Ознакомительная версия.
— Извини, извини, Касымхан, — отец Иона в примиряющем движении поднял ладонь. — Мне бы переговорить с тобою надо…
— Нет ничего проще. Я как раз привез вам из Советской России подарок.
— Интересно, интересно… В таком разе я жду у себя ровно через час. Устраивает, Касымхан?..
Чанышев привез отцу Ионе две бутылки довоенной смирновской водки, украшенной нарядными, сплошь в выставочных медалях этикетками. Завернутые в белесую хрустящую бумагу бутылки протянул Ионе:
— Редкая штука по нынешним временам.
Отец Иона сдернул с одной из бутылок бумагу и восхищенно всплеснул руками:
— Бог мой, действительно редкая штука! Произведено на заводах Петра Арсентьевича Смирнова… Лично! — он не удержался, чмокнул бутылку в прохладный стеклянный бок. — «Столовое вино номер двадцать один». До сих пор не пойму, почему Петр Арсентьевич назвал водку «столовым вином»?
— Наверное, имел в виду, что вино это подается к столу…
— Тогда почему номер двадцать один?
— У этого вина были разные номера — и двадцать, и сорок.
— Чем же они отличались друг от друга, позвольте спросить?
— Крепостью, жесткостью, горькостью. Но только двадцать первый номер оказался любимым у русских людей, — в самый раз…
— Манифик, как говорят французы, — отец Иона сложил два пальца колечком, показал Чанышеву.
— Манифик, — Чанышев в отличие от отца Ионы французский знал много лучше, владел интонациями.
— Или, как говорят русские люди, — очко.
— Очко! — эхом повторил за священником Чанышев.
— Скажите, Касымхан… — задумчиво проговорил отец Иона и умолк, прокрутил большими пальцами обеих рук на животе «мельницу».
Чанышев внимательно смотрел на отца Иону и молчал, лицо его ничего не выражало.
— Вам известна такая фамилия — Давыдов? — наконец спросил отец Иона.
Ничто не дрогнуло в лице Чанышева.
— Известна, — ответил он.
— Вы с ним знакомы?
— Нет.
— Ну, на нет и суда нет, — вздохнул отец Иона. — А откуда вам известна эта фамилия?
— Милиции, святой отец, многое известно, не только это. Милиция — это ведь то же самое, что и полиция в старые времена, при государе Николае Александровиче, только помноженная на два, — на губах у Чанышева появилась легкая улыбка. — Это во-первых. А во-вторых, иногда мы встречаемся на совещаниях по борьбе с так называемым бандитизмом.
— В число бандитов входит, естественно, и армия генерала Дутова?
— Естественно, входит.
— Гм, — отец Иона усмехнулся. — А познакомиться, что… не было возможности?
— Возможность была, желания не было.
— Понимаю, понимаю, — отец Иона похмыкал в кулак.
Беседовал он с Чанышевым, глядя куда-то в сторону, в глаза собеседнику не смотрел, и Чанышеву не было понятно, что происходит: то ли отец Иона проверяет его, то ли действительно ищет подходы к Давыдову. В общем, ухо надо было держать востро. Отец Иона — человек непростой, и разговор насчет Давыдова завел неспроста.
— Постараетесь познакомиться с Давыдовым, когда вернетесь в Джаркент, — попросил отец Иона.
— Не думаю, что это легко будет сделать, но я постараюсь, — пообещал Чанышев.
— Постарайтесь, голубчик мой, постарайтесь очень, — сказал отец Иона и прижал к груди ладонь, — Родина вас не забудет. И мы с Александром Ильичом тоже не забудем. Офицерский Георгиевский крест вам обеспечен.
Чанышев поспешно вытянулся:
— Служу Отечеству! — звонко произнес он обрадованным тоном и по-гвардейски гордо вскинул голову.
Отец Иона остановил его неспешным движением руки:
— Секретов от вас, Касымхан, нет ни у меня, ни у Александра Ильича. К нам поступили сведения, что Давыдов замышляет ряд террористических актов здесь, в Суйдуне, — отец Иона прижал к мякоти ладони палец, потом прижал еще два пальца подряд, — а также в Кульдже, в Куре, — священник вздохнул расстроенно, — еще кое-где. И чего людям неймется, не пойму. В общем, Давыдова надо… — отец Иона перестал крутить на животе «мельницу», поднял руки и скрестил их. — Дело это поручается, Касымхан, вам. Александр Ильич в курсе этого поручения.
Чанышев повел головой в сторону, подумал о том, что жизнь многогранна, сюжеты ее и пути неисповедимы, и часто случается так, что события, расклад, веления повторяются — ну просто до мелочей повторяются. Вряд ли Давыдов мог предположить, что из охотника он превратится в дичь.
Прошло несколько дней. Наступил декабрь — сырой, студеный. Холодный воздух пробирал до костей, люди старались как можно меньше времени проводить на улице. В один из таких дней Чанышев встретился с Давыдовым.
— О том, что отец Иона решил ликвидировать меня, я знаю, — сказал Давыдов.
— Хорошо работает разведка! — не сдержал одобрительного восклицания Чанышев.
— Хорошо-то хорошо, да не все мы знаем об атамане, — Давыдов достал из кармана кисет, выдернул из него газетный прямоугольничек, насыпал табака, свернул «козью ногу». Пожаловался: — Папиросы кончились. У белогвардейцев этого добра небось завались?
— Нет, тоже бедствуют.
— Ну им-то положено это за их заслуги, а нам за что? А? Что Дутов? Приветы шлет?
— Шлет, — Чанышев не сдержался, усмехнулся, — самые теплые. Предложил запастись оружием, при всяком удобном случае делиться им с единомышленниками. На нынешний день понятно одно: ни Анненков, ни Багич на помощь к нему не придут.
— Что так? Разуверились в Белом движении?
— Заняты своими делам. Отец Иона, кажется, поверил мне окончательно. Хотя точку зрения он может менять по нескольку раз на день.
— Да у него, у отца этого, выхода нету. Где, в каком краю, в каком сне он еще сможет завербовать начальника уездной милиции?
Это была правда. Сколько ни пробовал отец Иона дотянуться из Суйдуна до партийных работников Семиречья, до сельсоветских и исполкомовских сотрудников, до милиции — ничего не получилось, Чанышев был для «святого отца» птичкой, которая сама спрыгнула с ветки в руки. Атаман тоже считал так.
Долгими вечерами Дутов просиживал над картой, планируя поход в Семиречье, потом писал. Иногда в кабинет заглядывала Ольга Викторовна, садилась в кресло и наблюдала за мужем.
Он планировал поднять восстание одновременно в Верном и Пржевальске, в Алакуле и Апсинске, в Чугучеке и Кольджате, еще в нескольких местах. Часть из того, что выходило из-под пера Дутова, попадала к Чанышеву, от Чанышева — к Давыдову, от Давыдова — в Верный, к Пятницкому, а оттуда прямиком, по телеграфным проводам — в Москву.
— Пора, Касымхан, нашего героя отправлять в последний путь, — сказал Давыдов Чанышеву, выразительно поднял глаза к потолку.
— Пора, — согласился Чанышев, — группа готова.
Ночью Давыдова вызвали в Верный, в регистроотделение. Принимал его Щербетиньский — заместитель Пятницкого.
— Вы уверены в Чанышеве, товарищ Давыдов? — спросил Щербетиньский.
— Уверен.
— Как в самом себе?
— Совершенно точно, — не колеблясь ни секунды, ответил Давыдов.
Щербетиньский укоризненно покачал головой.
— Вы очень доверчивы, товарищ Давыдов. У нас есть сведения, что Чанышев намеренно затягивает операцию по ликвидации Дутова.
— Этого быть не может.
— Оказывается, может. И вообще возникает вопрос, не только у меня, — Щербетиньский поднял указательный палец, требуя, чтобы Давыдов не перебивал его, — почему Чанышев затягивает сроки исполнения нашего приговора, вынесенного Дутову?
Уж не преднамеренно ли?
— У меня этот вопрос не возникает, товарищ Щербетиньский. Касымхан Чанышев делу революции предан!
— Подожди, товарищ Давыдов, не стучи себя кулаком в грудь прежде времени, — Щербетиньский поморщился. — Вначале посомневайся, проверь… — в голосе Щербетиньского послышались раздраженные нотки. — Надо менять руководителя этой акции.
— Я против, — Давыдов потяжелел лицом, стукнул о колено кулаком: он знал, если будет принято решение об отстранении Чанышева от операции, то жизнь начальника Джаркентской милиции будет перечеркнута жирным крестом.
— Даже если тебе прикажет вышестоящий командир, ты все равно будешь против? — Щербетиньский удивленно поднял брови.
— Все равно буду против, — мотнул головой Давыдов, — иначе Чанышеву будет кердык!
— Кердык… Какое интересное словцо.
— Если мое мнение не будет учтено, я напишу в Москву, товарищу Дзержинскому, — пообещал Давыдов.
— Не прыгай поперед батьки через тын, — предупредил его Щербетиньский, — не советую. И не цепляйся так упрямо за Чанышева.
— Не могу не цепляться. Совесть потом замучает.
— Тоже мне… Совестливый, — Щербетиньский хмыкнул. — Раньше совестливым не был, не помню я этого за тобой. Смотри, не попади вместе с Чанышевым под крутую революционную расправу.
Ознакомительная версия.
