Катон и Аполлоний направились к месту перед караваном и спешились. Они освободили лошадей от их бремени, затем расстегнули седла и сбросили их, прежде чем надеть мешки с кормом животным на морды. Пока их лошади грызли ячмень, Аполлоний ножом срезал ближайший куст для костра.
Когда солнце скрылось за западным горизонтом, они сели по обе стороны от небольшого костра, разведенного агентом, прислонившись к своим седлам. Катон поделился их пайками, и они жевали закуску и полоски сушеной говядины, а затем финики, купленные на рынке в Дура-Европосе. Когда он пил из бурдюка, Аполлоний указал на один из больших лагерей, где небольшая толпа собралась вокруг костра.
- Должны ли мы присоединиться к ним? Чтобы мы не выделялись.
Катон оглянулся, прежде чем ответить. - На нас никто не обращает внимания. Лучше остаться здесь, чем рисковать, что нам зададут неловкие вопросы, ответы на которые могут вызвать подозрения. Можешь быть уверен, что в караване достаточно людей, которые слышали о награде.
- Если ты так скажешь, трибун, хотя я мог бы услышать кое-что, что могло бы быть полезно для командующего.
Катон тонко улыбнулся. - Все еще играешь роль шпиона Корбулона?
- Конечно. До самого конца.
- Надеюсь, оно того стоит. Учитывая, что это стоило жизни моим людям.
- Они умрут напрасно, если мы не доберемся до Пальмиры, - устало ответил Аполлоний. - И сейчас мы не так уж далеко оттуда. Между нами и безопасностью нет ничего, кроме этой пустыни.
- Надеюсь, ты прав. - Катон на мгновение замолчал, глядя на агента. - А что будет, когда мы вернемся к Корбулону? Ты останешься с армией, когда он начнет кампанию?
- Если он оплатит мне достаточно хорошо, чтобы окупить мои затраты, то да.
- Если нет, что ты будешь делать?
- К чему такой интерес к моей жизни, трибун?
- Ты грамотный человек. Сообразительный и хорош в драке. Я мог бы использовать кого-то вроде тебя в своей когорте.
Аполлоний запрокинул голову и засмеялся. - Мне? Стать солдатом? Зачем мне это нужно? Это означало бы подчиняться приказам людей, которых я не уважаю, и отдавать приказы людям, которых я уважаю еще меньше. И все это за малую часть того, что я зарабатываю сейчас. И у меня не было бы выбора в том деле, за которое я бы сражался. Чего уж говорить о том, согласен ли я вообще с целью войны, которая может унести мою жизнь. Какой дурак подпишется на это?
- Ясно, что ты не уважаешь…
- Прошу прощения, трибун. Ты хороший человек и хороший офицер. Я тебя уважаю. Верно. Но я должен спросить тебя, почему ты решил стать солдатом?
- А я и не решал, - просто ответил Катон.
- Как так?
- У меня не было другого выбора. Я был передан армии в качестве заслуги за преданную службу моего отца, когда он умер. Как оказалось, армия стала моей семьей. Полагаю, я привязался к армии, потому что это действительно единственная моя семья. Мужчины, с которыми я сражаюсь вместе, для меня больше похожи на братьев, как если бы у нас были одни и те же родители. Хотел бы я дать тебе пространное оправдание, которое удовлетворило бы твой интеллект. Немного о чести служить императору, защищать родину или бороться за цивилизованные ценности. Но я не могу. Я прожил достаточно долго, чтобы видеть в таких фразах пустую фальшивку. Я служу, потому что армия – моя семья. Вот так вот.
Аполлоний кивнул и посмотрел на первую из вечерних звезд. - Некоторые важные вещи в жизни просты, трибун. Нет нужды оправдываться за них.
- Я не оправдываюсь, - резко ответил Катон. - В любом случае, ты ясно изложил свою позицию. Я больше не буду тебя спрашивать. Пора спать. Я хочу отправиться в путь с рассветом.
Он развел огонь из остатков срубленного кустарника, затем откинулся на седло и накрылся плащом. Он закрыл глаза и медленно задышал, притворяясь спящим, и ждал, пока не услышал, как Аполлоний начал слегка храпеть. Затем он открыл глаза и увидел над собой полное великолепие ночного неба. Воздух был сухим и чистым, так что казалось, что здесь видно больше звезд, чем он когда-либо видел, и было что-то болезненно прекрасное в том, чтобы быть здесь, в пустыне, под такими изысканно безмятежными небесами. Казалось, что само время остановилось, и он был захвачен какой-то формой вечности, которая даровала ему абсолютный покой разума и души, как будто все его заботы и страхи были отложены для этого момента блаженства. Он задавался вопросом, было ли это доказательством того, что ему не суждено было быть солдатом. Или, возможно, солдаты не так уж сильно отличались от других людей, когда дело доходило до таких моментов. Поэты не обладали монополией ценить красоту, как и солдаты не обладали монополией на применение насилия. «Что Макрон подумает об этом опыте?» - подумал он. Он еще раз осознал, как сильно скучал по другу. Когда угрожала опасность, не было большей уверенности, чем знать, что Макрон был на его стороне, что бы ни случилось, до самого конца.
Катон повернулся на бок и закрыл глаза, придвигаясь поближе к огню, чтобы защитить себя от холода пустынной ночи. Его разум прояснился, и он медленно погрузился в сон.
Он проснулся, вздрогнув, когда Аполлоний потряс его за плечо. Было еще темно, и агент маячил на фоне звезд.
- Полегче, трибун. Нам нужно подготовиться. Рассвет не за горами. Смотри.
Катон повернулся на восток и, конечно же, смог разглядеть полоску более светлого неба вдоль горизонта. Было ужасно холодно, а его плащ был покрыт крошечными кристаллами льда. Он встал и энергично потер руки. Огонь погас несколько часов назад и не давал тепла.
Двое мужчин съели еще немного вяленого мяса и выпили немного воды, прежде чем накинуть на лошадей одеяла и седла и застегнуть ремни. К тому времени, как они загрузили корм, еду и воду, по пустыне расплылся тонкий свет, первые верблюды зашевелились и издавали свои характерные всхрапывания. Затем Катон оглянулся на дорогу и замер.
- Что это? - спросил Аполлоний.
Он указал на невысокий гребень в нескольких километрах отсюда. - Там. Видишь пыль?
Аполлоний на мгновение прищурился. - Теперь я вижу.
Предательский шлейф поднимался с края гребня, едва заметный неопытному глазу. Группа мужчин, возможно, верхом на лошади.
- Проблемы? - спросил Аполлоний. - Я не понимаю, как они могли сесть нам на хвост. Иначе бы нас остановили на блокпосту.
- Может, они поговорили с кем-то и нашли достаточно информации, чтобы еще раз подумать. В любом случае мы не можем позволить себе рисковать. Мы должны двигаться.
- Но разве они не заметят нас, едущих впереди, так же, как мы заметили их?
- Осмелюсь предположить. Это может нас выдать. Но у нас нет выбора.
Они забрались в седла, развернули скакунов к дороге и понесли их галопом в сторону Пальмиры. Катон увидел, как горстка фигур из каравана ненадолго поднялась, чтобы посмотреть, как они уезжают, без сомнения удивляясь глупости двух мужчин, идущих по дороге в одиночку. Это был риск, но они столкнулись с двумя опасностями, и выбор Катона казался наименее опасным.
Продолжая скакать по дороге, они время от времени оглядывались, чтобы проследить, как продвигались люди, направлявшиеся к каравану. Свет усилился, показывая, что пыль поднимала группа всадников, мчавшаяся галопом. Возможно, они уже видели двух мужчин за несколько километров впереди, но Катон надеялся, что они задержатся, остановившись, чтобы задать вопросы купцам. Кто-то должен был упомянуть, что два всадника и их запасное животное покинули лагерь с первыми лучами солнца. Одно это вызвало бы достаточно подозрений, чтобы за ними последовало преследование. Погоня началась.
Дорога следовала курсом почти напрямую через пустыню, отклоняясь только тогда, когда крутой склон или каменистый откос пересекал холмистое пространство из песка и камня. Несмотря на то, что это был ноябрь, воздух быстро нагрелся, когда солнце взошло в небо. В полдень они остановились у подножия крупных валунов и укрылись в тени. Катон расположился так, чтобы оглянуться на дорогу, и, когда они готовились снова подняться, он заметил облако пыли в девяти или десяти километрах позади.
