своих товарищей по группе. – Мы уже выбрали магистра по свободным искусствам!
На этом совете они, схолары, утвердили себе ещё двух магистров: по каноническому праву [57]и юриспруденции.
Был в их группе ещё кардинал, уже немолодой. Но его они видели редко.
А вот князь Брауншвейгский оказался своим, простецким парнем.
– Ганс-Христиан! – отрекомендовался он им, когда они в начале семестра стали знакомиться ближе. – Князь Брауншвейгский!
– Ох ты! – невольно вырвалось у Якова, не ожидавшего такого. На лице у него появилась смущённая улыбка. Он уважал князей…
Того же магистра, Рейнгольда, они, схолары, выбрали себе лектором только за то, как он отозвался об иезуитах.
– Иезуиты – опасные плуты! – безапелляционно заявил тот, когда его вызвали нарочно на это рассуждение они, схолары, чтобы прощупать его.
«Сказал бы он это у нас, в Варшаве!» – молча ухмыльнулся тогда Яков, вспомнив, что его отец как-то выразился о короле Сигизмунде: «Фанатик!.. Скарга при нём, советник! Везде иезуиты!»
Его отец, люблинский воевода, не отличался набожностью. Он был военным, верил только в то, что видели его глаза или могли пощупать руки…
– В Кракове больше свободы, чем в Варшаве! – рассказывал Яков своему новому товарищу, Жаку, о Польше. – Но и там далеко до этого! – очертил он рукой вокруг, показав, что имеет в виду вот эту страну, Италию, куда их занесло ветром познаний.
Его путешествие затянулось на целых семь лет.
К тому времени возвращаться домой явной цели у него не было. Но он вернулся. Посетив как-то сеймовые съезды, он с удивлением увидел убожество здешней жизни: мыслей, желаний, дел, стремлений. Того, чем жили они, сенаторы, шляхтичи, его соотечественники: собаки, чарки, девки… Нет книг, безграмотные всюду… И у него невольно появилась мысль: бежать отсюда, со своей же родины.
Ещё не до конца, но он уже осознавал трагичность свершившегося с ним.
Он увидел шумные бестолковые сеймики, крики заполошных. Всё, всё было по-прежнему! Это было выше его сил… И ему было стыдно за свою родину. И обидно, что она такая: вспыльчивая, лживая, грязная, ленивая и неустроенная до сих пор. И ещё кричит о каком-то величии, о какой-то своей исторической миссии!.. О-о!..
Он усмехнулся, вспомнив, что московиты тоже считают Москву Третьим Римом! А четвёртого не бывать!.. Ну, как тут не рассмеяться? От человеческой глупости!..
Немного стало легче. Не одна его родина такая.
Апрель месяц 1617 года, день двадцать второй, вторник на Светлой неделе.
В этот день государь ходил в Новодевичий монастырь на молебен со всем двором. Прошла служба. После неё в трапезной накрыли стол. За столом сидели бояре Иван Черкасский и Алексей Сицкий, а также окольничий Артемий Измайлов.
Наряжать вино у государева стола выпала на этот раз очередь ему, князю Петру Пронскому. Он только что, в январе, вернулся с воеводства на Двине, с Холмогор. И сейчас, стоя в Новодевичьем монастыре у стола государя, он почему-то вспомнил Холмогоры…
Там он, по государеву указу, первым делом обновил стены острога. И вовремя. Потому что и туда уже, под Холмогоры, добрались черкасские люди: вольные казаки, проще говоря, грабители. И когда они, те черкасские и литовские люди, подступили к Холмогорскому острогу, то их многих побили. На этом бою ратники князя Петра взяли пленников. И те сказали, что повёл их туда, на Вагу, сотник Фешко; и хотят они, черкасские люди, идти к Архангельскому городу. А если там не разживутся ничем, не удастся взять город, то пойдут на Онежское устье, затем в Новгород. Там-де, в Новгороде, сейчас Якоб де ла Гарди. И тот Якоб де ла Гарди велел им, литовским людям и черкасским, идти на Двину и к Архангельскому городу.
– И давал нам тот Якоб, в Новгороде, на то сукна и камку и деньги тоже! – сообщил говорливый пленный казак.
Он замолчал, облизнул пересохшие губы, просительно глянул на Пронского.
Князь Пётр велел налить ему водки. Холопы подали пленному чарку водки. Он выпил, повеселел.
– Приступных хитростей поделали, – охотно пустился он дальше выкладывать всё, что знал. – Облили смолой шестнадцать возов соломы и бересты. Да веники облили смолой же и салом. А всех нас было человек шестьсот. Кроме пахоликов малых! Тех в полку оставили, чтобы на штурме многолюднее казалось. А воинские люди с булгаки были, многие с саадаками [58]… Но Холмогорский острог так и не взяли…
Сизое, испитое лицо того казака, мелькнув перед его мысленным взором, исчезло…
Князь Пётр вернулся к скучной процедуре, к происходящему за государевым столом…
Прошёл апрель. В середине мая по Москве прокатилось тревожное известие. На базарах, площадях и даже по дворам судачили, что шестого мая, на день памяти многострадального ветхозаветного Иова, Михаил Бутурлин отошёл с войском из-под Смоленска. Четыре года осады, стояния под Смоленском, пошли прахом. И Бутурлин, не желая рисковать армией, снял осаду и ушёл из-под Смоленска, когда туда вплотную придвинулся с войском гетман Ходкевич.
Вот в это-то время князя Петра и вызвали в Разрядный приказ. Там он получил государев указ немедленно ехать в Дорогобуж, на воеводство. В товарищах ему, вторым воеводой, назначили Ивана Колтовского.
Князь Пётр, привычный к срочным поездкам, собрался в дорогу быстро. Не прошло и двух дней, как он и Колтовский уже оказались в Можайске. Добирались они туда с обозами, груженными съестными припасами, под охраной боевых холопов.
В воеводской избе, куда они явились сразу же, они застали всех начальных людей Можайска. На месте был князь Семён Шаховской и его помощники, Андрей Толбузин и Осип Хлопов.
– А-а, князь Пётр! – встав с лавки, поздоровался с ним Шаховской.
Князь Семён был такой же, как его дядька, Григорий Шаховской…
– Не пройти! – безапелляционно заключил Шаховской, когда князь Пётр, поздоровавшись со всеми, объяснил, куда они направляются. – Дорогобуж осадил Ходкевич! И там, в Дорогобуже, в осаде оказался Юрий Сулешев!
Переговорив с Шаховским об этом и о том, где бы им устроиться на постой, они вышли во двор и направились к своему обозу. Когда они подошли туда, то их холопы подняли ропот. Они тоже узнали тут, на воеводском дворе, что гетман Ходкевич перекрыл дорогу на Дорогобуж.
– Не-е, князь! – заупрямились они, как только он объявил им, куда они двинутся дальше. – Под «литвой» нам ходить не за обычай!
Князь Пётр на минуту задумался, не зная, как быть.
– Ну ладно! Чёрт с ними! – махнул рукой на холопов Колтовский.
Князь Пётр рассердился на него.
– А кто исполнять будет государев указ?
Колтовский промолчал, чтобы не распалять его ещё сильнее, поняв, с кем имеет дело за то время, пока они добирались сюда.
Князь Пётр походил между возов, не глядя на холопов.
– Ладно,
