6
Оэлун скребла шкуру. С холма, на котором стояла ее юрта, ей была видна южная часть куреня. Люди Есугэя откочевали в конце лета и раскинули стан на восточном берегу Онона, под скалами, окаймлявшими Хорхонахскую долину. Белые овцы вперемешку с черными и серыми козами паслись за пределами куреня и казались мохнатыми клубочками; скот бродил по лугу у реки, которая, извиваясь, текла в долине.
Поблизости от Оэлун болтали женщины. Сочигиль сучила веревку из конского волоса и шерсти; женщины, которые не пасли овец, шили или обрабатывали шкуры. Приближалась осень, пора войны, и весь курень говорил об этом. Есугэй хотел напасть на татар, пока враги не напали на него самого. В добыче, которую он собирался захватить в татарском курене, были и товары из Китая.
Чжурчжени некогда кочевали по лесостепи к северу от Китая, но потом осели в городах До них правили там киданьцы, тоже кочевавшие в степях, но ослабевшие в новом государстве, которое по сию пору называлось Китаем, по названию их племени. Для чжурчженей не составило труда покорить киданьцев и их подданных Часть киданьцев ушла на запад и создала новое государство Кара-Китай; оставшиеся в пределах Великой стены теперь служили династии Цзинь.
Перед взором Оэлун появились две пары обутых ног. Она подняла голову и увидела широкое лицо Даритая. С ним был угрюмый Тодгон Гэртэ, очень похожий на брата Таргутая. Даритай бесстыже рассматривал Оэлун. Он слишком часто улыбался ей, ему пора было обзавестись собственной женой.
Даритай показал рукой на гигантское дерево, возвышавшееся над куренем. Его широкая крона затеняла изрядную часть земли.
— Вон под тем деревом, — сказал Даритай, — мой дядя Хутула был провозглашен ханом. Когда курултай выбрал его, люди плясали, пока ноги не оказались по колено в пыли. Они вырыли ногами целую канаву.
Отчигину не следовало бы напоминать Тодгону, что его отца собрание вождей и нойонов отвергло и предпочло избрать Хутулу.
— Видимо, канаву они вырыли неглубокую, — сказала Оэлун, — потому что я не вижу и следа от нее.
Тодгон засмеялся. Мужчины ушли. Оэлун скребла шкуру заостренной костью. Рядом шептались две женщины. Одна из них взглянула на Оэлун и прикрыла ладошкой рот. Сочигиль наклонилась, чтобы подслушать.
Оэлун знала, о чем говорят женщины. Сочигиль пересказала ей сплетни, утверждая, что никто не верит в нее: поговаривали, что Даритай настроен слишком благожелательно к новой жене брата и что Оэлун поощряет его.
Дело в том, что Таргутай и Тодгон часто встречались с Даритаем, а потом безмятежно болтали со своей бабушкой Орбэй, не придавая значения словам. Старуха и распространяла такие слухи.
Оэлун собиралась строго поговорить с Орбэй, прежде чем мужчины отправятся воевать.
Вожди других родов были вызваны в курень Есугэя на военный курултай. Среди нойонов были его двоюродные братья из племени джуркинов и Алтан, младший сын Хутулы. Число лошадей у коновязи перед юртой Есугэя росло, и Оэлун призналась про себя, что недооценивала мужа. Некоторые из этих людей могли бы претендовать на ведущую роль, но соглашались следовать за Есугэем.
Есугэй выслал дозорных. Шаман Бугу всматривался в звезды, а затем принес вождям три бараньих лопатки. Когда кости положили в пылавший очаг, все три дали ровные трещины: это было хорошим предзнаменованием. Есугэй снял пояс, повесил его себе на шею и предложил принести в жертву овцу. Выступить в поход намечалось через три дня.
Теперь мужчины большую часть своего времени приводили в порядок воловьи латы, точили и смазывали ножи и копья, совершенствовались в стрельбе из луков и чистили лошадей. Вся остальная работа была взвалена на плечи женщин, стариков и подростков, которые были еще слишком юны, чтобы воевать.
Оэлун прошла мимо стада овец, пасшихся возле куреня; ее очередь пасти будет завтра. Женщины у своих юрт, болтая, пряли, ткали, развешивали полоски мяса. Подготовка к сражению всегда поднимала дух у людей. Мужчины должны нападать, а не ждать, когда на них нападут. Они мечтали, что когда-нибудь будут воевать не на своих пастбищах, а дальше, где подданные династии Цзинь прячутся в своих жилищах, будут совершать набеги на оазисы к югу от Гоби и на караванные пути на западе. А Оэлун мечтала о крае, где никому не надо будет следить с тревогой за горизонтом, откуда может появиться враг.
Внезапно ей пришло видение. Она увидела равнины, пастбища, громадные курени, силой подчиненные одному хану. Тэнгри нацеливает свой народ, как оружие, и бросает его на тех, кто слабее. Видение исчезло, когда она приблизилась к возкам и юртам куреня. Что толку думать об этом теперь, когда она не знала, что готовит грядущий день.
Орбэй и Сохатай сидели у юрты, чиня одежду. Возле них три женщины колотили палками кучки с шерстью.
Оэлун поклонилась им низко.
— Здравствуйте, почтенные. Мне бы хотелось поговорить с вами, если вы позволите.
— Здравствуй, юная уджин. — Морщины вокруг узких глаз Орбэй стали глубже, когда она посмотрела на Оэлун. — Ты закончила свою работу сегодня так быстро?
— Я колотила шерсть все утро. Теперь она сушится, а другая работа подождет. Я хотела бы почтить вас, а также поговорить о деле, которое касается меня.
Орбэй взглянула на другую ханшу и махнула рукой.
— Садись, пожалуйста.
Оэлун склонила голову.
— Может быть, мы поговорим внутри, — сказала она тихо.
Другие женщины перестали взбивать шерсть.
— Хорошо.
Орбэй медленно встала, не выпуская из рук одежды, потом помогла подняться на ноги Сохатай. Оэлун пошла следом за ними в юрту Орбэй. Старухи сели в глубине, как раз за столбом света, проникавшего сквозь дымовое отверстие. Оэлун опустилась на колени перед ними и села на пятки.
Глаза Сохатай были такими же черными, как камни ожерелья на ее шее. Орбэй потянулась за кувшином, побрызгала кумысом в сторону своего онгона и дала напиться Оэлун.
— Что привело тебя к нам? — спросила Орбэй.
— Я хочу спросить у вас совета, — ответила Оэлун. — Я молода. Я замужем всего три месяца и не такая мудрая, как другие. — Она помолчала. — Я знаю, что вы помогаете наставлять свой народ после того, как вашего мужа бесстыдно предали. Я боюсь, что мой муж забывает о своем долге перед вами, но поверьте, что он желает одного — чтобы его сторонники оставались в единении перед вражеской угрозой.
Орбэй подняла морщинистую руку.
— Мой сын мог бы привести нас к победе. Он мог бы стать ханом, но нойоны предпочли выбрать Хутулу, и отец твоего мужа был среди тех, кто уговорил мужчин сделать этот выбор. Бартан-багатур не думал о том, кто будет лучшим вождем, он думал только о том, чтобы сделать своего брата ханом. — Она опять стала зашивать одежду. — Мужчины часто думают, что тот, у кого хороший аппетит и удалая голова, и станет хорошим вождем. Они предпочли выбрать Хутулу, а из-за него татары и Цзинь сокрушили нас, а мой сын был среди тех, кто погиб, попавшись к ним в лапы.
— Я горюю вместе с вами, хатун, — сказала Оэлун. — И все же мне говорили, что ваш муж сам, в своем последнем послании, просил своих людей выбрать именно Хутулу.
— Даже Амбахай-хана можно было обмануть и заставить переоценить Хутулу. Мой сын мог бы стать ханом.
— Мой муж способен одержать победу, — сказала Оэлун.
— Я в этом очень сомневаюсь.
— Ему были бы полезны ваши советы.
Орбэй осклабилась; несмотря на возраст, у нее все зубы были целы.
— Он не просит у меня совета.
— Я могу попросить его, — сказала Оэлун, — и передать Есугэю. Когда он похвалит меня за умный совет, я могу сказать, что это вы надоумили меня. Я прослежу, чтобы вам оказывали все почести, которые вам положены.
Обе почтенные вдовы молчали.
— Наши узы должны быть крепкими, — продолжала Оэлун, — если вы хотите отомстить тем, кто отнял у вас мужа и сына. Я лишь хочу сделать все, чтобы укрепить эти узы.
Орбэй взглянула на Сохатай и обратилась к Оэлун:
— Я хочу видеть, как полетят головы врагов и кровь их обагрит землю. Я хочу слышать, как зарыдают их дети, став нашими рабами. Если Есугэй сделает то, что я хочу, я отброшу все сомнения.
— Он это сделает.
— И если багатур завоевывает себе славу, — пробормотала Сохатай, — тебе вряд ли стоит поощрять притязания другого мужчины.
Оэлун вскинула голову.
— Почтенная хатун, сплетню об этом не надо распространять. Она только разозлит моего мужа.
Она смотрела в тусклые глаза старухи до тех пор, пока та не отвела взора.
— Возможно, мы судили о тебе неправильно, — сказала Орбэй.
— А теперь я прошу разрешения уйти.
Оэлун встала и поклонилась. Орбэй-хатун махнула рукой, разрешая ей идти.
Она вышла из юрты. Две вдовы напомнили ей, насколько хрупки были узы, связывавшие тайчиутов и родственных им киятов.
