― Все правители это понимают, ― подтвердил Алигьери. ― И церковь тоже. Даже обсервантинцы, давшие клятву нестяжательства, посылают делегации, подобные нашей.
― Но на то есть и иные причины, ― заметил де Камулио. ― Вы, сударь, торговец. Торговле нужен мир. Именно поэтому из купцов получаются лучшие послы. И никто не станет судить их слишком строго, если во время путешествия они извлекут некоторую выгоду. Орден Золотого Руна был создан ради высочайших целей, но попутно служит и иным интересам.
С этим Грегорио не мог не согласиться. С одной стороны, создание Ордена было попыткой герцога восславить память своего отца, много лет назад захваченного турками. Также орден призван был продемонстрировать всему миру богатство, власть и величие герцогства, дабы чернь гордилась, именуя себя бургундцами. И еще Орден объединял владетелей всех земель, захваченных Филиппом, создавал у них чувство товарищества и рождал гордость за самих себя.
Разумеется, никто не забывал и о высших целях. На тайном завтрашнем заседании высшие чины Ордена собирались обсудить возможность священной войны, ― хотя, вероятнее всего, безрезультатно. В остальном же обсуждаемые вопросы мало чем отличались от того, о чем говорили малые рыцарские сообщества во всех городах. Кого-то из рыцарей ждали шутливые наказания за мелкие грешки, ― если только герцог не воспользуется поводом, чтобы всерьез наказать тех, кто имел несчастье заслужить его неодобрение. Затем будут избраны преемники скончавшихся рыцарей, состоится обряд посвящения и прочие церемонии. Слушая рассказ де Камулио, Грегорио гадал, зачем тот так интересуется орденскими делами. Может, членство предложили герцогу Миланскому или его сыну Гальяццо? Однако в рыцари принимали лишь бургундцев и франкоговорящих фламандцев, и миланцев не было среди них. Откуда же такой интерес герцогского посланца?
― Я слышал, Луи де Грутхусе удачно съездил с посольством в Шотландию в этом году, ― заметил Грегорио. ― Он доставил соболезнования герцога его племяннице по поводу кончины короля Джеймса, познакомился с новым юным самодержцем и убедил вдовствующую королеву не оказывать поддержки французскому королю и Ланкастерам. Наверняка такой человек заслужил одобрение герцога?
Проспер де Камулио улыбнулся.
― Так вы тоже видели, какой особняк снял себе Луи де Грутхусе? Да, друг мой. Думаю, ни для кого не секрет, что к концу завтрашнего дня орден Золотого Руна пополнится еще одним рыцарем из этого счастливого семейства. А теперь я должен кое-что спросить у вас прежде, чем вернусь к своим обязанностям. Ваш мессер Никколо что-то говорил относительно возможных поставок квасцов из Константинополя. Нет ли у вас каких-нибудь известий об этом?
― Задайте мне этот вопрос через неделю, ― предложил Грегорио. ― Если Зорзи, наш агент, получил эти квасцы, то груз уже должен оказаться в Пизе.
― Такая досада, что приходится платить завышенную цену, ― посетовал де Камулио. ― Но, полагаю, нам еще повезло, что мы можем рассчитывать хоть на это. Я помню, как в прежние времена тревожились в Генуе семейства Адорно и Спинола: ведь не будет квасцов ― не будет ни тканей, ни кожи.
Грегорио кивнул.
― В Брюгге все то же самое. Кстати сказать, я осведомлялся у Ансельма Адорне насчет Пагано Дориа. Вам известно, что он отбыл из Флоренции в качестве генуэзского консула в Трапезунде? Мне кажется, нас должны были известить об этом.
― Но кто же? Мессер Ансельм? ― удивился посланец герцога Миланского. ― Друг мой, вы ожидаете слишком многого. Это как с Орденом Золотого Руна. Имена кандидатов не разглашаются заранее.
― А вы лично знакомы с этим Дориа? ― поинтересовался Грегорио.
― Не больше, чем мессер Ансельм мог уже вам рассказать. Однако вот перед вами человек, который знает все обо всех. Уступаю ему свое место. Мессер Грегорио, благодарю вас за гостеприимство. Надеюсь, у нас еще будет возможность пообщаться с вами. А теперь прошу меня извинить.
Он поднялся, вытирая рот шелковым платком. Грегорио, пробормотав что-то соответствующее случаю, также встал с места и уже по выражению лица Алигьери догадался о том, кем может оказаться новый гость, прежде чем тот вошел в дверь.
― Ага! ― воскликнул фра Людовико да Болонья, глава восточной делегации, переводя взгляд с Грегорио на Михаила Алигьери. ― Вот я и отыскал вас обоих. Ты должен был дождаться меня, Михаил! Ты забыл. ― Посланец герцога Миланского с поклоном и улыбкой на устах поспешил удалиться прочь. Монах осуждающе добавил: ― И я вижу, вы опять согрешили.
Он взирал на недоеденное мясо на тарелке. Тот самый монах-минорит, который, по наущению Пагано Дориа, во Флоренции обвинил Юлиуса во всех смертных грехах и едва не уничтожил кампанию Шаретти. «Медведь, ― так Николас написал о нем. ― Медведь, которого с детства приучили танцевать. Он затанцует в любую медвежью яму и в танце выберется наружу, даже не заметив острых кольев. Думаю, он не замешан ни в какие интриги Дориа. Он вообще не замешан ни во что на свете, ибо сам не от мира сего и не ведает, что есть милосердие».
Обычно Николас держал при себе свое мнение о людях выше его по положению, и если уж он решился в этом случае сделать исключение, то Грегорио сразу это заметил… И вот теперь перед ним стоял человек среднего роста, в потрепанной сутане, с раскрасневшимся лицом и загорелой тонзурой. Нечесаные волосы нависали на глаза, пронизанными алыми жилками.
― Мы получили церковное дозволение, ― сказал ему Грегорио. ― Прошу вас, брат, присоединяйтесь к нам. Здесь есть отличная рыба.
― Дозволение? ― прозвучал громовой бас.
― От аббата монастыря святого Бертина.
Разумеется, это было ложью чистой воды, но стряпчий хотел проверить, как многое монахам обсервантинцам известно о бургундской политике.
― Сын монашенки и священника, ― бросил фра Людовико. ― Посмешище всей Бургундии. ― Он уселся на стул, который до него занимал де Камулио.
― Канцлер ордена Золотого Руна, ― проронил Грегорио с едва заметным осуждением в голосе. ― Я слышал, что он со своим предшественником сместил с поста Язона за то, что тот не сдержал данных обещаний, и заменил его в качестве покровителя ордена святым Гидеоном, предпочитая тем самым Святой Дух Овидию, а Священное Писание ― «Метаморфозам», и, как обычно, истину ― досужим домыслам.
― Богоматерь, Бургундия и Монжуа Сент-Андриё! ― взревел в ответ монах и с невозмутимым видом угостился рыбой. ― Таков, насколько мне известно, боевой клич герцога. Поскольку он не добавил сюда имена ни Язона, ни Гидеона, я не могу понять, почему он не вернется к святому Андрею, первому покровителю Ордена, миссионеру обоих побережий Черного моря. Пока рыцари не испугались дождливой погоды, они всегда собирали капитул в ноябре. Но теперь, разумеется, этот проклятый грек-перевертыш, Фома, заполучил голову святого Андрея в Рим, и с ее помощью оплачивает услуги своих блюдолизов. Никогда не слышали о Сантамери?
― Сантамери? ― покорно переспросил Грегорио.
― Франкский замок в Сент-Омере, Сент-Омер в Морее. Папа и миланский герцог послали Фоме солдат, но он с ними не поладил. Иначе бы жители Сент-Омера были бы до сих пор живы. Я так понимаю, хлеба больше не осталось?
― Я велю принести еще, ― пообещал стряпчий. ― Вы надеетесь, что герцог лично возглавит крестовый поход, или просто даст денег?
Монах поиграл ножом. Подбородок его был весь перепачкан жиром.
― Хотите, чтобы я рассказал вам о том, как один самоцвет из призового кубка турнира мог бы убить двадцать сарацин. Я обсервантинец, мальчик мой. С самого дня своего основания мы взывали к совести королей. Я жил в Иерусалиме. Каликст посылал меня в Персию и Грузию как нунция латинян. Он пытался заслать меня и в Эфиопию. Я не просто монашек с колокольчиком из какой-нибудь уютной часовни, устланной коврами. У меня есть власть проповедовать, выслушивать исповеди, крестить и даровать причастие. Я тружусь, я не жду помощи от алчных людей. Я заставляю их помогать мне. Я был уверен, что ваш Юлиус ― подлец и негодяй.
― Козимо де Медичи тоже полагал так, пока мы не доказали обратное. Сперва нужно узнать наверняка, прежде чем обвинять человека, ― сказал ему Грегорио.
― Вот и я о том же. Я думал о том, что он подлец, намерен набить себе карманы и сбежать вместе с остальными своими дружками. Я ошибался. Вы послали солдат в Трапезунд? Мне только что рассказали об этом.
― Кто именно? ― поинтересовался Алигьери.
Францисканец с набитым ртом ответил своему собрату посланнику:
― Друг одного друга. ― И он вновь вернулся к еде. ― За кого они будут сражаться?
Грегорио постарался сохранить спокойствие.
― За своего капитана Асторре, который подчиняется Николасу. За кого же еще?
Монах поковырял щепкой в зубах, вытащил ее изо рта и начал бездумно вертеть между пальцев.
