– Нет! – воскликнула Мария. – Я ничего не знала об этом! Если Морган сделал это, то он подлец и принял решение без моего ведома!
– Ха! – сказал Сесил. – Нам известно, что вы стояли за всеми этими заговорами. О, вы надеетесь обмануть нас, но мы хорошо знаем, кто вы такая! Поистине дочь погибели!
Мария пристально посмотрела на него.
– Милорд, вы мой враг, – наконец сказала она.
– Да! – воскликнул Сесил. – Я враг всех врагов королевы Елизаветы!
Она посмотрела на раскрасневшиеся, возбужденные лица. Шпоры на их сапогах звякали, когда они ерзали на скамьях. Скоро они выйдут на свежий воздух и поскачут на юг, смеясь, беседуя и останавливаясь в тавернах. Они будут комментировать ее слова, передразнивать ее и устраивать маленькие представления для своих покровителей. Кто-нибудь облачится в черное покрывало, набросит на голову белую вуаль и скажет скрипучим голосом: «Я помазанная королева…»
– Я буду говорить только перед настоящим парламентом, в присутствии королевы и ее совета, – сказала она. – Вижу, что было глупостью выступать перед этим судом, где все так явно и чудовищно предубеждены против меня. – Она поднялась со стула. – Я прощаю вас всех, – обратилась она к собравшимся. – Милорды и джентльмены, я вверяю себя в руки Господа.
Мария повернулась и медленно направилась к ближайшей двери. При этом она прошла мимо стола, где королевские юристы лихорадочно строчили свои записи.
– Упаси меня Боже снова иметь дело с вами, – с улыбкой добавила она.
Потом, прежде чем Сесил или Бромли успели остановить ее, она вышла из зала.
Сесил встал и призвал всех к порядку:
– Джентльмены, джентльмены! Вы все слышали. Наша милостивая королева призывает нас еще раз собраться в Лондоне для оглашения приговора через десять дней, начиная с сегодняшнего. – Он поднял документ с инструкциями от Елизаветы. – Теперь вы можете идти!
Мужчины начали энергично вскакивать со стульев и скамей.
Из окна Мария видела двор, полный людей. Их яркие плащи образовывали многоцветный узор на фоне серых камней. Скоро они уедут отсюда и разнесут вести по всей стране.
Она легла и закрыла глаза. Когда Мария встала и снова выглянула в окно, двор опустел.
Уолсингем волочил больную ногу, прогуливаясь вместе с Сесилом, который тоже хромал из-за перелома ноги, полученного во время скачки. Они медленно двигались от лодочного причала к тропе, ведущей к загородному дому Уолсингема в Барнс-Элмс.
Погода до последнего времени оставалась очень теплой; несмотря на конец ноября, никто из мужчин не нуждался в плаще, и солнце согревало их плечи. За ними у берега плескалась Темза, и множество судов по-прежнему бороздило ее воды.
– Моя немощь – результат падения с седла, – сказал Сесил. – Я старался поскорее успеть повсюду, но лишь заработал хромоту.
Его правая нога находилась в туго перевязанном лубке.
– А моя хромота вызвана упрямством ее величества, – отозвался Уолсингем. – Право же, не знаю, как и продолжать. Желудок болит, колено распухло, нога кровоточит… – Он горестно повысил голос, и Сесил с тревогой посмотрел на него. Неужели он собирается заплакать?
Они миновали ряды кустов табака, высаженных Уолсингемом. Казалось, растения прекрасно себя чувствуют в английском климате.
– Ей нет дела! – бормотал Уолсингем. – Ей нет дела до нашей упорной работы, нашего усердия, ее собственной безопасности… Все впустую, Сесил, все впустую! Змея будет жить.
Сесил положил руку ему на плечо:
– Нет, мы все же сделали шаг вперед. Суд признал ее виновной, и обе палаты парламента направили королеве петицию с требованием казни.
– Но она отказывается! Она просто благодарит их за труды и говорит, что не может дать ответ. Она просит их найти какой-то другой способ и даже доходит до того, что готова принять личное извинение от Марии. Бог знает, она не в состоянии понять, что ей нужно ради собственного блага!
Сесил вздохнул и посмотрел на большой валун.
– Давайте посидим на солнышке, пока еще тепло. – Он с трудом уселся и вытянул больную ногу. – Вы должны понять, что королева находится в ужасном положении. Она питает отвращение к кровопролитию, совершаемому от ее имени. Возможно, она хочет избавиться от призрака своего отца. Возможно, в каком-то уголке сознания она сравнивает Марию со своей матерью, Анной Болейн. Обе выросли во Франции, обеих обвиняли в неблагоразумных поступках и приговорили к смерти по обвинению в покушении на жизнь монарха. Однако Елизавета и многие другие не уверены в виновности Анны Болейн; может быть, Елизавета таким образом хочет искупить вину своего отца. Кто знает?
– Может быть, она просто нерешительна, – фыркнул Уолсингем. – Или труслива.
– Змея воспользовалась судом над ней для демонстрации своего красноречия и остроумия, – сказал Сесил. – Говорят, Анна Болейн поступила так же. Но в результате обе ничего не добились. Что касается Марии, даже ее сторонники вынуждены признать неопровержимые улики против нее. Тем не менее, – он понизил голос, – она выглядела очень впечатляюще.
– Теперь вы говорите так, словно влюбились в нее!
– Нет, я говорю правду. Я враг врагов королевы Елизаветы.
– Я разочаровался в змее. Она оказалась всего лишь тучной женщиной средних лет, набитой благочестивыми увещеваниями и изнемогающей от жалости к себе. – Уолсингем поморщился, массируя ногу. – Как и Екатерина Арагонская. Неудивительно, что Генрих VIII запер ее в башне. Эти скучные, вымученные речи… – Он покачал головой. – Вместо того чтобы пробуждать жалость, они оказывают противоположное действие. Я не испытываю ничего, кроме отвращения к ней.
– Граф Лестер возвращается, – внезапно сказал Сесил. – Возможно, королева прислушается к нему, если все остальное окажется бесполезным. Он побуждает ее к действию, но письма не так убедительны, как личные призывы.
– Между тем послы Шотландии и Франции уже начали агитировать за нее, подрывая решимость ее величества. И нам отнюдь не помогает то обстоятельство, что змея избрала мученичество и хочет, чтобы Елизавета публично казнила ее. Ее величество может сохранить ей жизнь хотя бы ради того, чтобы пресечь это намерение. Иногда мне кажется, что это злокозненное создание ниспослано Богом ради испытания нашей веры! О, Сесил! Какой неблагодагодарной работой мы занимаемся!
Сесил пожал плечами.
– Пусть себе играет в мученицу, – сказал он. – Самые жестокие преступники постоянно твердят о Боге, потому что Он единственный, кто может переварить их.
– Хоть бы лорд Лестер поскорее приехал! – Уолсингем обратил печальный взор к небу. – Пусть его чары подействуют на королеву!
* * *
Елизавета стояла перед зеркалом в своих покоях в Ричмонде. Она носила только ночную сорочку, и ее голые ноги выглядывали из-под подола. Парик был снят, и волосы рассыпались по ее плечам. Лишенная всех земных украшений – колец, ожерелий, кружева, парчи, набивки и грима – она смотрела на то, что осталось.
Если она прищуривалась, то могла допустить, что мало изменилась после восшествия на престол: по-прежнему стройная, волосы сохранили золотисто-рыжий оттенок, и большинство зубов еще на месте. Ей исполнилось пятьдесят три года, и она больше не могла рожать детей. Ее тело, избавленное от тягот материнства, сохранило девические черты и необычно юный вид. Вместе с тем она понимала, что последний роман покончил с ее надеждой иметь потомство. После карикатурных ухаживаний Лягушонка все было кончено.
«Я сохранила девственность, а девственность сохранила меня, – подумала она, разглядывая себя. – И я благодарна за это».
Она закуталась в мантию и закрутила волосы на затылке, скрепив их серебряной пряжкой. Потом она налила в бокал немного сладкого кипрского вина и сделала глоток. Воздержанность в еде и питье тоже помогала ей сохранять здоровье.
«Мой отец был необыкновенно тучным в моем возрасте, – подумала она. – Помню, как кто-то сказал, что в его дублет можно поместить троих крупных мужчин. Я еще не прожила так долго, как он; он умер в пятьдесят пять лет, но задолго до этого называл себя стариком. Но я вовсе не чувствую себя старухой!
Смерть… Я не ощущаю ее присутствия поблизости. Во всяком случае, не от естественных причин, но…»
Она допила вино и некоторое время сидела, разглядывая узор на инкрустированной крышке стола. На столе также стоял человеческий череп как memento mori, напоминание о бренности бытия, а ее молитвенник был раскрыт на странице с изображением Смерти, настигающей невинных людей, – Смерти в образе неотвратимого рока, шепчущего: «От меня не избавиться никаким мастерством в земных пределах». Другой девиз был выгравирован на гробнице с фигурой лежащего рыцаря: «Ни ум, ни смелость, ни победа / Не в силах сбить ее со следа».
Елизавета поежилась и закрыла книгу. Потом она провела пальцами по щекам, ощущая твердые скулы под туго натянутой кожей.
