Ознакомительная версия.
Новую жизнь Ада приняла с любовью и превратилась в пламенную патриотку. Только одно мешало ей быть счастливой: она боялась призыва в армию. Девушки, учившиеся с ней на курсах, рассказывали ей пугающие истории о военной службе: о том, что офицеры сожительствуют с подчиненными им солдатками без разбору, а девушки боятся их и не смеют оттолкнуть, не говоря уже о том, чтобы пожаловаться. Бывают случаи, когда девушка заканчивает военную службу с женихом-офицером, но большинство – с душевными травмами.
Не могу судить, что в этих рассказах было правдой и что – большим преувеличением. В тот период еще не было в ходу понятие «сексуальное приставание», никто не слышал о жалобах и судах на сексуальном фоне. Теперь, после нескольких таких процессов, в результате которых офицеры теряли свои чины и даже попадали в тюрьму, положение изменилось. Можно предполагать, что тогда, в 70-х годах, такие явления действительно имели место в армии.
Дело не в том, что Ада не хотела внести вклад в служение государству, но страх перед сексуальными приставаниями был сильнее чувства долга. Единственный способ уклониться от службы был похож на тот, к которому прибегла я в Сибири, когда хотела уклониться от мобилизации на лесозаготовки или на лесосплав. Этот способ – замужество.
На курсах вместе с Адой учился симпатичный парень, обращавший на нее внимание. Он ей тоже нравился. С момента начала его ухаживаний за ней события развивались очень быстро. Он представил ее своим родителям, людям на редкость приятным, уроженцам Польши, пережившим Катастрофу. Родители, особенно отец, сразу отнеслись к Аде как к родной дочери. Парень, которого звали Моше, сделал ей предложение, и она приняла его.
Она была еще очень молода, ей не исполнилось даже девятнадцати лет. Мама и я пытались отговорить ее от такого поспешного шага. Но моя тихая девочка впервые в жизни взбунтовалась, отвергла наши доводы, ушла из дому и перешла в дом родителей жениха.
Мы пошли туда с целью вернуть ее домой – и вместо этого оказались втянутыми в обсуждение вопросов, связанных с предстоящей свадьбой. Сердечность родителей жениха растопила наше сопротивление.
Родители Моше были люди пожилые, отец уже вышел на пенсию. Мать была домохозяйкой. В маленькой двухкомнатной квартирке на нижнем этаже старого дома они вырастили двоих детей, сына и дочь. Дочь, старшая из детей, была уже замужем и жила с мужем в другом месте.
Согласно понятиям, сложившимся у меня в другом мире, их жизнь не показалась мне бедной. Двухкомнатная квартира – это ведь вершина мечтаний сотен тысяч советских людей! Была простая мебель, недостатка в еде не было – по моим представлениям это вполне приемлемый уровень жизни.
Отец Моше заявил, что он берет на себя расходы на свадьбу (на это ушла львиная доля компенсации, полученной им при выходе на пенсию). Родители также предложили, чтобы молодые пожили у них какое-то время, пока соберутся со средствами и смогут купить квартиру. Мы со своей стороны обязались помочь молодой паре в покупке квартиры.
Мне до того не доводилось видеть израильскую свадьбу, и я не знала, какое это большое и дорогостоящее празднество. Когда мы начали искать зал для свадьбы, оказалось, что владельцы залов отказываются сдавать их для празднества с небольшим числом приглашенных. Маленькая свадьба, по израильским меркам, – это свадьба с тремя сотнями приглашенных. Большая свадьба – от пятисот гостей и выше.
Что делать, если мы новые жители страны и нам некого приглашать, кроме нескольких родственников и знакомых? У родителей жениха тоже не было широкого круга друзей. Как у всех переживших Холокост, у них не было расширенной семьи. Не было никаких шансов на то, что мы вместе наберем триста приглашенных.
После долгих поисков нашелся зал, где согласны были устроить свадьбу с восьмьюдесятью участниками. Владелец зала удивился малочисленности гостей, и мы объяснили ему наше положение. Он сказал, что заказ на восемьдесят персон – это минимум, на который он согласен. Платить нам придется в любом случае за восемьдесят человек, даже если придут только шестьдесят.
Мать Моше пошла с Адой выбирать подвенечное платье. Было принято брать платье напрокат, на один вечер, но и это стоило немалых денег. Я их сопровождала, но от моего присутствия было мало толку. Мне каждое платье казалось ослепительным, но Ада и ее будущая свекровь браковали их одно за другим. Я думала о своем свадебном наряде – платье бежевого цвета с мелкими цветочками, которое потом можно было надевать по любому случаю.
После длительных поисков они выбрали платье, довольно гладкое, со скромной отделкой. Одной проблемой меньше. Нужны были еще платье для меня и костюм для жениха. Все это было сопряжено с крупными расходами, как для них, так и для нас.
В то время были в моде длинные платья – «макси». Я купила себе длинное платье из яркой цветастой ткани. Позднее я узнала, что мне как матери невесты и одной из устроительниц торжества следовало выбрать более солидный наряд. Это была не единственная ошибка, которую я допустила в тот вечер.
Атмосфера на свадьбе была непринужденной. С нашей стороны присутствовали мама и мой двоюродный брат Арон с женой Галей, прибывший в Израиль на год позже меня, а также несколько знакомых по работе.
Я не знала о принятом на свадьбах обычае, согласно которому молодые вместе с родителями подходят к каждому столику, благодарят гостей и фотографируются с ними. Вместо этого я танцевала с одним из гостей со стороны жениха, который с жаром ухаживал за мной. Лишь после того, как побывала на нескольких израильских свадьбах, я поняла, как должна была себя вести.
Потом начались поиски квартиры для молодых. В то время маленькие квартиры были дешевы, а на дорогие у нас не было средств. Мы нашли скромную двухкомнатную квартиру на четвертом этаже по цене тридцать тысяч долларов. Мы с мамой дали каждая по десять тысяч, а Моше взял в банке ипотечную ссуду в размере недостающих десяти тысяч. Молодые переехали в свою квартиру и начали самостоятельную жизнь.
На работе я получила долгожданный статус постоянного сотрудника и целую кучу бланков для заполнения. Среди них были бланки о вступлении в «фонд усовершенствования» и в кассу долгосрочных сбережений. И то, и другое было связано с удержанием ежемесячных взносов из зарплаты. Никто не объяснил мне, какие преимущества дает вступление в фонд и в кассу: две трети вкладываемых сумм вносит работодатель и только треть – сам работник. Я дрожала над каждой лирой[11] моей маленькой зарплаты, из которой надо было платить за квартиру и все коммунальные услуги, и дополнительные удержания пугали меня. Я спросила, обязана ли я вступать в фонд и кассу. Мне сказали, что это дело добровольное, и я не вступила. Это была ошибка, я потеряла много денег, которые получила бы при выходе на пенсию. Но кто в это время думал о выходе на пенсию! Между прочим, в фонд усовершенствования я вступила несколько лет спустя, когда поняла, что это выгодно.
За подключение к телефонной сети надо было платить крупную сумму и ждать получения телефона месяцами. Я долго не заказывала телефон, думала, что буду обходиться телефонами-автоматами. Да и кому мне было звонить? Разве что маме.
Тяжелое чувство одиночества охватило меня, когда Ада перешла с мужем в свою квартиру. Может быть, стоит попытаться найти спутника жизни? Я еще не стара, мне сорок два года. Мама все время твердила, что я должна выйти замуж и даже родить детей… «Ты не представляешь себе, как легко здесь растить малышей», – говаривала она.
Глава 44. Времена халтуры
1972-й и 1973-й годы были годами максимального притока «алии семидесятников». Железный занавес, правда, не раскрылся настежь, но в нем образовалась достаточно широкая щель, через которую устремились наружу евреи, желающие выехать. Власти полагали, что основные массы евреев, ассимилированные за десятки лет русификации, не захотят покинуть Советский Союз. Если выпустить «пар высокого давления», то есть активную часть, среди советских евреев вновь воцарятся мир и покой.
Предположение оказалось верным: алия семидесятых годов не превратилась в массовый выезд. Сильнее всего был поток олим из прибалтийских республик и из Москвы. В целом алия-70 насчитывала несколько сот тысяч человек.
Но и это количество превратило репатриантов из СССР в значительный фактор в населении Израиля, насчитывавшем в начале 70-х годов около двух миллионов человек. В частном секторе поняли, какой коммерческий потенциал таится в прибытии такого количества людей. Чтобы использовать этот потенциал, нужно было обращаться к этому слою населения – иными словами, нужны были переводы на русский язык.
Я получила несколько заказов на переводы, частным образом, вне рамок работы. Немного дополнительного дохода никогда не помешает, особенно в моем небогатом хозяйстве. С течением времени спрос на переводы рос, и у меня все время была дополнительная работа (принято называть ее халтурой). Халтура сопровождала меня все время, вплоть до выхода на пенсию. Я привыкла к такому образу жизни: приходишь домой, наспех перекусишь и берешься за вторую работу.
Ознакомительная версия.
