с посланием?! Только пуст лагерь! Нет в нем никого!
– И куда ушли? – спросил наивно Суздалев.
– Куда? – хмыкнул Малиновский и замолчал, торжественно улыбаясь, явно зная ответ. Неверное, что-то все-таки нашли в заброшенном лагере, в избе, раз вели себя явно нагло.
– Гляди-ка! И с пути не сбились! – хмыкнул Пац. – Как там твоя шишечка-компас, казачок? Не подвела?!
– Казачки в трактире, – нахмурился Билый. «Да, что же за народ такой? Что немейтся? Что всё не по-людски?!»
– Да ладно вам, господа! – воскликнул ротмистр Замойский. – Где наше польское гостеприимство?! Ведь с дороги! Давайте, господа, располагайтесь. Сейчас тепло будет! Чаю попьем! Дровишек совсем мало, но на кипяток хватит!
Пац хекнул. Не понравилось ему мысль с кем-то делиться горячей водой. Продолжил в том же духе, поддевая:
– Здесь опасно, знаете ли. Медведи бродят. Случайно задерут, и косточек не оставят. А вы, гляди-ка, каким-то образом живы и невредимы. Опять повезло?
– А вы о нас не заботьтесь, – парировал казак. – Мы и сами с усами.
– Давайте добудем медведя, – предложил Замойский и весело подмигнул Суздалеву. Попал в точку. Граф радостно вскинулся, но замолчал, натолкнувшись на хмурый взгляд Паца. Поручик строгал струганину, и лезвие ножа с силой всаживалось в столешницу.
– Охота, охота, – задергался кокаинист Мосальский и переливисто засмеялся, вытирая слезы с глаз. И свет от лампы отразил на стене кривую бесовскую тень поручика. Билый слегка пригнулся. Лицо его продолжало кривиться в ухмылке. Но больше в ней стало звериного. Время слегка замедлилось.
– Да полноте, – все тем же тоном произнес Малиновский. – Нам ли заботиться о таких героях? Устраивать им охоту? Быть гостеприимными друзьями?
– Очень верные слова, господин капитан, – процедил Пац.
– Господа, – протянул разочарованно здоровяк Замойский. – Ну зачем так!
– Друзья не друзья! – хохотнул Мосальский. И снова задергался, да так, что хмурый Денгоф его дернул за рукав. Он молчал. Но смотрел на вошедших из-подо лба. На лице его ходили скулы.
Мосальский выдохнул последнею итоговую мысль:
– Но вы правы в одном, как вас там, господин казак? Белый? Снеговой? Пурговой? Не припомню что-то. А впрочем, не важно! Правы в одном, голубчик: теперь забота о вашем здоровье и благополучии полностью лежит на вас.
– Посмотри, Ваня, – обратился к графу Билый. – Крысы страшно злятся, если корабль, с которого они сбежали, не тонет.
Суздалев утвердительно качнул головой.
– О чем это вы? – набычился Пац.
– Хитрые крысы! Друзья не друзья! – засуетился Мосальский, потирая руки. – Время топить русских близко!
– Кончайте уже этот балаган! – крикнул молодой Денгоф, привставая. Юношеское лицо его запылало.
– И то верно, – тут же отозвался Пац.
– Господа, – протянул здоровяк Замойский.
– Крысы?! Это вы о нас, господин казак? – резко спросил Малиновский. – Отвечаете за свои слова? Не боитесь, что можете остаться здесь навсегда? Нас, как вы видите, несколько больше.
– Як у нас на Кубани кажуть: нэ радий чужой биди, своя будэ впырыди.
– А ведь я почти понял! – ухмыльнулся капитан. – Вы так уверены? – поинтересовался он и сделал знак своим подчиненным.
– Я всегда уверен, – произнес в ответ Билый, протягивая руку за голенище мехового сапога.
– Ну, ну! – с дерзкой улыбкой, глядя, как Микола тянется к сапогу, крикнул Малиновский. – Пан шутить изволит?! Весьма дурная затея, нас больше и… – капитан посмотрел куда-то за спину Билому, еще более ехидная улыбка легла на его тонкие, бледно-розовые губы, – …вы теперь один. Ваш друг позорно сбежал. С чем вас и поздравляю. Хваленая русская храбрость. Пшик. – Малиновский поднес ладонь к губам и дунул на нее.
По спине у Билого прошелся легкий озноб. Он отчетливо слышал, как скрипнула входная дверь, как дыхнуло крепким морозным воздухом, и уловил краем глаза движение друга, как тот делает шаг назад, перешагивает через высокий порог и растворяется в пурге. Но он-то односума знал хорошо. Граф мог быть кем угодно, только не трусом. Чужое обвинение вызвало омерзительное чувство, заставляя передернуться.
Капитан Малиновский злорадно оскалился, восприняв все по-своему. Понятно: есть причины струхнуть у казака. Что ж, и не таких приходилось ломать. По ряду офицеров пошло движение. Всем понравилась ситуация.
– Мышка в мышеловке, – процедил тихо Пац.
Раздался нервный хохот поручика Мосальского. Шляхтич не удержался. Задергался в сильном припадке. Его и без того бледное, с отпечатком кокаина лицо приобрело, казалось, цвет синюшно-белый. Руки не знали покоя. Расшатанная наркотиком нервная система была напряжена в сложившейся ситуации до предела. Он то чесал свои волосы под шапкой, то мял пальцы до хруста в них, то гоготал, что тот гусак на базу.
Казак осуждающе покачал головой.
Денгоф снова придержал товарища, пытаясь сбить порыв. Зашептал о порядочности и что так не могут себя вести себя гордые поляки.
Впрочем, фамилия уже была опорочена, понимая это, капитан Малиновский обжег взглядом подчиненного и продолжил с едкой улыбкой, вновь обращаясь к Билому:
– А вы нас имели наглость, скорее всего от недостатка ума, дурного воспитания, назвать крысами. Подумать только… И кто?! От кого я это услышал?! Да ведь вы оба и есть самые что ни на есть крысы! Поганые тюремные крысы!!! Отребья! Ненавижу!
– Тюремные крысы, – вспылил Микола. Сумел все-таки капитан задеть за живое. Казак не думал, что придется еще разговаривать, готовый к решительным действиям. – Ты что, капитан, белены объелся?!
– Ну а кто же вы? Или память у вас, как у барышни, короткая? – капитан намеренно испытывал терпение казака. Он прекрасно понимал, что преимущество полностью на их стороне. Даже если бы этот второй, граф, не сбежал. А у одного против шестерых, каким бы стоящий перед ним пластун ни был воином, шансы равны нулю, или по крайней мере к нулю стремятся. – Неужто казак запамятовал, как он и его дружок, – капитан надменно усмехнулся, ему вторили ехидные смешки его починенных, только ротмистр Замойский сидел с серьезным лицом, крестясь по-католически, – были лишены чинов. Как чуть не сгнили в застенках форта, если бы не одна случайность… – Малиновский набрал воздуха, желая продолжить. Щеки его покраснели.
– Что?! – перебил капитана Микола. Голос его прозвучал, словно рык раненого зверя. Глаза налились злостью. Пыл поляков поутих, и даже сам капитан, видя состояние казака, осекся, улыбка исчезла с его губ. – А не тот ли ты капитан, что вертелся возле полковника Янковского?!
– Вертелся?! Я имел честь быть адъютантом у полковника Янковского! – надменно отчеканил капитан Малиновский.
– Гнида! – выдохнул Билый. Ноздри его от гнева расширились. – Значит, и не без твоей помощи мы оказались в немилости государя?! Ты же мою честь опорочил!
Билый был похож на снежного барса, готового сделать последний отчаянный прыжок, чтобы вонзить в свою
