Из юрты вышли Игорь и Славута, от яркого солнца прищурились.
К ним приближался отряд всадников. Впереди на гнедом жеребце Кончак. От его могучей фигуры веяло необузданной, дикой и хищной силой. Он был похож на степного беркута: острый взгляд узких глаз, крючковатый, слегка приплюснутый на кончике нос, цепкие руки… Охранники склонились пред ним в почтительном поклоне.
Не сходя с коня, Кончак поздоровался:
— Здоров будь, князь! Привёз я тебе твоего тысяцкого, как ты просил. Вот он! — и указал на Рагуила.
Тот слез с коня, поклонился князю, а Кончак повёл речь дальше:
— Я забираю от тебя боярина Славуту, которого выкупил его племянник Самуил, киевский купец и мой знакомец… Они сегодня же немедля уезжают домой… Думаю, что это пригодный случай для тебя, князь, оповестить кого следует, чтобы готовили выкуп… За тебя — две тысячи гривен, за князей — по тысяче, за думных бояр — по двести, за воевод — по сто, а дружинников и простых воинов обменяем на наших пленных, которых на Руси тоже для того достаточно… Чем быстрее прибудет выкуп, тем раньше поедешь, князь, к своей Ярославне… Что хочешь передать домой, говори, ибо я тороплюсь и Славуту сейчас возьму с собой. Самуил в дорогу уже собрался…
Игорь обнял боярина, заглянул в глаза:
— Учитель, я каюсь, что не послушал тебя, — глухо произнёс с болью душевной. — Но покаянием ничего не изменишь… В том, что случилось, только я виноват — и больше никто! Так на Руси и скажи — один я!.. Единственное для меня оправдание то, что бился на поле боя сколько сил было! Все князья, бояре, воеводы и воины бились ещё лучше… Отсюда скачи прямо в Путивль к княгине Ярославне, расскажи, как всё было… Ну, сам знаешь… Скажи, что велю отслужить заупокойную молитву по убиенным, а молебен за живых… Знаю, что такого выкупа, какой требуют ханы, не только моё княжество, но и Черниговское не наберёт. Потому пусть просит отца, князя Ярослава Галицкого да Святослава Киевского… Хотя на Святослава надежды мало, не друг он мне, не друг…
— Как и ты ему, Игорь, — тихо вставил Славута.
— Должно, что и так, — согласился князь. — Ну, поезжай! И пусть берегут тебя все святые!
Он обнял Славуту, поцеловал в лоб.
Растроганный Славута поцеловал князю раненую руку.
— Там в моей торбинке осталась мазь — прикладывай к ране, Игорь… Храни тебя Бог!..
Он ещё раз поцеловал князя, обнял Ждана, Яня и только что присоединившегося к ним Рагуила, сел на коня, на котором приехал тысяцкий. Помахал рукой.
— Прощевайте! И да поможет вам Бог всё пережить!
8
В тот же день, в обеденную пору, к Кончаку на курултай[104] собрались ханы, те, кто участвовал в битве на Каяле. Большой ханский шатёр едва их всех вместил.
Уселись кружком вдоль стен на шёлковых подушках, набитых промытой шерстью. Через открытый верх юрты золотистым потоком врывались солнечные лучи, радугой играя на дорогих ханских саблях.
Перед каждым на льняных русских скатертях стояли изысканные яства и напитки, на которые ради победы не поскупился Кончак, — плов с изюмом, политый топлёным маслом, плов с бараниной, приправленный шафраном, зажаренные лебеди и гуси, жареная баранина и молодая конина, русские коржи с мёдом и пшеничные пироги с мясом и изюмом, солёный овечий сыр, кумыс, ромейские вина, хмельной берёзовый сок, русский варёный мёд, заправленный хмелем, холодная просяная буза, тоже хмельная.
Ханы ели вволю, пили сколько хотели. Хвастались своими подвигами на поле боя, распевали песни. Их слух услаждали акыны, игравшие на двуструнных домрах и прославлявшие победы ханов. Потом снова пили и ели…
Когда миски и кувшинчики опустели, а ханы начали распускать шёлковые пояса, Кончак поднял руку, требуя внимания.
Акыны и прислужницы-полонянки, низко кланяясь, тут же вышли из шатра, а ханы, вытирая жирные губы русскими рушниками, замолкли.
— Преславные и достойные ханы! — громкий голос Кончака прозвучал торжественно. — Ныне мы одержали великую победу — наголову разбили дружины северских князей, которые, зазнавшись, ворвались в самое сердце Дешт-и-Кипчака. Такой победы кипчаки, с тех пор как поселились между Волгой и Дунаем, никогда не одерживали!..
Кончак немного помолчал. Промочил не спеша горло бузою. Ханы внимательно слушали: речь шла о славе их оружия. Но у некоторых, особенно у хана Кзы, рты скривились в недоброй усмешке. Ещё бы! Им ясно, что всю славу этой безусловно славной победы Кончак постарается присвоить только себе.
Рябое, в оспинах лицо Кзы покраснело, зоб раздулся, как у разъярённой гюрзы, а глаза налились желчью. Но он сдержался и промолчал. Пока не его время. Ещё не забыл, как сидел в этой юрте несчастным просителем, когда Игорь разгромил его орду на Суурлыке… Ну, что ж, послушаем, что ещё скажет великий (хм, великий!) хан дальше.
— Преславные ханы, — продолжал Кончак, словно не замечая косых взглядов Кзы, — а не воспользоваться ли нам таким удачным случаем да и ударить на Переяславль и Киев, чтобы погромить урусов и там, как ныне разбили всю северскую рать? Зимой нас постигла неудача на Хороле, зато теперь победа за нами! Почти все наши силы уже собраны в один кулак, — и он протянул вперёд тяжёлый, как молот, кулак, — а урусы в растерянности. Они сейчас угнетены неслыханным поражением, которое потерпел Игорь со своими родичами на Каяле. Святослав Киевский ещё не собрал своё войско, а Владимир Переяславский нас не ждёт. Я зову вас, ханы, использовать благоприятное для нас положение и завершить то, к чему стремились великие ханы Шарукан, Тугоркан, Боняк. Нам надо потеснить Русь так, чтобы она уже никогда не вылезала из своих лесов и болот, чтобы никогда не смогла быть угрозой для Половецкой земли!.. Я слушаю вас, ханы!
— В поход! На Русь! На Киев! — вскочили Токсобичи, Колобичи, Естебичи и Тельтробичи.
— На Киев! — поддержали их, немного подумав, Тарголовичи. Но молчал Кза Бурнович, молчали его родичи Бурчевичи и Улашевичи.
— А что скажет преславный хан Кза? — спросил, пристально глядя на него, Кончак. — Я зову тебя, хан, пойти на Киевскую сторону, где когда-то были разбиты братья наши и великий хан наш Боняк, где недавно сложил голову хан Кобяк! Объединим весь степной народ в походе на землю урусов! А тебя зову начать этот великий поход.
Все повернули головы к хану Кзе.
Он выпрямился, суровым лицом и твёрдым взглядом являя, что у него есть своё непреклонное мнение, и сказал:
— Преславные ханы! Я думаю, что нужно ударить по самому слабому месту Руси — по Северской земле! Пойдём на Сейм, где остались только женщины и дети, — это ведь уже готовый, собранный в одном месте полон! Возьмём там их города без особых усилий!..
Его поддержали Бурчевичи и Улашевичи.
— Пойдём на Сейм!
Кончак с досады позеленел.
— Да нет же, ханы. Надо ударить по Киеву — и тогда вся северская Русь падёт! Что нам сейчас жены и дети северянские…
Кза набычился, склонив голову упрямо продолжал:
— Кто как хочет, а я пойду на Сейм! У меня злоба на князей северских: покойный брат Игоря Олег, отец Святослава Рыльского, забрал тогда мои вежи и жену мою с детьми, и всё добро, добытые мною мечом! Да и Игорь хотел тут разорить моё гнездо!
— А мы на Киев, на Святослава. Это он взял в полон нашего хана Содвака! — зарычали Кулобичи. — Нашего отца!
— Воля ваша, а я на Сейм! И завтра же выступаю! — твёрдо заявил Кза, поднялся и направился к выходу.
За ним вышли его сторонники.
Кончак скрипнул зубами, тяжёлым взглядом провожая уходящих.
— Мы тоже выступаем завтра! Идите готовьтесь! Ойе!
1
Покинув обоз на возничих, Самуил и Славута, держа в поводу подменных коней, что есть духу скакали к Сейму. Охранная тамга Кончака открывала им все степные пути-дороги: ни один половец, увидев её, не посмел бы их задержать. На Руси они помчались ещё быстрее, так как воеводы, посадники, огнищане, услышав о поражении Игорева войска, немедля давали им свежих коней. Путь от Тора до Сейма они преодолели за шесть суток, а на седьмые, рано-рано в воскресенье, застучали в ворота Путивля-града.
— Кто такие? — зевнул кто-то спросонья на башне.
— От князя Игоря! Открывайте скорее! — крикнул Славута.
Наверху заохали, затопотали. Ворота открылись. Начали сбегаться дружинники, столпилась дворовая служба, подошёл князь Владимир Галицкий, прискакал путивльский тысяцкий Волк. Весть о страшном поражении в далёкой Половецкой степи ошеломила всех, как гром. Все онемели. Тысяцкий схватился за голову: с князем Владимиром ушли два его сына. Славуте пришлось напомнить, что прибыли они, собственно, к княгине, чтобы сообщить о тяжком горе.
— Где она? Ещё спит?
— Как же! — махнул рукой Владимир — Уже на валу… С тех пор, как ушёл князь Игорь, она бедная не знает ни сна, ни отдыха — чуть свет поднимается на вал и подолгу стоит там, как заворожённая. Всё смотрит и смотрит в тот край, откуда может прилететь её ладо…
