Только теперь печенеги, видевшие, как Веряга буквально «выдернул» своего коня из оврага, поняли, какой нечеловеческой мощью обладает сей рус.
Никто из преследователей не рискнул последовать примеру темника. Смекнув, куда держит путь Веряга, печенеги погнали коней вдоль расщелины. По твёрдому краю скакать было намного легче, чем по неширокой рыхлой ленте земли, поэтому враги достигли выхода из оврага, переходящего в широкий лог, раньше.
Когда темник понял, что, как только он спустится вниз по склону, будет немедленно окружён, он замедлил движение, а потом и вовсе перешёл на шаг. Пожалуй, лучше встретить противника здесь, на узкой полосе тверди, которую со всех сторон окружает пропасть и где никто не сможет ударить с тыла…
Пятеро печенежских всадников – большему числу всё равно не поместиться на узком перешейке, они будут только мешать друг другу, – уже поднимались снизу, остальные гарцевали в ожидании близкой развязки, готовые перехватить руса, если ему удастся вырваться, что было маловероятно. Они не видели, что к месту схватки мчится небольшой отряд из трёх десятков русских дружинников, вызванных на подмогу стременным.
Только далеко помощь, а опасность рядом. Пятеро уже взлетели наверх, и началась схватка. Яростно наседают печенежские витязи, стремясь скорее покончить с темником. Первого, самого отчаянного, Веряга успел излюбленным приёмом навеки уложить в траву. Но оставшиеся четверо насели крепко и спаянно, не вырываясь вперёд, поскольку поняли, что хоть они и лучшие из печенежских витязей, но в одиночку с Верягой никому из них не справиться.
Всё ближе подступают они, тесня руса к самому краю пропасти, – ещё немного, и улетит он туда вместе с конём. Веряга понимает это и чувствует, что нет больше силы держаться перед четырьмя умелыми клинками, что подступает неумолимый конец и сырая пасть оврага холодит затылок близким дыханием смерти. Собрал тогда темник остаток сил и возопил к Перуну могучему:
– Перуне всеблагой, пропаду, коли не поможешь!
И ощутил Веряга, как вошла в него божья сила, из широкой груди сам собой вырвался львиный рык, и ринулся темник на врагов, уже готовых праздновать победу. В сей миг удесятерилась его сила и скорость движений, и он уклонялся от острых клинков, будто от веток в дремучем лесу, а сам наносил точные и страшные губительные удары. Раскроил череп одному печенежскому витязю, поразил в грудь другого, третьему отсёк десницу с занесённым кривым мечом. Четвёртый же печенег, удалой десятник, изловчившись, нанёс сокрушительный удар и наверняка отсёк бы темнику голову, случись это несколько мгновений назад. Но Веряга пребывал теперь в состоянии Перуновой яри и успел с неимоверной для человека скоростью переместиться на самый край оврага и ускользнуть от смертельного клинка. Меч просвистел на волосок от тела, зацепив лишь край кольчуги на левом плече. И сразу вслед за этим меч самого Веряги подчистую снёс голову печенежского десятника, на челе которой не успело отразиться ни удивление, ни сама смерть.
Тот, кто входит в состояние Перуновой яри, видит всё вокруг как бы в замедленном движении. Темник отчётливо зрел, как падала голова печенега, как ударилась она о землю и покатилась, страшно мигая чёрными очами, прямо в овраг, а из обезглавленной шеи всадника двумя ключами хлынула горячая и тёмная кровь. Как не сразу разжалась сильная рука, сжимавшая меч, как медленно сползало с седла, заваливаясь на бок, крепкое тело кочевника в тот миг, когда испуганно захрапевший конь встал на дыбы, а потом, освобождённый от своей страшной ноши, умчался на вольный простор.
Не успел Веряга прийти в себя, как перед ним возникли, будто из-под земли выросли, оставшиеся трое печенежских всадников. И вновь воздел темник свой меч, вступив в жестокое неравное единоборство. Враги опять стали теснить его к краю оврага, и неизвестно, чем бы всё обернулось, но тут с боевыми кличами подоспели воины Лесины и вмиг покончили с нападавшими.
– Дякую, друг Лесина! – прохрипел Веряга. – Ежели б не ты да не Перунова подмога, загинул бы нынче…
Тяжело спрыгнув с коня, он привычным жестом сорвал пучок травы, вытер окровавленный меч и вложил в ножны. Только теперь он заметил кровь на своём левом плече, где была распорота кольчуга. От неимоверного напряжения руки и ноги гудели, а по всему телу растекалась слабость. Почти безучастно слушая укоры Лесины за то, что остался один, без охраны, Веряга опустился на пригорок, снял шелом и подставил прохладному Стрибогу свою потную разгорячённую голову.
Один из печенегов, раненный Верягой в грудь, ещё был жив и стонал. Тот же, что лишился руки, истёк кровью и умер.
– Приведите раненого в чувство, – велел Лесина, – допросить надобно.
Когда холодная вода из русского шелома стала литься на голову и грудь печенега, тот зашевелился и открыл мутные, исполненные боли и оттого ещё более тёмные очи.
– Кто тебя послал? – спросил, наклонившись над ним, Лесина. Воин, принесший воду, повторил вопрос по-печенежски. Раненый с усилием обвёл глазами стоявших вокруг, и тут взор его упал на сидящего неподалёку Верягу. В очах степняка вспыхнула и тут же стала гаснуть искра.
– Какая… могучи… батыр… – задыхаясь, произнёс он на ломаном русском. – Коня… вытяни… Против десять… выстои… – Потом часто задышал, закрыл очи, потянулся и умер.
Веряга с воинами вернулся к кургану, на котором его пытались убить вражеские лазутчики, призвал к себе Плавуна-сотника и поставил его сотню личной охраной.
Сражение с печенегами продолжалось до вечера. Потом тьмы разошлись, и ночь скрыла их друг от друга. А на рассвете русы, приготовившиеся к новому кровопролитному сражению, вдруг увидели чистое поле – печенеги исчезли. Видно, снялись ночью и ушли далеко в степи.
Между тем Издеба, Притыка и другие темники яростно бились с хазарами, наседавшими с солнечного восхода. Мчались русы на врага ястребами, налетали коршунами, но крепко было спаяно Ядро хазарское, и молодой сын кагана Яшак, отразив нападение, всё ближе продвигался к Киеву. В ночи располагался станом, выставив усиленную охрану, которая спала днём, а ночью несла службу. Основные же тьмы, отдохнув за ночь, к утру были со свежими силами и продолжали теснить русов, вдвое превосходя их численностью.
Лето 6466 (958)Гонец скакал, уже третью ночь не покидая седла. Веки отяжелели, смыкаясь сами собой, и сознание время от времени проваливалось в вязкую черноту забытья.
Очнулся, когда конь начал сбиваться с шага, затем как-то тяжело зашатался, дёрнулся всем своим большим телом и рухнул на подломившихся ногах.
Всадник, падая, успел в последний момент округлить спину и выдернуть ноги из стремян. В горячке и от страшной усталости он почти не почувствовал боли, только удар, вслед за которым будто невидимый зверь рванул когтистой лапой правый бок и плечо. На миг замер от страха: вдруг он покалечился и не поспеет вовремя?
Гонец устал так, что казалось – пусть рушится всё вокруг, а он останется лежать на этой тёплой мягкой пыли и будет спать, спать, спать…
Обращённое к земле ухо уловило едва ощутимую дрожь, где-то скакала конница. Гонец встрепенулся, заставил себя подняться. С трудом, но это удалось. Слава Перуну, Велесу и прочим богам, он доскачет!
Второй конь нервно ржал и дёргал повод, привязанный к павшему собрату. Ковыляя на негнущихся ногах, посыльный намотал повод на левую руку, а правой вытащил засапожный нож и отсёк им сыромятный ремень от луки седла. Лежащий на боку скакун ещё всхрапывал и часто дёргал ногами, совсем недавно такими быстрыми и сильными.
– Прости, друже, загнал я тебя насмерть… Прости, только нельзя, чтобы нас опередили, – прохрипел гонец.
Тяжело взобравшись в седло, он пришпорил второго коня и быстро скрылся в ночной темени.
Утром с городских стен киевская охрана увидела на дороге пыль от копыт одинокого всадника.
– Видно, устали оба, – заметил кто-то, – вон как тяжело скачет…
Между тем всадник приблизился к граду.
– Откуда гонец? К кому едешь? – преградила ему путь стража у ворот.
– Дай дорогу! – хрипло закричал всадник. – Враги за Киевом! Печенеги с полуночи идут!
Стража распахнула ворота, и гонец поскакал в Ратный Стан. Осадив коня, с которого клочьями падала пена, а впавшие бока ходили, как кузнечные меха, посыльный передал недобрую весть Свенельду.
– Напоите, накормите, пусть отдохнёт, – велел воевода, а сам поскакал в княжеский терем.
Гонца тотчас окружили, поили квасом, несли воду для умывания.
– Как же так печенеги на севере объявились? – недоумевали все. – Они ведь седмицу тому назад на полудне с Верягой сражались…
– Обошли, значит, песьи дети! Врасплох захватить надумали. Не выйдет! – Один из воинов погрозил кулаком в сторону невидимого врага.
