– Но война, к счастью, кончилась, – робко сказал Брайт.
– Значит, мы уже не союзники?! – воскликнул я. – Но не рановато ли успокаиваться? Ты думаешь, что фашизм погиб на полях сражений? Что с гитлеровской Германией покончено раз и навсегда?
– Германия разбита, – пожал плечами Брайт.
– Верно. А про «Меморандум» Альфреда Гугенберга ты слышал?
Когда я был в Карлсхорсте, Тугаринов показал мне баварскую газету с этим «Меморандумом». Автор его доказывал, что Западу нужна сильная Германия, «заслон против большевиков», «непреодолимый вал».
Найдя в блокноте свои выписки, я прочел их Брайту.
– Разве это не похоже на Гитлера? «Заслон», «непреодолимый вал»?..
– Наверное, я в самом деле чего-то не понимаю, – задумчиво произнес Брайт. – Но и ты, – в голосе его зазвучала упрямая нотка, – ты тоже не все понимаешь!
– Например?
– Американцы любят русских ребят, что бы там ни писали наши газеты. Парни в пресс-центре, во всяком случае многие из них, искренне симпатизируют и твоей стране и тебе лично. Но у них есть свой бизнес. Боссами являются не они, а другие ребята – в Белом доме, в Капитолии, в Пентагоне. Знаешь, что мы называем «Пентагоном»? Военщину. Для них недавно в Вашингтоне дом огромный отгрохали. Пятиугольный. Поэтому и прозвали «Пентагоном». Так вот, все эти боссы и заказывают музыку. Если музыкант заиграет по-своему, его выгонят к черту. А ты знаешь, что значит быть безработным? – В тоне Брайта послышалась горечь. – Есть английское слово «раш». Знаешь? Нет, это не просто стремительный бег. Это вся наша жизнь: бежать вперед, не дать себя обогнать, перегнать других, не оглядываться на падающих! Это и есть «раш», или «бизнес». Ребята из пресс-центра отрабатывают свой бизнес. – Неожиданно он улыбнулся и продолжал с обычной своей беззаботной, детской улыбкой: – В остальное же время они – твои друзья. Многим из них очень понравилось, как ты вчера разделывал этого Стюарта.
– Но если бизнес потребует, они же перережут мне глотку? – с усмешкой спросил я.
– Бизнес – жестокая вещь, Майкл, – обреченно сказал Брайт, – а моя страна – страна бизнеса. Большие боссы пытаются припудрить свой бизнес – молятся, что-то проповедуют, дерутся, мирятся. Я в этом не участвую. Я веду свою игру. Маленькую. Но добровольно из нее не выйду.
– Что это за игра? На что ты играешь?
– На что люди играют? На деньги, конечно! Сейчас мне повезло. Я попал на большие бега. Ставить можно гроши, а сорвать неплохой куш.
– А потом?
– Потом? – с недоуменном переспросил Брайт. – Мало ли что будет потом! Потратить деньги гораздо проще, чем заработать. Потом, например, я женюсь. Кстати, у моей Джейн нет денег. Ее отец служил путевым обходчиком и попал под поезд. Говорят, что был пьян. А он был трезв как стеклышко, все, кто его видел перед смертью, это подтверждают. Но боссы из компании твердят: «Был пьян». Поэтому не платят пенсии. А Джейн всего лишь машинистка. Словом, мы не сможем пожениться, если я не заработаю хотя бы десять тысяч баков.
На мгновение у меня возникло желание сказать Чарли, что он для меня марсианин. Если он действительно любит свою Джейн, а она его, то…
Впрочем, говорить все это не имело никакого смысла.
– Ладно, Брайт, – сказал я устало. – Живи по своим законам. Мне они кажутся дикими.
– Ты не любишь Америку?
Брайт смотрел на меня пристально-выжидающе.
– Я никогда не был в вашей стране, но люблю ее, – ответил я. – Только не ту, которую видел сегодня в газетах.
– А какую?
Я не стал объяснять Брайту, что собираюсь посвятить свою жизнь изучению истории Соединенных Штатов.
– Сражающуюся, – коротко сказал я.
– То есть когда мы вместе воевали?
– Нет, не только тогда. Я люблю ту Америку, которая сражается за правое дело. За свою независимость, против рабства. За расовое равноправие, – в вашей гражданской войне я был бы на стороне северян. Я люблю Америку, сражающуюся против фашизма. И ненавижу Америку, делающую бизнес. А теперь давай прощаться. Мне надо работать.
– Делать свой бизнес? – иронически спросил Брайт.
Я промолчал.
Брайт направился к двери, но задержался у порога и нерешительно сказал:
– Слушай, Майкл, ты ведь не знаешь, зачем я сюда приехал.
– Чтобы сделать свой бизнес, – жестко ответил я.
– Не только. Мне нужно было с тобой повидаться.
– На кой черт я тебе понадобился?
– Видишь ли… Мне кажется, Стюарт что-то затевает… – Что именно?
– Не знаю. Если узнаю, сообщу.
– Зачем? Это же не входит в твой бизнес.
– Вне работы я свободный человек.
– Совесть во внерабочее время?
Он ничего не ответил. Прощально взмахнул пустой сумкой и ушел.
Мне потребовалось немало времени, чтобы успокоиться. Упоминание о Стюарте я пропустил мимо ушей. По сравнению с тем, что я прочел в газетах, стычка с этим англичанином казалась незначительной. Но то, что Брайт говорил о бизнесе!.. Это взволновало меня, может быть, больше, чем история с фотоснимком.
Я получил наглядный урок социологии…
Ладно, к черту их грязный бизнес! Я должен работать. Перепалка с Брайтом отняла у меня не меньше часа…
Однако прошло еще какое-то время, пока я сумел взять себя в руки.
«Ах, – думал я, садясь за стол, – если бы мне удалось опровергнуть все темные догадки, все провокационные предположения западных газет хотя бы одной ссылкой на то, что в самом деле происходит сейчас в Цецилиенхофе!
Привести хотя бы одну фразу, произнесенную за тем круглым столом…»
Я посмотрел на часы. Было без пяти три…
В эти минуты…
В Соединенных Штатах Америки было раннее утро, но генерал Гровс уже сидел за письменным столом, еще и еще раз выверяя текст своего отчета о первом в истории человечества атомном взрыве.
Отчет содержал около двух тысяч слов и был адресован военному министру США Стимсону, хотя предназначался, конечно, президенту. Кроме личной секретарши Гровса, к перепечатке отчета была допущена еще только одна тщательно проверенная машинистка.
На соседней военной авиабазе уже готовили самолет, которому предстояло пересечь и доставить в Потсдам доклад генерала Гровса. Прочитав доклад, президент назовет его началом «новой американской эры».
В эти минуты…
Сталин в своем бабельсбергском кабинете читал очередное донесение Главнокомандующего советскими войсками на Дальнем Востоке маршала Василевского о ходе переброски советских дивизий к маньчжурской границе, за которой располагалась главная ударная сила Японии – Квантунская армия.
В эти минуты…
Черчилль заканчивал свой ленч с Трумэном в «малом Белом доме». Оркестр Королевской морской пехоты, прибывший вместе с английским премьер-министром, играл в саду заключительный марш. Черчилль был в хорошем настроении – Трумэн еще раз заверил британского союзника в своей полной поддержке.
В эти минуты…
Трумэн, уже не слушая Черчилля, мысленно искал и не находил ответа на вопрос: сказать ли Сталину, что Америка обладает теперь оружием неимоверной силы?..
Впрочем, президент боялся даже подумать о том, что его величайшая тайна может стать известной русским. Но он боялся и другого: встретить жесткий, холодно-уничижительный, исполненный презрения взгляд Сталина после того, как оружие будет пущено в ход и перестанет быть тайной.
«Что я отвечу ему?.. – спрашивал себя Трумэн, – Что видел и вижу в этом оружии силу, способную поставить на колени не только Японию, но и весь мир, и прежде всего Россию?..»
Трумэн вздрогнул. На мгновение ему показалось, что находившийся сейчас в своем доме Сталин услышал то, о чем только подумал американский президент.
«Так как же: сказать или не сказать?!»
В эти минуты…
Американские и английские солдаты-автоматчики занимали свои посты у подъездов Цецилиенхофа. Советские пограничники, окружавшие замок, наблюдали за ними сдержанно и безмолвно.
Над Бабельсбергом небо было безоблачно. Сияло солнце. Блики его отражались на зеркальной поверхности озера Невинных дев.
В четыре часа дня должно было начаться очередное заседание Потсдамской конференции.
Конец первой книги
Говорю (здесь – в смысле «слушаю». – англ.)
Извините, простите (англ., фр.)
Войдите! (англ.)
«Слава лидеру» (англ.)
Не так ли? (нем.)
О, мой дорогой! (англ.)
Долларов (амер. жарг.)
Что вам нужно? (нем.)
Частная собственность (англ.)
