лет он чтил тебя как царского соправителя. Как можешь ты теперь отречься от народа!
— Не вынуждай, не вынуждай, владыко, творить новое зло! — крикнул Борис срывающимся голосом.
— Не гневи Бога! — Иов стукнул посохом об пол. — И готовься принять державную власть, а я дам ответ Всевышнему!
— Владыко, мы всегда понимали друг друга. Что же теперь? — взмолился искренне Борис. — Я слышал, как дьяк Василий Щелкалов местничает! Он просил вельможный синклит целовать крест на верность боярской Думе. Вот и пусть...
— Злоумышленник Василий ущерб государству чинит. Он недалеко ушёл от злодея брата! — жёстко произнёс Иов и сказал то, чего не думал говорить, как пришёл: — Да ведомо ли тебе, что Василий Щелкалов сей день выходил на Красную площадь да говорил, что царица Ирина ушла от трона, что теперь она не занимается делами царства. Да сие воровская ложь! Именем царицы держатся ноне законы! Щелкалов тать, и не его дело говорить о царице с народом!
— Щелкалов местник, ехидна, — поддержал Иова Борис. — Да и возьмите его в хомут!
— Ты и возьмёшь. Ты его ставил. Да знаешь ли, какими словами закончил он смутьянство на площади? Он призывал народ убрать тебя, вернуть Дионисия на престол церкви и присягнуть Думе.
— Что же ответил безумцу народ?
— Обмишулился дьяк. Единым духом было сказано: «Да здравствует отец наш Борис Фёдорович!» Вот ответ детей наших, — устало произнёс Иов.
Борис отвернулся, он будто не слышал слов патриарха.
Иов медленно прошёлся по спальне и опустился в кресло у окна, на любимое место Бориса. Он понял, что его слова, гремящие словно с амвона, падают в пустоту или ударяются о каменную стену. Иова знобило, в душе была опустошённость. Многажды попытавшись проникнуть за стену безразличия, которым Борис окутал себя, Иов почувствовал, что истратил все силы. Да и мало их было, потому как две недели сей немощный старец ни днём, ни ночью не знал покою. Иов понял, что если он немедленно не уйдёт, если будет метать бисер неблагодарному, то завтра он не в состоянии будет управлять движением за престол.
— Утром я жду от тебя разумный ответ, сын мой, — сказал Иов, встал с кресла и медленно покинул палаты Годуновых. Он мог пройти к себе внутренними переходами, но вышел на площадь.
Стояла уже полночь. Москва угомонилась, затихла, а может, только затаилась. Лишь со стороны Замоскворечья доносился яростный собачий лай, да перекликались стражники на кремлёвских стенах и башнях. На дворе было очень холодно. В такой мороз птицы на лету замерзают. Поэтому дьякон Николай, поправляя на плечах патриарха лисью шубу, обеспокоено сказал:
— Мороз лют. Да поспешить бы нам, святейший владыко!
Иов грустно улыбнулся: где взять ту прыть, чтобы поспешить. В палатах Иов отогрелся у очага и ещё долго сидел, смотрел на огонь и размышлял о наступивших тяжёлых временах. И всё пытался понять, что же произошло с правителем Борисом, с его несравненным другом. Ведь было у Иова убеждение о том, что Годунов давно ведёт происки к трону. Сколько шептались в ту пору, когда погиб царевич Дмитрий, что сим путём правитель торит себе дорогу к престолу. Вспомнил Иов и о том, как сразу после безвременной кончины годовалой царевны Феодосии, Борис начал «объявляти» своего сына Фёдора при посольских приёмах как возможного продолжателя царского корня. Эту дерзость тогда старался никто не замечать. Да может, потому, что Фёдора Романова в Москве не было, сидел воеводой в Пскове, Василий Шуйский не проявлял страстей после смерти брата Андрея. Но и царь Фёдор смотрел на сие как на забаву. Лишь патриарх Иов принял появление Фёдора Годунова в роли будущего потентата как серьёзный и обдуманный шаг его отца. Всё сводилось к дому, что сам Борис Фёдорович после смерти прямой наследницы царского трона начал упорно думать о том, что в будущем может рассчитывать на корону. А видя угасание царя, он и в мыслях не допускал кому-либо уступить дорогу к престолу.
К тому времени тайная борьба за престол уже разгорелась вовсю. И следил за той борьбой патриарх очень пристально, да многое и до ушей Бориса доходило от него. Помнит Иов, как дьяки-лазутчики из Патриаршего Судного приказа добыли и принесли ему известия о том, что седьмого декабря девяносто третьего года думный дьяк Посольского приказа Андрей Щелкалов посетил цесарского посла Варкоча и попросил его передать августейшему эрцгерцогу Австрии Рудольфу II, что его сына Максимилиана заинтересованные лица ждут на Московский престол. Да чтобы Варкоч усердие проявил, Андрей Щелкалов дорогие подарки преподнёс послу. И полетело приглашение к австрийскому монарху.
Как узнал сие воровство главы Посольского приказа Андрея Щелкалова патриарх, так и ахнул: «Виданное ли дело Русь на корню иноземному государю продавать!» Да опекая русский престол от иноземца, Иов передал добытые сведения о тайном сговоре правителю Борису.
Странным показалось потом Иову то, что Борис не известил царя Фёдора об измене Андрея Щелкалова. Да и сам не учинил над ним строго суда. Правда, «великого дьяка» лишили Посольского приказа. Но мотив был выставлен другой. Будто бы причиной тому стало заявление английского купца Джерома Горсея, которого Андрей Щелкалов чуть не разорил. «Важный государственный Щелкан Андрей есть отъявленный негодяй, — писал Джером Горсей в грамоте на имя царя Фёдора, — он тонкая и двуличная лиса, это хитрейший скиф, какой когда-либо жил на свете». Якобы за это и повелел царь лишить приказа Андрея Щелкалова. Но сам-то Щелкалов знал, за что его лишили власти, за что подвергли постригу в монахи и под именем Феодосия сослали в Кирилло-Белоозёрский монастырь. Знал дьяк и то, почему избежал казни. Сохранил ему Борис жизнь как бывшему тайному союзнику.
Тогда одно осталось загадкой для патриарха: почему Андрей Щелкалов начал свои происки так неожиданно? Может, хотел помешать помолвке сына Бориса Годунова Фёдора и царевны Феодосии? Ведь в ту пору, в зиму девяносто третьего года, никто не предвидел близкой кончины царя Фёдора. А смерть царевны Феодосии наступила лишь через несколько недель после сговора с Варкочем. Уж не приложил ли коварный и злой дьяк Андрей Щелкалов рук, чтобы тайно убить царевну, будущую невестку Бориса Годунова? А ведь было же несколько лет назад целование креста на клятву в верности, какую положили меж собой Борис и братья Щелкаловы. Наступил на сию клятву Андрей тяжёлым сапогом да и ужалил царёву доченьку. Много ли ей надо, лишь отнятой от грудей
