Тафтин, вспомнив о белокурой красавице-скандинавке. — Так... так... у него.
— Не будем ломать отлаженного дела, — заключил полковник. — Только получать ты будешь теперь не полтора червонца ассигнациями за каждую шкурку, как получал из рук Наставника...
— А? Сколько же будет платить мне Мартин Ульсен? — Тафтин, боясь теперь уже за барыши, недоверчиво глянул на Чалова.
— Платить тебе будут другие, Петр Платыч... Ульсен будет передавать тебе по золотому пятирублевику за каждую первосортную шкурку белого песца. За ясачную шкурку, отборную.
— А тебе, Николай? Тебе-то из моих же?..
— Ну и оглупел же ты от страха, Петр! — натянуто улыбнулся Чалов. — Меня в этом «деле» не было и нет! Запомни эту истину! Ульсена тоже нет! Ты получаешь золотой пятирублевик от неизвестных тебе... скажем, американцев. Ясно?
— Ясно... — выдавил из себя Тафтин, обдумывая, обсчитывая, обсасывая засверкавшие пятирублевики... десять тысяч пятирублевиков... О петле он уже не думал с прежним холодным ознобом, однако спросил: — Твоя хата с краю?
— Да. Но край давай огородим так: завтра-послезавтра сядем к губернатору за картежный стол. Ты проиграешь пять тысяч. Половину их дам я. Для чего — спросишь? — уставился немигающими глазами полковник.
— Не стану спрашивать. Известен здешний анекдот: губернаторша гонит из-за стола Ушакова: «Вставайте, Александр Петрович, генерала вы выиграли — чего вам боле? Пусть-ка сядет Чалов — он еще в полковниках ходит». — Тафтин, подсчитав в уме долю полковника и его тестя, взгляда не отвел.
— Ха-ха-ха, — развеселился полковник. — Стервецы, метко схватили... Так вот, Ушаков за генерала отвалил Сосновскому двадцать пять тысяч и... Десять тысяч «проиграл» губернский агроном Тулубьев за председательство в будущей земской управе. Борис Садовский, начальник канцелярии губернатора, «проиграл» пять тысяч за место председателя попечительского комитета по колонизации Новой Земли... Я же «карточным генералом» быть не хочу, а потому упорно выигрываю у камергера — пусть-ка они меня боятся. Ты, Платыч, знаешь, сколько наш Ванечка проиграл царскому адъютанту Дедюлину за золотой камергерский шнур в погон действительного статского советника? — разоткровенничался Чалов, узнавший за четверть века жандармской службы тайная тайных многих сановников.
— Сколько?
— Состояние. И не малое состояние, какое нам с тобой и не снилось — так-таки! Сосновский приехал сюда вернуть его, вот и наверстывает... Одно надо сказать к его чести: слово держит. Он поймет наш... твой «проигрыш» и даст мне возможность спасти тебя в любом случае. Надеюсь, ясно?
«Куда уж там ясней, — думал Тафтин, ощущая, как большая, смертельная опасность скатывается с его плеч, а на место ее подымается в груди волна больших надежд. — Молодец! Молодец!» — хвалил он мысленно Чалова, хотя и понимал, что две трети всех прибылей пойдет теперь полковнику.
— По рукам, Николай Иларионович! — поднялся он, протягивая окрепшую, уверенную руку. — Только и Фантазера со счета сбрасывать нельзя: цепкий, вроде клеща, да и связи — пол-Питера таких же дошлых везет, всюду полезут...
— Фантазер — моя забота! — поднялся уверенный в себе шеф архангельских жандармов.
* * *
В Архангельске Журавский, к большой радости всех участников экспедиции и неописуемому собственному восторгу, пробыл гораздо меньше запланированного времени. Причиной тому был нежданный Андреем губернаторский прием, на который, опять-таки нежданно, пригласил его сам камергер.
— Рады, душевно рады вашему приезду, Андрей Владимирович, со столь обширным планом исследовательских работ в забытых богом и людьми краях! Наконец-то, наконец-то! — радушно встретил Сосновский Андрея.
— Вы, ваше превосходительство, должны утвердить план летних работ и смету. Пополнить списки исследователей за счет...
— Политссыльных, Андрей Владимирович? Не бойтесь, ради бога, называть вещи их именами. Охотно подпишу план, смету, списки — на благо же, на благо же Отечества нашего работаем, юный друг вы мой! — широко улыбался Сосновский, обескуражив, ошеломив скептически настроенного Журавского: он не верил своим ушам, не мог осмыслить услышанного. Сосновский же давно прикинул, еще до визита Чалова с Тафтиным за карточный столик в гостиную губернаторского особняка, до полунамеков всесведущего жандармского полковника: деньги на этот год отпущены, экспедиция направлена правительством по повелению Столыпина и тут ничего не сделаешь! Утверждение плана, смет, отчетов — формальность. Пусть Фантазер едет, пусть тешится пустой затеей! А вот минет год, пусть два, тогда и указать Петру Аркадьевичу, куда, на что, в какую пустую голову он вложил четверть миллиона. Вот тогда и можно будет турнуть Фантазера из губернии. А деньги-то, денежки повернуть на колонизацию островов Ледовитого океана. А там...
— Андрей Владимирович, из благих намерений подобрал я вам в экспедицию инженеров-экономистов Герфильда и Бутикова — прекрасные работники, — продолжал угождать Сосновский. — Главный лесничий Сахновский хочет помочь вам, ему отказать нельзя — бескорыстен он в помощи вашему великому делу.
Журавский, не очень-то веря в благие намерения губернатора, согласился, готовясь к самому щекотливому вопросу — к утверждению списка политссыльных, намеченных к участию в экспедиции.
Список губернатор утвердил чохом, не задержавшись ни на одной фамилии. Этот «добрый» жест был согласован с Чаловым.
— Вам, Андрей Владимирович, выдана Питером «охранная грамота», потому утверждаю, — подал он Журавскому список политссыльных. — А двадцать тысяч, предусмотренные на этот год, получите у Ушакова без задержки — распоряжение дано. Исследуйте, дерзайте, дерзайте, но не обходите и нас с результатами поисков. — Камергер проводил Андрея до дверей своего огромного кабинета и значительно пожал руку на прощание.
Журавский, выйдя из губернаторского особняка, в изнеможении присел на ступеньки, ведущие на деревянную набережную Северной Двины, и подставил обнаженную голову под весенний морской ветерок. Тут и нашли его друзья — архангелогородцы Василий Захарович Афанасьев, Иван Петрович Ануфриев — капитан первого ледокольного парохода «Николай» — и художник Степан Григорьевич Писахов.
— Глядя на тебя, взопревшего, сразу скажешь: положение твое хуже губернаторского, — пошутил Афанасьев.
— Нет, Василий Захарович, губернатор-то и улучшил его, — улыбнулся Андрей хозяину своей, теперь уже постоянной, квартиры в Архангельске.
Андрей рассказал, как за час Сосновский решил все дела.
— Ну, брат, получай-ка тогда сегодня же деньги и топайте с Иваном Петровичем из Архангела, а то очухается Сосновский — все пойдет вверх дном, — забеспокоился, заторопил Журавского старик.
— Все может быть, Василий Захарович, — согласился Андрей.
— Сосновский не говорил вам, что дождется
