– Обошли, значит, песьи дети! Врасплох захватить надумали. Не выйдет! – Один из воинов погрозил кулаком в сторону невидимого врага.
Второй, обхаживая загнанного коня посыльного, гладил его по мокрой морде.
– Никогда ты уже не сможешь ни резво бегать, ни работать, так-то, брат…
– Сведи его на княжескую конюшню, – велел подъехавший тысяцкий, – поскольку он сослужил свою верную службу. Теперь до самой смерти будет получать княжеский овёс, и больше никто никогда на него не сядет…
Между тем в гриднице у княгини Ольги шёл срочный Совет-Рада. Присутствовали Свенельд, Святослав, военачальники оставшихся в Киеве дружин, а также предводители ратников, то есть пеших тем.
– Рассчитывать мы можем только на себя, – мрачно молвил Свенельд, – Веряга с Лесиной, после сражения с печенегами на полудне, поспешили на помощь основным тьмам и теперь рубятся с хазарами. Забирать никого оттуда нельзя, потому мы сами своими силами должны защитить Киев-град от нежданно объявившихся с полуночи тем князя Кури. Думайте, чем и как уберечь Киев. – Воевода замолчал, обводя испытующим взором всех присутствующих.
После обсуждения решили, что ратники встретят печенегов у киевских стен. А что касаемо конницы, Свенельд предложил устроить засаду и, когда враг пройдёт к Киеву, в свою очередь ударить ему в спину.
Святослав вначале не соглашался – бить врага в спину казалось ему недостойным деянием.
– Так ведь мало нас! – возражал Свенельд. – А в неожиданном ударе – половина победы. Оттуда они нас не ждут, как мы их с севера не ждали!
План был одобрен всеми, и Святославу ничего не оставалось, как подчиниться. Посыльные тотчас полетели по граду, раздавая наказы. Свенельд отправился переговорить с Гарольдом, которого, по обыкновению, оставлял начальником киевской Стражи. Он должен был следить за порядком, охраной ворот и града, а при надобности организовать оборону и держаться до прихода подмоги.
Святослав, простившись с матерью, поклонился ей и поспешил к Ладомиле. Кажется, совсем недавно родился маленький Ярополк, а его Ладушка опять на сносях, крепка в ней живородная сила!
Ярополк деловито возился в углу с деревянными фигурками коней и воинов. Увидев вошедшего отца, малыш заулыбался, вытащил изо рта ногу деревянной лошадки, потом бросил её и ползком заторопился к отцу, забавно перебирая руками и ногами.
– Э, нет! – запротестовал Святослав. – Давай уж на двух, а не на четырёх! – Он поставил сына на ноги и, держа за ручонку, подвёл к Ладомиле, которая сидела у окошка, занимаясь рукоделием.
Едва только Святослав вошёл, а она уже поняла, что предстоит расставание. Лицо её сразу побледнело и вытянулось.
– Ухожу я, Ладушка, печенеги на Киев идут! – коротко сказал Святослав.
Частые слёзы закапали на цветную вышивку. Отбросив её, Ладомила повисла у мужа на шее.
– Береги себя, Святославушка, – сквозь всхлипывания проронила она.
– Это ты себя береги, тебе ведь рожать скоро. А за меня не волнуйся. Помнишь, позапрошлым летом мы уже ходили на печенегов и развеяли их в пух и прах, так и сейчас будет. Молодые Горицвет, Издеба, Притыка и все друзья-темники со мной идут, ну, не плачь! А ты, сын, – он подхватил Ярополка и подбросил вверх, – чтоб к моему возвращению сам бегал, а не на четвереньках!
Ярополку нравилась такая игра, и он заливался смехом. Но Святослав, опустив его наземь, быстро повернулся и вышел из светёлки.
Вскоре конница, возглавляемая Свенельдом и Святославом, уже покидала град сотня за сотней, тысяча за тысячей. Берегом Непры они должны были пройти пятнадцать вёрст до Вышгорода, переправиться там через брод на другой берег и ждать, пока пройдут печенеги. А потом переплыть обратно и ударить сзади.
Как при всяком большом сборе людей, находились любители шуткой поднять настроение себе и провожающим.
– Эй, вы! – кричал ратникам молодой дружинник Блуд. – Зря собираетесь! Пока вы, как улитки, до печенегов доползёте, мы с ними и покончим. Так что лучше в граде оставайтесь, без вас управимся!
– Не бахвальствуй! – сердито отвечал седоусый ратник. – Скоро слово молвится, да не скоро дело делается…
– Да мы как налетим соколами на печенегов, с них только перья посыплются! – продолжал зубоскалить Блуд.
– Ну да, налетите, вы только пыль вздымать горазды, скакать да верещать, что полоумные, вытаращив глаза. А мы, пехота, если уж встанем на месте, будто в землю врастём, – копьями ощетинимся, щитами прикроемся, и ни один всадник той смертной гребёнки не одолеет, ни соколом, ни вороною…
Дружный гогот ратников поддержал его слова. Но молодой дружинник уже скрылся вместе со своей сотней за береговым выступом.
А на Ратном поле у самой Непры выстраивались полностью снаряжённые ополченцы: скорняки, кузнецы, лодейщики, землепашцы, гончары, пастухи и прочий трудовой люд, вынужденный в лихую годину оставить свои орала, молоты и кнуты и взять в руки щиты, мечи и копья.
Седоусый воевода Фряг – начальник всех ратников – поднял руку, прося внимания. Киевский, Подольский, Черниговский, Волынский, Смоленский и прочие полки, заполнившие весь берег и поднимающиеся к граду склоны, разом притихли.
Каждое слово, сказанное здесь, у воды, разносилось окрест и было слышно даже в самых отдалённых рядах.
– Мужи киевские, ратники русские! – провозгласил воевода. – Враг идёт на нас, печенеги обошли с полуночи, прорвали жидкие кордоны и текут на Киев, не сегодня завтра тут будут! Предстоит нам с вами, братья, встретить печенежину у ворот киевских. Встретить, крепко стоя на земле своей и помня, что защищаем мы не токмо Киев, а и всю нашу Русь-матушку. Потому как ежели возьмут враги стольный град, то пойдут гулять Чернобожьим вихрем по всем землям русским. Наши лучшие дружины бьются смертным боем, но держат хазар на восходе солнечном. Так и мы в этой битве умереть можем, но врага пропустить не имеем права. Помните, что мы – русы, потомки славных Пращуров, которые из Ирия смотрят на нас, и мы не можем осрамиться перед ними! Жён, детей и матерей своих помните, коим мы сегодня единая защита, потому как помощи нам ждать больше неоткуда! Великий Могун с кудесниками приносят нынче жертвы богам и просят их о даровании нам победы. Слава Перуну Златоусому, отцу нашему и воинскому начальнику, пусть укрепит он тело и душу нашу в битве правой!
– Слава! Слава! Слава! – трижды громыхнуло по рядам.
Едва замерло последнее эхо, как, подчиняясь командам, задвигались, зашевелились сотни и тысячи людей, покидая Ратное поле и направляясь к северным воротам.
По обочинам дороги за ними бежали женщины с младенцами на руках и цеплявшимися за подолы детьми, шли молодые девицы и ковыляли старухи. Женщины утирали слёзы, кто украдкой, кто, напротив, громкими причитаниями старался перекрыть шум и попрощаться с родным человеком. Старики, опираясь на посохи, стояли неподвижно, глядя на ратников выцветшими очами, в которых тоже порой дрожала скупая слеза.
У ворот часть ратников остановились, пропуская первые тьмы.
Жена кузнеца Молотило подбежала к мужу, обливаясь слезами, прильнула к его широкой груди, облачённой в кольчугу, обвила крепкую жилистую шею, вдыхая такой родной запах угля и железной окалины, которыми насквозь был пропитан кузнец.
Молотило, стесняясь прилюдно обнажать свои чувства, прищурил повлажневшие глаза, на миг привлёк к себе жену, а потом поцеловал и погладил по голове двенадцатилетнюю глазастую девчушку. Та засмущалась сквозь слёзы, поскольку считала себя уже достаточно взрослой, а отец обращается с ней как с маленькой!
– Ну что, Овсенушка, доченька милая, прощай! Не плачь и помни, что ты весёлого батьки дитя. Обижать кто вздумает, скажи, чья ты есть, мигом отстанут! – И тут же громко, как всегда немного рисуясь, сказал, обращаясь к жене, но так, чтоб слышали остальные: – Не смогла ты мне сына родить, сейчас бы, может, вместе Киев защищать шли, а так только слёз вдвое больше. Ну да ничего, Овсенке скоро самого лепшего молодца в мужья выберем. Дождусь внука, непременно его кузнецом сделаю, уж будьте уверены! А пока глядите мне, когда вернусь, чтоб дома всё ладно было. Сам-то я из железа выкован, обломаются об меня все печенежские мечи и стрелы, клянусь своим ремеслом огненным, обломаются! Ну, ступайте, ступайте! – поторопил кузнец, видя, что его полк уже начал выходить за ворота. Больше не оглядываясь, Молотило подхватил огромный щит, копьё и двинулся вместе со своей сотней, сосредоточенно глядя куда-то вперёд.
– А ну-ка, песню, грянули! – крикнул тысяцкий.
Полетела-разлилась над Киевом разудалая песнь. Воины приободрились, зашагали увереннее. Городские ворота замкнулись, а ратники двинулись на широкое поле с северной стороны града.
Худой и ещё более высокий, чем кузнец, молодой рукомысленник, шедший рядом, время от времени вытягивал шею, а потом воскликнул:
