Наконец Мельцер объяснил, что дело не в деньгах, а в рабочих, которые нужны ему для выполнения этого заказа. Для Священного Писания, то есть для Ветхого и Нового Завета, нужно добрых тысяча страниц и лет пять работы.
Архиепископа не испугали ни расходы, ни время, и Мельцер пообещал, что как только у него будут необходимые рабочие, он немедленно возьмется за работу.
Так вышло, что несколько дней спустя в Майнц вернулся Иоганн Генсфлейш, бывший подмастерье Мельцера, и разместился в «Гоф цум Гутенберг» в конце переулка Сапожников.
Этот большой двухэтажный дом с маленькими, застекленными свинцом окнами принадлежал некогда архиепископским камергерам Гутенбергам, потом его унаследовали предки Генсфлейша. Это был тот самый дом, который достался в наследство Генсфлейшу незадолго до того, как Мельцер уехал из города.
Генсфлейш путешествовал в сопровождении слуги и подмастерья, имел очень благородный вид, хотя у него, как вскоре оказалось, не было за душой ни гроша. Генсфлейш говорил всем, что бежал из Страсбурга, где у него была мастерская по производству зеркал и золотых изделий, потому что испугался арманьяков — разнузданных наемников бывшего графа Арманьяка, которые перемещались по Франции и Эльзасу, грабя все на своем пути. В Майнце ходили слухи, что не эти наемники послужили причиной бегства Генсфлейша из Страсбурга, а долги, в которые он влез по самые уши, и легкомысленное обещание жениться на дочери одного из граждан Страсбурга, хранившей себя для своего жениха и теперь требовавшей отступного.
На Иванов день Генсфлейш появился в цеху зеркальщиков и золотых дел мастеров в поисках занятия и тут встретился со своим бывшим учителем Михелем Мельцером.
Генсфлейш похвалил Мельцера и, окруженный собратьями по цеху, стал подлизываться:
— Ваше искусство, мастер Мельцер, имеет хорошую славу. О вашей работе рассказывают чудесные вещи. Скажите, правдивы ли эти слухи?
— Не понимаю, о чем ты, Генсфлейш! — Сначала Мельцер не хотел даже разговаривать со своим бывшим подмастерьем.
Но тот не отступал и к вящей радости стоявших вокруг цеховых мастеров стал допытываться:
— Люди говорят, что архиепископ Фридрих поручил вам напечатать Библию и что вы можете писать быстрее, чем сотня монахов, сидящих в скрипториях!
— Если люди так говорят, то так оно, наверное, и есть!
— Некоторые даже утверждают, что вы заключили сделку с дьяволом.
Мельцер улыбнулся и пошутил:
— Как они правы! Не так давно меня почтил своим появлением архиепископ, только затем, чтобы посмотреть на хвост дьявола, который висит у меня сзади. Хочешь взглянуть, Генсфлейш? — Зеркальщик повернулся и показал Генсфлейшу задницу.
Мастера по цеху рассмеялись так, что даже стены задрожали, и Хенне Вульфграм, самый старший из них, крикнул:
— Генсфлейш, Генсфлейш, в мастере Мельцере вы нашли себе настоящего учителя!
С того дня Генсфлейш стал вести себя скромно, а когда услышал, что Мельцеру не хватает подмастерьев, чтобы начать работу, в то время как он, Генсфлейш, еще не получил ни единого заказа, он пришел к своему бывшему учителю в его мастерскую в Женском переулке и нижайше попросил принять его на работу.
Сказав, что он еще не простил Генсфлейшу его злодеяния, Мельцер указал на дверь. Но тот не сдавался, просил прощения, говорил, что во всем виновата юношеская горячность, от которой он уже, слава Господу, избавился. Мельцер обозвал его идиотом и выгнал из дома. Когда же на третий день Генсфлейш объявился снова и опять попросился на работу, зеркальщик смягчился и принял его вместе с его подмастерьем, с которым Генсфлейш приехал из Страсбурга.
Иоганн Генсфлейш был неплохим помощником. Он умел работать со свинцом и с оловом, и вскоре оказалось, что он вполне способен отливать буквы, чем очень помогал зеркальщику. Потому что прежде чем приступить собственно к набору, Мельцеру необходимо было сделать много букв, больше, чем у него было.
Занимаясь общим делом, Мельцер и Генсфлейш постепенно прониклись друг к другу взаимным доверием, но старая вражда все же не была позабыта. Среди помощников, которых вскоре стало двенадцать, Генсфлейша полюбили. Казалось, что годы путешествий закалили его характер, словно он никогда не имел ничего общего с тем хитрым подмастерьем, каким когда-то был.
Мастерская Мельцера в Женском переулке давно уже была слишком мала. Когда к Мельцеру пришел схоласт Фольбрехт фон Дере с рукописной Библией и от имени архиепископа потребовал, чтобы мастер наконец приступал к работе, зеркальщик договорился с Генсфлейшем о том, чтобы устроить у него в «Гоф цум Гутенберг» вторую мастерскую, в которой будут главным образом перепечатывать Библию. В свой личный заказ, печать Библии для Boni homines, Мельцер посвятил Генсфлейша с большой неохотой. Генсфлейш знал только, что Мельцер должен напечатать тайный труд для некоего братства, а таких в то смутное время было немало.
Иоганн Генсфлейш оказался очень способным к обучению «черному искусству» и часто сидел в мастерской Мельцера до полуночи, чтобы заглядывать учителю через плечо, когда тот работал. Мельцер посвятил Генсфлейша во все тонкости ремесла, которое он в свою очередь перенял у китайцев. Мельцер не раздумывал над тем, стоит ли что-либо скрывать, потому что понимал: искусство книгопечатания рано или поздно распространится по всем странам мира.
В одну из коротких ночей на день святой Марии Магдалены, когда Мельцер и Генсфлейш еще работали, в окно мастерской в Женском переулке постучали. Думая, что это попрошайки, которые по нескольку раз в день просили милостыню или чего-нибудь поесть, Мельцер поручил своему помощнику прогнать позднего посетителя прочь.
Генсфлейш вернулся и сказал, что это не нищий просит впустить его среди ночи, а какой-то незнакомец хочет сообщить Мельцеру нечто очень важное. Зеркальщик подошел к окну, чтобы посмотреть на человека, которому что-то понадобилось в такой час.
— Что вам нужно, да еще так поздно? — недовольно поинтересовался Мельцер. — Неужели ваше сообщение не может подождать до утра?
На мужчине была черная накидка и круглая шапочка, как у странствующих подмастерьев, но для странствующего подмастерья незнакомец был слишком стар и, вероятно, слишком слаб, потому что руки, выглядывавшие из-под его тонкой накидки, были бледными и худыми, словно он никогда не выходил на солнце.
— Я слишком долго искал вас, — пояснил незнакомец, — потому что не знал даже вашего имени. Вы ведь печатник, не так ли?
— Да, конечно, незнакомец. Но что же это за странное известие, если вы даже не знаете имени того, кому оно адресовано?
Нимало не смутившись, незнакомец ответил вопросом на вопрос:
— Вы знаете, для кого используете свое искусство?
— Для архиепископа, разумеется; но я не обязан перед вами отчитываться.
— Яне это имел в виду. Я имел в виду братство Boni homines.
Мельцер испугался. Он огляделся, чтобы проверить, не подслушивает ли Генсфлейш их разговор, но тот был занят в дальней части мастерской.
— Откуда вам известно о Boni homines? — тихо спросил Мельцер. — И как вы узнали о том, что я выполняю их заказ?
Незнакомец поднял руки, словно хотел сказать: перестаньте спрашивать! А затем произнес:
— Хочу вас предостеречь. При этом не стану скрывать, что, если известие покажется вам важным, я не откажусь от подаяния. Дела у меня сейчас, в это голодное время, действительно идут плохо. Хлеб стоит в семь раз дороже, чем обычно, я не говорю уже об остальном. Почти что год я не пробовал яичного желтка.
Что знает этот незнакомец? Мельцер был в растерянности. Этому человеку было известно название братства. Это обстоятельство заинтересовало Мельцера, и он вынул из кармана монету:
— Ну, так что вы можете рассказать мне о братстве Boni homines?
— Ужасные вещи, печатник! — Незнакомец потер монету, пальцами. — Boni homines давно уже не так благочестивы, как утверждает их имя. Поверьте мне, они заключили сделку с дьяволом. В их братстве состоят самые богатые и самые ученые люди. Их целью стало завоевать весь мир. А для этого все средства хороши.
Зеркальщик недоверчиво поглядел на незнакомца и спросил:
— Откуда ты это знаешь?
Незнакомец смущенно поглядел на монетку, которую держал в руках. Мельцер понял его и протянул ему вторую.
— Вы ввязались в опасную затею, — продолжал он, не обращая внимания на вопрос Мельцера. — Откажитесь от заказа или бегите, пока еще возможно!
Мельцер выглянул в окно и тихо, но настойчиво произнес:
— Зачем мне это делать? Вы вообще знаете, что это за заказ? Я печатаю Библию Boni homines при помощи искусственного письма!
— Библия — слишком громкое слово для этого памфлета!
