Вчера, прежде чем разделить участников на партии, судьи и Уорвик вершили суд. Во время оного разбирались вопросы о проступках, совершенных участниками турнира и подлежащих наказанию.
Первый случай — когда дворянин уличён во лжи и нарушении клятвы — почитался наиболее серьёзным. Поправший свою честь рыцарь не имел права участвовать в турнире и должен был быть бит.
Второй: когда дворянин являлся ростовщиком и явно одалживает ради выгоды.
Третий: если дворянин женился на женщине ниже его по происхождению.
Касательно этих трёх случаев, первые два не прощались ни при каких обстоятельствах. Они строго осуждались на турнире и считались бесчестными и возмутительными настолько, что после доказательства вины шлем бросали на землю, а самого бывшего рыцаря избивали всерьёз.
Участники турнира хватали и били провинившегося, пока тот не соглашался уступить своего коня и тем самым сдаться. С его седла обрезали подпругу и подвозили негодяя к ограде ристалища. Оставляли там, словно верхового, и держали до самого конца турнира. Жеребца затем дарили трубачам или менестрелям.
Наказание за третий состояло в том, что провинившийся должен быть хорошо бит, пока он не согласится просить пощады. Но его подпруга не срезалась, и он не сажался в седло на барьерах, как за два первых проступка. Вместо этого его сажали на шею кобылы так, чтобы он держался руками за круп. Булава и меч бросались на землю, и конь отводился под уздцы в угол ристалища и держался там до самого конца турнира. Эдвард оказался именно таким осуждённым.
Если на турнир приезжал кто-либо неблагородный во всех поколениях, но добродетельный, его не трогали. Лишь принц или великий сеньор имел право поднять на него руку, что почиталось за честь. Этим участник заслуживал право быть на турнире, и с этого мгновения ни здесь, ни где бы то ни было никто не мог порицать его за низкое происхождение. Он мог носить новое навершие или поменять герб, если желает, и оставить их для себя и своих потомков.
Уорвик поднял руку. Рядом выстроилась шеренга его партии. Напротив заняли места противники. Таким образом, бой не превращался в нелицеприятную свалку из коней и человеческих тел. У каждого рыцаря имелся свой соперник. На ристалище проходило несколько поединков одновременно.
Меж партиями натянули разделительные верёвки. Они опадут после знака начала.
Ричард присмотрелся. К его глубокому облегчению, соперником не оказался Джордж. Против юноши сидел невысокий рыцарь в почернённых доспехах. Широкоплечий, с длинным мечом. Дикон в сравнении с ним был, словно волкодав против боевого коня.
«Чем противник грузнее, тем с большим шумом упадёт, — приободрил себя Глостер. — Разве не это я говорил недавно Ричу? Так вперёд... вперёд же!»
За широкой спиной соперника маячил оруженосец, готовый поправить доспехи, подать, когда будет необходимость, запасное оружие или поднять своего господина с земли, если противник окажется удачливее и выбьет того из седла. У Дика никого подобного не было, а от услуг Рэтклиффа он заблаговременно отказался.
«Я же не собираюсь валиться под ноги Серри», — рассудил Глостер.
Жажда схватки разлилась по жилам, превращая кровь в жидкий огонь, и опьянила сильнее вина. Пальцы сжались на рукояти копья. Сердце захватил злой азарт. Серри, почувствовавший настроение хозяина, принялся рыть копытом землю.
Наконец почётный судья подал знак начала турнира. Прозвучал клич герольдов. Тотчас верёвки, разделявшие рыцарей, опустились, и те понеслись друг на друга под оглушительный рёв труб.
Серри сорвался с места. Шлем съехал куда-то назад, закрыв часть обзора. Ричард выругался в голос — всё равно никто не услышит. Его предупреждали, что доспех на вырост способен сыграть с владельцем роковую шутку, но юноша не придал этому значения.
Соперник внезапно возник прямо перед носом. Дик отклонился в сторону, ткнул копьём, боясь не успеть, и с облегчением увидел, как противник повернул.
Одна первая встреча редко решала судьбу поединка. Рыцари съезжались снова, и снова всадники и кони опрокидывались, чаша весов успеха склонялась то в одну, то в другую сторону. Гремели трубы, рыцари выкрикивали имена своих прекрасных дам. Орали в упоении и азарте зрители.
Турнирные судьи зорко следили за действиями каждого из противников. Успехом считалось, если рыцарь сломал копьё, попав в туловище противника между седлом и шлемом. Чем выше приходился удар, тем выше его и оценивали. Если рыцарь ломал копьё, угодив прямо в шлем противника, это считалось особенным проявлением мастерства.
Дик поворотил Серри. Дал коню немного пробежаться перед очередным разгонным рывком. Улучил мгновение, поправил шлем и заведомо наклонился вперёд. Он не собирался допускать ту же ошибку. Соперник уже ждал.
Никто не подал никакого знака. Не взревел крик трубы, и гомон зрителей не стал громче. Но между рыцарями словно промелькнула искра и опала невидимая преграда. Будто, прочтя мысли друг друга, они натянули поводья и дали коням шенкелей.
Дик закричал. Злой восторг, казалось, затопил всё его существо. В мире не осталось ничего важнее бешеной скачки, биения крови в висках, тяжести оружия и несущегося во весь опор соперника.
Удар оказался столь силён, что юноша едва не выронил оружия. Рука онемела, и пришлось закусить губу до крови, смиряя стон боли. Дважды или четырежды пронёсся в голове отзвук ударов сердца, и лишь потом возникло понимание — он усидел. Он остался в седле, а противник повалился наземь! Неизвестный рыцарь кашлял и пытался подняться. Оруженосец, как мог, помогал ему в этом.
«Я победил! — промелькнула в голове шальная мысль. — Но, если он подымется, мы станем биться на мечах».
Хотел ли он подобного? Дик не смог бы ответить. Первый запал прошёл. Юношу трясло. Дышать стало больно, и это откликнулось почти паническим страхом — вероятно, его противник тоже не промахнулся. Если удар чужого копья достиг груди, кто знает, может, несколько рёбер сломано. Подобное нередко случалось во время поединков и...
Но тут рыцарь поднялся, и на мысли не осталось времени. Ричард на мгновение прикрыл глаза. Вздохнул и спешился.
Вопреки опасениям, ноги не подогнулись. Он отбросил копьё, рука потянула из ножен меч. То же сделал и соперник. Ему досталось намного сильнее, нежели Глостеру. Падение не прошло бесследно, и при каждом шаге рыцаря заметно шатало.
Однако на первом ударе это не сказалось никак. Дик принял его на щит, и тот раскололся. Болью стегнуло по руке, но юноша сумел довершить атаку. Удар Ричарда достиг цели, но оказался недостаточно силён. Клинок лишь мазнул по доспехам.
Рыцарь вновь замахнулся, а Дику осталось лишь попытаться увернуться от удара. Он был моложе, легче и быстрее, к тому же не падал наземь. Но силы оказались слишком неравными. Соперник мог убить Ричарда, даже плашмя задев клинком по шлему. Удары же самого Глостера более походили на комариные укусы.
Пот заливал глаза. Дыхание вырывалось с хрипом, и с каждым разом становилось тяжелее вздохнуть. Неизвестно откуда брались силы всё ещё сжимать рукоять. Ричард увернулся от очередного удара и понял, что больше биться не в состоянии.
Рыцарь в почернённых доспехах замахнулся снова, готовясь нанести последний, решающий удар. Движение казалось медленным, но Дик знал: увернуться не успеет. Как заворожённый он смотрел на поднимающуюся руку, и единственное, на что хватило сил и времени, — ткнуть клинком вперёд в жесте отчаяния.
Ричард стиснул зубы. Он и сам не знал, чего пытается добиться. Не удар вовсе — то ли желание оттолкнуть, то ли увеличить дистанцию. Но соперник почему-то не успел закрыться щитом. Всем корпусом налетел на остриё и отпрянул. Ноги его подогнулись, и рыцарь грузно завалился на спину.
В тот же миг взревели трубы. Избранный судья опустил свой жезл, дав сигнал к окончанию турнира.
Всё происходящее далее почти не отложилось в памяти. Вокруг ликовали. Солнце осыпало устоявших на ногах рыцарей золотым светом. Судьи произносили имена победителей, в числе коих оказалось и его. Но Глостер так и не понял, сдержал ли Уорвик обещание и назвал ли его констеблем.
У Дика всё плыло перед глазами. Он чувствовал себя, словно в тумане. И очень хотелось упасть и никогда не подниматься вновь. К нему подбежали, помогли стащить шлем. Кажется, Рэтклифф восхищался его последним ударом. Ещё Ричард запомнил вскрик какой-то дамы:
— Ах, сколь он юн!
Затем ему помогли забраться на телегу и отвезли в Миддлхейм. Лишь переступив порог своих комнат, Ричард позволил себе потерять сознание.
— Так вот! Удар оказался столь силён, что с рыцаря слетели щит и шлем, а латы треснули. Однако при этом он и сам пострадал, упав с коня. Дикон, ты меня слушаешь?
