Это как бы пробудило императора из его остолбенения. Он схватил саблю, лежавшую на стуле возле кровати, замахнулся ею и крикнул:
— Что вам здесь нужно?
При этом, опуская саблю, он чуть не задел ею князя Зубова.
Это движение сразу привело Зубова в величайшее раздражение, и он крикнул:
— Что нам здесь нужно? Нам нужно заявить вам, что вы окончательно сошли с ума, а потому не способны долее править нами. По приказанию императора Александра Павловича вы арестованы!
— То есть как это арестован? — с величайшим изумлением переспросил Павел Петрович. — Разве я могу быть арестован? Что же я вам сделал, господа?
Император Павел виноватым взором искал сочувствующего взгляда.
— Вы зверски обращались с нами и губили Россию! — крикнул Аргамаков.
В этот момент в коридоре послышались дикий вой и грохот, дверь спальни распахнулась, и на пороге показался генерал Татшвили вместе с другими заговорщиками.
Увидав их, поняв по их возбужденным, искривленным ненавистью лицам, что они явились отнюдь не защищать его, Павел Петрович в приливе отчаяния вновь взмахнул саблей. Но от этого движения пострадала только лампа, которая упала и погрузила комнату в мрак.
Луна слабо светила, и это был единственный свет, хоть отчасти пронизывавший темноту. При этом слабом свете было видно, как Татшвили кинулся на государя, схватил его и с нечеловеческой силой ударил об пол. Бенигсен подбежал к ним и закричал:
— Бога ради, ваше величество, не пытайтесь защищаться, иначе мы не отвечаем за вашу жизнь!
Но, не обращая на это внимания, государь вскочил с пола и стал махать саблей.
Тогда приспешники Татшвили, Аргамаков и Зубов, кинулись на него, вновь свалили государя на пол, причем, падая, Павел Петрович изо всей силы ударился головой об угол мраморного ночного стола.
— Негодяи! Позвольте же мне хотя бы помолиться пред смертью! — прохрипел по-французски Павел Петрович.
Бенигсен выбежал в соседнюю комнату, чтобы достать лампу или свечу. Когда он снова вошел, государь был мертв.
— Боже мой, что вы наделали! — раздался за ними испуганный, рыдающий голос Палена.
Он только что вошел в спальню и, увидев, что император мертв, не дожидаясь ответа, выбежал из комнаты и направился к великому князю Александру Павловичу, чтобы доложить ему о случившемся.
При известии о смерти отца великий князь побледнел и затрясся.
— Что вы наделали! — истерически крикнул он. — Ведь вы же обещали мне пощадить его жизнь!
— Ваше величество, — торжественно ответил Пален, — я сам не менее вас скорблю, что это все-таки случилось. Но теперь не время предаваться отчаянию или скорби. Прежде всего надо поспешить с присягой. Я уже отдал соответствующие приказания…
— Но что будет с бедной матушкой! — сказал Александр Павлович. — Боже мой! Как-то она перенесет этот удар!
— Я сейчас же отправлюсь к ее величеству, — ответил Пален.
В этот момент в комнату вбежал Бенигсен.
— Ваше величество… — начал он.
Но Пален сейчас же прервал его:
— Его величеству все уже известно. Благоволите последовать за мной, чтобы известить ее величество императрицу Марию Федоровну о происшедшем.
Они отправились в апартаменты государыни и первым делом разыскали графиню Ливен, любимую статс-даму Марии Федоровны. Она должна была подготовить императрицу к ужасному известию.
В эту ночь императрица спала особенно крепко и ничего не слыхала, хотя возня и шум были слышны даже гораздо дальше, чем в покоях ее величества. Но при входе Ливен она сразу проснулась.
— Что случилось? — вскрикнула она. — Несчастье? С его величеством?
— Его величество только что опочил в Бозе от поразившего его удара, — ответила Ливен.
— Нет! — вскрикнула государыня, вскакивая с постели. — Не своей смертью умер он! Его убили, убили! Он был слишком велик, чтобы его могли разгадать… Скорее, одеваться! Где он? Ведите меня к нему! Надо посмотреть, нет ли надежды на спасение… Может быть, еще можно спасти, еще не все потеряно…
Ливен послала камер-фрейлин одеть ее величество: ей самой было невыносимо видеть страдания обожаемой императрицы. Кое-как одевшись, государыня бросилась к спальне покойного государя, но ее не пропустили туда. В этот момент она встретилась с Паленом и Бенигсеном, и они обратились к ней с просьбой соблаговолить проследовать в комнату его величества императора Александра, который сейчас отправится в Зимний дворец для принятия присяги от высших государственных чинов и хотел бы выслушать сначала присягу из уст возлюбленной матери.
Императрица безмолвно последовала за Паленом и Бенигсеном в комнату сына. Кое-как выговорив слова присяги, она истерически заплакала.
Император Александр подбежал к ней, обнял, усадил в кресло и со слезами в голосе сказал:
— Не плачь, мама, ты разрываешь мне сердце! Что же делать, случившегося не исправить… Но, право же, так для отца лучше. Править он не мог, а жизнь царя, лишенного трона, была бы ему не под силу. Мама, мама, да разве ты сама не видела, что покойный государь был не под силу России?
— Я оплакиваю не государя, Александр, — сквозь слезы ответила Мария Федоровна, — я плачу о Павле Петровиче, о человеке редкой души, редкой сердечной доброты… Он заблудился на государственных путях, это правда… Но как же ему было не заблудиться, когда он был один, когда его никто не хотел понять? Быть монархом очень трудно, Александр, ты сам это теперь узнаешь, а быть неразгаданным монархом… Ах, Александр, Александр, да избавит тебя Господь от такого ужаса!.. И после мучительной жизни такая смерть!.. Бедный, бедный Павел, бедный неразгаданный монарх!
Об этом см. у Кастера, т. II, с. 92.
Симеон Великий служил в чине флотского капитана под начальством контр-адмирала Тревенена в шведскую войну, в которой блестяще отличился.
Род Разумовских шел от украинского крестьянина, который стал впоследствии казацким гетманом и брат которого в свое время был главным фаворитом императрицы Елизаветы.
Исторический факт.
См. об этом у Кастера, т. II, с. 145.
См. у Кастера («Жизнь Екатерины II»), т. II, с. 161, и у герцогини д’Абрантес («Екатерина II»), с. 150. Продолжением этого романа служит роман «Любовь и политика».
См. роман «Тихий ангел».
Салтыков был одним из фаворитов Екатерины II еще при жизни Петра III, когда последний был еще наследником русского трона. Мемуары и догадки некоторых лиц того времени ставят в связь это увлечение с рождением великого князя Павла Петровича.
Талер по тогдашнему курсу — около полутора рублей; по своей сравнительной стоимости в описываемое время он представлял значительную сумму.
Подлинные слова Фридриха II.
Философ-стоик I века.
Любимый замок короля, выстроенный им близ Потсдама. Там у него гостил, между прочим, и Вольтер.
Все это — дословный перевод слов великого князя. Вообще вся дальнейшая сцена приема изображена дословно исторически.
В свое время в Европе была распространена грязная клевета, будто Павел был сыном не Петра III, а Салтыкова. Находятся и теперь историки, которые держатся этого мнения. Эта явно неправдоподобная легенда обосновывается так: императрица Елизавета, убедившись будто бы в том, что Петр III не способен к супружеской жизни, приставила к его супруге Салтыкова с приказанием во что бы то ни стало дать наследника русскому престолу. Когда Салтыков исполнил приказание, он был удален от двора. Конечно, такая история была вполне в духе русских нравов XVIII столетия. Но она в данном случае не выдерживает критики. Екатерина в начале своего замужества изо всех сил старалась завоевать расположение супруга и отвернулась от него только тогда, когда он стал открыто изменять ей, следовательно, должна отпасть «неспособность к брачному сожитию», как мотив для подобного шага со стороны Елизаветы. Что же касается самой Екатерины, то она неоднократно, в особенности в минуты гнева (т. е. когда теряла всякую сдержанность), говорила, что ненавидит в сыне портрет его отца — Петра III.
См. об этом у Тьеболя, ч. III, с. 23.
См. роман «Любовь и политика».
Конская болезнь, род бешенства.
