Том Холланд - Рубикон. Триумф и трагедия Римской республики

Он не был единственным среди римлян, кого звал к себе этот город. Земля Египта обладала несравненным плодородием, и покоривший Александрию проконсул получил бы в свои руки житницу всего Средиземноморья. Подобная перспектива давно отравляла и без того ядовитый водоворот римской политики, питая бесконечные интриги и скандалы по поводу взяточничества, однако, никто, ни Красе, ни даже Помпей, не сумел добиться египетского главнокомандования. Согласно неписаному соглашению столь ослепительный приз оставался недоступным. С точки зрения большинства сограждан было проще и выгоднее предоставить правящей династии оплачивать издержки по управлению страной. Сменяли друг друга монархи, и каждый из них идеально справлялся с ролью карманной собачки Республики, обладая достаточной силой, чтобы досуха выжимать своих подданных в пользу римских патронов, и тем не менее оставаясь слабыми в той мере, чтобы не представлять для Рима какой-либо угрозы. На столь унизительных основаниях позволено было влачить свое существование последнему из независимых греческих царств, некогда основанному полководцем Александра и представлявшему величайшую силу на Востоке.

Однако самих царей Египта следовало считать победителями в борьбе за существование. Тот Птолемей, на глазах которого посреди волн прибоя зарезали Помпея, являлся тезкой длинного ряда монархов, всегда готовых проглотить любое бесчестье и оскорбление, чтобы сохранить свою власть. К жадности, злобе и чувственности, характерным для всех греческих династий Востока, Птолемеи добавили собственный грех, унаследованный от бывших фараонов Египта: систематический инцест. Результатом инбридинга стал не только убийственный характер местных дворцовых интриг, но и вырождение, чрезвычайное даже по меркам современных им династий. Римляне открыто считали Птолемеев чудовищами, и как граждане Республики считали своим долгом при любой возможности дать им как следует прочувствовать это. Если царь был тучен и изнежен, то гостящий в Египте проконсул мог заставить его хорошенько промяться по улицам Александрии, и тот пытался угнаться во взмокших, хотя и прозрачных, одеждах за сухощавым римлянином. Граждане Римской Республики находили и более яркие способы выражения своего презрения. Катон, которого Птолемей посетил во время пребывания его на Кипре, приветствовал царя Египетского во время эффектов воздействия слабительного и всю аудиенцию просидел на горшке.

Так случилось, что Цезарь, попавший в самую гущу свирепой династической борьбы со своими четырьмя тысячами легионеров, более чем восполнил свой недостаток в войсках — за счет предрассудков соперничавших сторон. Свой подлый характер Птолемеи подтвердили в тот самый миг, когда он ступил на берег. В качестве приветственного дара ему поднесли засоленную голову Помпея. Цезарь прослезился: пускай в сердце своем он, может быть, и обрадовался кончине соперника, однако смерть зятя расстроила его, тем более когда он узнал обо всех обстоятельствах, отягчающих это преступление. Получалось, что Помпеи Великий пал жертвой злодейского подковерного заговора, организованного главными министрами Птолемея: евнухом, наемником и ученым. С точки зрения Цезаря, ничего более оскорбительного и неримского просто не могло быть. Тем не менее основной организатор преступления, евнух Потин, рассчитывал на благодарность и поддержку Цезаря в войне против сестры царя. Однако застрявший в Александрии из-за отсутствия попутного ветра Цезарь немедленно начал действовать так, как если бы сам был здесь царем. Нуждаясь в каком-либо крове, он, конечно, выбрал царский дворец, просторный комплекс укрепленных строений, распространявшийся вширь от века к веку, пока, наконец, не стал занимать едва ли не треть города, являя еще один пример превосходных достоинств Александрии. Окопавшись в этой твердыне, Цезарь выдвинул непомерные экономические требования и милостиво заявил, что готов уладить усобицу между сестрой и братом — не в качестве сторонника Птолемея, но как арбитр. Он приказал обоим молодым людям распустить свои армии и явиться к нему в Александрию. Птолемей, не отпустивший от себя ни единого солдата, подчинившись уговорам Потина, возвратился во дворец. Сестра его Клеопатра, не имея свободного прохода в столицу, осталась за линией войск Птолемея.

Но потом, однажды вечером, под покровом сгущавшихся Александрийских сумерек, к пристани возле дворца прошмыгнула лодчонка. Из нее выбрался некий сицилийский торговец, перекинувший через плечо запакованный в мешок ковер. Принесенный Цезарю ковер этот самым любопытным и восхитительным образом оказался Клеопатрой. Цезарь, как и рассчитывала молодая царица, был восхищен этим соир de theatre. Она всегда умела создавать нужное ей впечатление. И если Клеопатра и не была той легендарной красавицей, какой ее представляет предание — во всяком случае, если судить по ее изображениям на монетах, женщина эта была чрезмерно длинноносой и костлявой, — в умении обольщать ей отказать было трудно. «Ее женственная привлекательность, совместно с умением обаять собеседника разговором и харизмой, проявлявшейся во всем, что она делала и говорила, делала ее, попросту говоря, неотразимой»,[251] писал Плутарх. И кто сможет усомниться в этом, просматривая ее «послужной список»? Нельзя сказать, чтобы Клеопатра была готова улечься с кем придется. Напротив, милости ее были самым дорогим товаром в мире. Одна только власть служила ей подлинным афродизиаком. Женщины рода Птолемеев всегда были намного опаснее мужчин: умные, беспощадные, честолюбивые, наделенные сильной волей. И теперь все эти жесткие качества сконцентрировались — в Клеопатре. И именно такая, она идеально отвечала потребностям Цезаря: после более чем десяти лет «солдатчины» общество умной женщины должно было показаться ему редкостным удовольствием. Делу помогало и то обстоятельство, что Клеопатре исполнился всего лишь двадцать один год. Цезарь переспал с ней в ту же самую ночь.

Узнав о победе своей сестрицы, Птолемей впал в бешенство. Выбежав на улицу, он бросил свою царскую диадему в пыль и принялся призывать граждан выступить на его защиту. Жители Александрии и без того были склонны к мятежам и возмущениям, а крутые финансовые запросы Цезаря не добавляли чужеземцу популярности. И теперь, когда Птолемей попросил толпу напасть на римлян, она с восторгом повиновалась. Ненавистных чужеземцев осадили во дворце, и положение Цезаря оказалось настолько опасным, что ему пришлось не только признать Птолемея соправителем Клеопатры, но и вернуть обоим египетским властителям Кипр. Но даже такие уступки не смогли выручить его. Через несколько недель к осаждавшим римлян бунтовщикам присоединилось все египетское войско, примерно двадцать тысяч человек. Цезарь понял, что ситуация из просто скверной превращается в отчаянную. Он оказался запертым в душной теплице египетского дворца, в окружении коварных евнухов и пораженных инцестом царственных особ, полностью отрезанным от внешнего мира. Остававшаяся далеко за светильником Фаросского маяка Республика по-прежнему воевала с собой — однако Цезарь не мог переправить в Рим даже письмо.

Последовавшие за этим жуткие события превратили былые подвиги Цезаря в фарс. Сжигая египетский флот в гавани, библиофил Цезарь случайно спалил складские помещения, забитые бесценными книгами;[252] пытаясь захватить Фарос, он был вынужден перепрыгнуть на корабль, оставив свой командирский плащ врагу. Однако, вопреки всем недоразумениям, Цезарю удалось не только удержать за собой контроль над дворцом и гаванью, но и закрепить свою власть другими способами. Он отправил на смерть злокозненного Потина, оплодотворил Клеопатру, побив таким образом все рекорды Помпея в области создания царей. К марту 47 года до Р.Х., когда в Египет, наконец, прибыли подкрепления, округлившаяся талия царицы являла миру свидетельство благосклонности Цезаря. Птолемей в панике бежал из Александрии и, отягощенный весом золоченого панциря, утонул в Ниле — самым удобным образом освободив для Клеопатры место на троне. Цезарь вновь поддержал победителя.

Но какой ценой? Весьма дорогой, как могло показаться. Когда коммуникации были восстановлены и Цезарь вновь вошел в соприкосновение со своими агентами, они завалили его самыми неприятными новостями. Александрийская эскапада обошлась Цезарю в потерю существенной части преимуществ, завоеванных на Фарсальской равнине. Наместничество Антония вызывало в Италии широкое недовольство; в Азии царь Фарнак, сын Митридата, доказал, что яблоко от яблони недалеко падает, захватив Понт; в Африке Метелл Сципион и Катон собирали свежую и внушительную армию; в Испании помпеянцы начали поднимать волнения. Война шла по всему миру — на севере, востоке, юге и западе. Трудно было найти такое место, где не было бы необходимо срочное появление Цезаря. Однако он задержался в Египте еще на два месяца. Раздиравший Республику раскол повергал в анархию всю империю римского народа, а Цезарь, беспокойным честолюбием своим развязавший гражданскую войну, находился возле своей любовницы.