— За исключением одного наконечника, который пришлось оставить в теле Уилла, я завернул окровавленные, липкие жала в ткань и положил их в одну коробку со своими, более короткими стрелами, которыми пользовался в детстве. Отчим учил меня стрелять, — сказал Гарри, бросив мимолетный взгляд в сторону маленькой церкви, где, несомненно, находилась могила любимого супруга Марии Болейн, укрытая от стихии, которая властвовала над последним приютом усопших более низкого ранга. — Коробка в сарае, который мы только что проходили, — добавил Гарри и повел кузину обратно к дому.
Ворота с лязгом закрылись за лордом Кэри; он снова запер их и вернул ключ на место.
Но в деревянной коробке, которую он осмотрел со всех сторон, а потом показал Елизавете, стрел не оказалось — ни его детских, ни тех, которыми убили Уилла Бентона. Чертыхаясь себе под нос, Гарри принялся осматривать полки сарая, сгребая все, что попадалось под руку, а потом швыряя хлам на пол.
— Кто-нибудь знал, что вы положили стрелы сюда? — спросила Елизавета, повышая голос, чтобы перекричать создаваемый кузеном шум.
— Я никому не говорил… Я не хотел держать эти жуткие стрелы у себя в комнате, но теперь вижу, что напрасно.
Казалось, Гарри вот-вот разнесет сарай в щепки. Елизавета понимала и нисколько не удивлялась повышенной эмоциональности кузена и его неумению держать себя в руках; никто никогда не учил его, что бы ни случилось, спокойно стоять с гордо поднятой головой. Кроме того, ей часто приходилось видеть проявления раздражительного нрава, особенно у мужчин. Нахмурив лоб и ссутулив плечи, Гарри привалился к покосившемуся дверному проему.
— У нас два садовника, и я их допрошу, — проговорил он сдавленным голосом. — А еще здесь бывает травница Мег, что явствует из всех этих развешанных под потолком метелок.
Гарри махнул рукой, и пучки чабреца, душицы и розмарина, подвешенные на тоненьких крючках, запрыгали у них над головами.
Выходя, лорд Кэри предпринял отчаянную попытку просунуть лопату между зубьями деревянных грабель. У него ничего не получилось, зато, когда он с силой захлопнул за собой дверь ветхого строения, на пол с шумом посыпались инструменты.
Елизавета не придала этому случаю особого значения. Она не стала бы винить садовника или травницу, если бы те сожгли или где-нибудь закопали отвратительные, испачканные кровью орудия убийства, обнаружив их в садовом сарае. На миг принцесса даже засомневалась, не мог ли Гарри сам уничтожить стрелы в приступе ярости. Или, быть может, он досадовал, что не сохранил их, и не хотел признаваться ей в столь опрометчивой, нелепой ошибке. Подобное высокомерное упрямство ей тоже приходилось подмечать в мужчинах.
Хотя Елизавете и самой вполне хватило бы духу, чтобы допросить слуг, она провела последние часы угасающего дня с тетей, с трепетом и жадностью впитывая воспоминания тетушки о сестре, об их детских годах. Мария рассказывала, как они жили дома, в замке Хивер в Кенте, как учились при французском дворе, об их головокружительном возвращении в Англию, когда сначала Мария, а потом Анна обратили на себя внимание короля. Елизавета расспросила леди Стаффорд о своем дяде Джордже, сложившем голову на плахе вместе с ее матерью, и попросила описать родителей Анны. Но не стала допытываться, как Мария сделалась любовницей короля, прежде чем тот увлекся живой, остроумной Анной — и как Анне удалось стать его законной женой и королевой.
— Из нас двоих я всегда была мягче и нежнее, — прошептала Мария, и по ее бледной щеке покатилась слеза, — а Анна — такой умной и сильной. Ты, без сомнения, похожа на нее.
Часы бежали, как бежит песок сквозь пальцы, и Елизавету все больше изнуряла, лишала сил пульсирующая в голове боль. Но она никому не признавалась в этом и даже позволила уговорить себя пойти на представление, которое собирались давать этим вечером.
— Милая моя, — сказала тетя, прежде чем в очередной раз внезапно погрузиться в сон, — не переживай из-за того, что кто-то узнает тебя на представлении. Мы позвали только домашних слуг, и если даже они не поверят, что ты леди Корниш — я случайно услышала, что Гленда в этом сомневается, — все просто примут тебя за мою Мег…
При этих словах Елизавета вновь насторожилась. Ей захотелось взглянуть на эту девушку, похожую на нее и заслужившую такую нежную привязанность тети, при том что все остальные, как видно, ее недолюбливали. Елизавета решила во что бы то ни стало поговорить с Мег до своего отъезда.
Принцесса рано поужинала в тетиной спальне вместе с тетей Марией и Гарри, со страхом думая о представлении, а потом об отъезде и долгой дороге в Хэтфилд. Мария выпила довольно много, как она называла, медового вина (на самом деле, как позднее объяснил Гарри, это был сидр, подслащенный медом), но съела всего несколько маленьких шафрановых кексов.
— Неудивительно, что вы исхудали, тетушка, — сказала Елизавета, склоняясь к креслу, в котором откинулась на взбитые подушки Мария. — Может быть, съедите кусочек этого мясного пирога, чтобы восстановить силы?
— Нет аппетита, дорогая, — ответила леди Стаффорд и так слабо покачала головой, что это было почти незаметно на фоне постоянной дрожи. — Ни к еде, ни к чему другому, кроме моих счастливых воспоминаний.
Гарри немного резковато отставил кубок, и вино выплеснулось на стол. Он взял обеих женщин за руки.
— Три человека, в жилах которых течет кровь Болейнов, собрались вместе, — будто молитву, нараспев произнес он. — Вот воспоминание, которым стоит дорожить. — Лорд Кэри прочистил горло и нахмурился. — Видела бы это королева, она подавилась бы собственной желчью, верно? Прошу, ваше высочество, не говорите сестре, что я это сказал, — добавил он, и его серьезное лицо на миг сделалось озорным. Он отпустил руку кузины и поднял кубок. — За следующую королеву Англии.
Он отсалютовал кубком и выпил, но Елизавета заметила отчаяние в его голосе и глазах. Мария подняла чашу с сидром, но опять не смогла без помощи племянницы поднести ее к трясущимся губам.
— Совсем недавно покорявшая улицы блистательного Лондона, — представившись, объявил Нед Топсайд и в подтверждение своих слов изящно тряхнул короткой накидкой и грациозно взмахнул шляпой с пером, — наша труппа часто представляет на суд почтеннейшей публики исторические пьесы и трагедии. Но сегодня мы разыграем веселые сценки, чтобы у наших зрителей, и особенно у леди Стаффорд, пело сердце и на губах играла улыбка.
При свете лучин и факелов пятеро мужчин, величавших себя «Странствующими актерами ее величества», прошествовали в центр большого зала, чтобы представиться публике, прежде чем разыграть свои сценки. Мария Болейн, леди Стаффорд, в свое время любила такие развлечения и, по словам Гарри, будучи первой красавицей при дворе, часто играла роль Дианы и даже Венеры. Этим вечером ее оживление перемежалось минутами оцепенения. Мария сидела в кресле, положив голову на подушки. Елизавета занимала место по правую руку от нее, Гарри — по левую, а слуги, включая Дженкса, теснились на скамьях, поставленных сбоку.
Елизавета вглядывалась в лица женщин, силясь угадать, кто из них Мег Миллигру, но не находила никого похожего на себя. Кроме того, Гарри говорил, что Мег до сих пор мучает болезнь и он еще с ней не виделся. Садовники божились, что ничего не знают о стрелах и не брали их, и Гарри сказал, что верит им.
— Мы надеемся повеселить и удивить вас, — проговорил актер постарше. Представившись Уэтом Томпсоном, он опустился в низком поклоне.
— И перенести вас отсюда в дальние края, хотя никакой край не может сравниться с нашей доброй Англией, — подхватил Рэндалл Грин.
Елизавете подумалось, что для такого простого предложения он непомерно много жестикулировал и гримасничал.
Наконец одетые в костюмы и парики юноши, которым предстояло играть женские роли, сделали реверанс и положили к ногам леди Марии перевитые лентами ветки пахучей сосны.
— Чтобы ваш дух был вечно молодым, как милые импровизации, которые мы слагаем у ваших ног и на вашу милость.
Елизавета с удивлением обнаружила, что Нед, который якобы спас Гарри от смерти, не был старшим в труппе. Главенствовал, по всей видимости, тот, кого звали Уэт. Особое положение занимал также женоподобный Рэндалл. И все-таки чем дольше Елизавета наблюдала за молодым Недом, его резкими чертами лица, тем больше убеждалась в том, что он самый бойкий и самый умный среди актеров. Он знал, как нужно говорить, с какой стороны его хлеб намазан маслом, ибо играл для ее кузена и тети, лишь изредка бросая взгляд в ее сторону, а на скамьи вообще не смотрел. Пропасть! Долгие годы изгнания, перемежавшиеся непродолжительными пребываниями при дворе, приучили Елизавету к такому невниманию. Но однажды, если будет на то воля Божья, все актеры королевства, включая этого сообразительного парня с грациозной походкой, будут кланяться и адресовать свои остроумные речи ей.
