким он и остался для будущих поколений.
Наконец Тиберий попросил слова. Он начал говорить о том, каким скромным был Август при жизни, о том, что надо соблюсти меру в назначении ему почестей. Но запрет Тиберий успел наложить только на сожжение тела Августа на Форуме — и категорическое, потому что сам император выбрал Марсово поле. Но больше Тиберию ничего сказать не удалось: горло ему перехватило рыданием, и он надолго зашелся в плаче. Лишь немного погодя воскликнул, что хотел бы не только голоса, но и самой жизни лишиться. Затем передал своему сыну Друзу, который сидел рядом и с любопытством наблюдал за происходящим, небольшой свиток с речью для прочтения. Друз прочел эту речь при гробовой тишине, охватившей зал, — ведь это было первое официальное заявление верховной, по сути дела, власти со дня смерти императора. К сожалению, речь изобиловала общими фразами и не содержала ничего конкретного — в ней ничего даже не говорилось о том, кто унаследует престол и как это произойдет. Тиберий, от лица которого зачитывалась речь, лишь говорил, что во всем последует воле покойного Августа, означенной в завещании, а завещание будет оглашено в сенате только завтра, сразу после похорон. Сенаторы наспех утвердили некоторые из предложений (в том числе — Азиния Галла, о проносе тела под Триумфальной аркой), и на этом экстренное заседание было закончено.
Назавтра толпы народа, собравшиеся на городских улицах и вокруг Марсова поля, были приведены в некоторое замешательство огромным количеством солдат, расставленных повсюду. Это могло говорить только об одном: власти перестраховывались на случай возможных беспорядков. Надо сказать, что римляне еще не привыкли к ограничениям такого рода — до сих пор им позволялось беспрепятственно любоваться зрелищами и участвовать в общественных мероприятиях. Теперь же, видя, что и на улицах особенно не потолкаешься, и на Марсово поле, чтобы увидеть погребальный костер, удастся пройти не каждому, люди начинали подумывать: а не меняется ли в их государстве что-то к худшему? Многие тут же вспомнили родительские и дедовские рассказы о том дне, когда был убит Юлий Цезарь, и народу была возвращена свобода — тогда тоже было введено нечто вроде военного положения в Риме, но это хотя бы могло считаться оправданным, потому что не все в Риме одобряли убийство Цезаря и беспорядки действительно могли возникнуть. Но зачем так строго охранять погребение старика Августа, которого чтит каждый? Ведь император умер собственной мирной смертью. Войска на похоронах Юлия, препятствуя весьма возможному кровопролитию, защищали новый порядок, основой которого были свобода и народовластие. Какой порядок защищают солдаты сейчас? Новая власть и без того надежно защищена — достаточно лишь взглянуть на рожи этих преторианцев, что выстроились в угрожающие шеренги и изображают из себя хозяев над жизнями простых людей. Впечатление недобрых перемен усилилось, когда на всех площадях и перекрестках стали громко зачитывать эдикт Тиберия — обращение к народу с требованием соблюдать порядок и не мешать похоронам.
Таким образом, церемония погребения хотя и была проведена с необычайной пышностью — сенаторы на плечах внесли Августа на костер, и потом, когда он сгорел, видные представители всадников, босые и в неподпоясанных туниках, собирали прах императора горстями, под многоголосый плач и молитвы жрецов, — все равно у народа сложилось мнение о некой поспешности этой церемонии. Находились злые языки — они пускали слухи о том, что в покойном старом Августе не было ничего божественного. И очень многие, обиженные тем, что им не дали как следует насладиться зрелищем, охотно соглашались с этими зловредными слухами. И даже вспоминали некоторые дела и поступки Августа, вовсе не соответствующие тому светлому его образу, что еще недавно рисовался всем с такой непререкаемой отчетливостью.
Как-то вдруг вспомнилось, что таких неблаговидных делишек на совести у Августа много, даже чересчур. С чего он начал свое правление? С того, что развязал гражданскую войну против Антония. А когда почувствовал, что Антоний ему нужен, заключил с ним мир. Только имея такого прославленного полководца своим союзником (Лепид был просто тряпка), Август мог надеяться на то, что устранит всех, кто будет в дальнейшем противиться его единоличной власти (и Антония тоже, но в последнюю очередь). И он победил своих врагов, блистательный Август, — но какой ценой? Сначала были кровавые недели и месяцы проскрипций, когда вода в Тибре текла красного цвета (и достойнейший Цицерон был тогда обезглавлен[60]). Потом Антоний помог Августу разбить войска убийц Юлия Цезаря — Кассия и Брута[61], потом — Секста Помпея[62]. Добиваясь дружбы Антония, Август даже породнился с ним, отдав ему свою сестру Октавию, — и за это родство Антоний в конце концов расплатился смертью.
И еще многое припомнили Августу: убийство Гирция[63] и Пансы (теперь, через пятьдесят лет, никто не сомневался, что их убил Август), Варрона Мурены, Помпея, Лепида, Эгнация, Юла — и еще других выдающихся римских граждан. Не обошла народная молва и семейные дела Августа — и развод с ни в чем не виноватой перед ним Скрибонией, и жестокость по отношению к обеим Юлиям — дочери и внучке, а также — к несчастному Агриппе Постуму. И разумеется, в народе на все лады склонялась Ливия — ее называли виновницей множества бед, обрушившихся на Юлиев род. А разве менее велика была вина Августа, пригревшего возле себя эту злобную суку, эту ядовитую змею — Ливию (на которой он и женился-то преступным путем, украв беременной у своего друга Клавдия Нерона)?
Общее разочарование в бывшем императоре могло бы быть еще большим, если бы не появилось все-таки одно доказательство его божественности. Нашелся один человек, по имени Нумерий Аттик, — вполне уважаемый, имеющий преторское звание, который утверждал и клялся всеми святыми богами, что видел, как душа Августа прямо с погребального костра воспарила и торжественно вознеслась на небо, где ее, должно быть, приняли в свой круг другие небожители. Клятве Нумерия Аттика поверили, а Ливия, в награду за такую особенность его зрения (он увидел то, чего не смогли разглядеть остальные), заплатила ему миллион сестерциев. Правда, об этом узнали гораздо позже, от служанки ясновидца, которая подслушала, как Аттик хвастался своей жене.
Сразу после похорон сенат постановил считать Августа богом, ввести его культ, построить в Риме и во всех крупных городах, как в Италии, так и в провинциях, храмы в его честь и учредить коллегию августалов — его жрецов — из шести человек.
На следующий день в сенате состоялось оглашение императорского завещания. Все шестьсот членов сената (включая больных, которые были доставлены на носилках) явились как один. И с самого утра прилегающее к зданию сената пространство оказалось заполнено народом.
