чаще видеть старших дочерей. Ей не было неприятно общество молодёжи, ведь разговоры за столом, несмотря на шутливый настрой, задаваемый хозяином дома, велись не только о пустяках, но и о вещах вполне серьёзных и достойных внимания. И тем не менее она ждала Великий пост как избавление.
Герцогу же такая рассеянная жизнь была вполне по вкусу, поскольку, как он любил повторять, на свете нет ничего важнее пустяков. Пока не пришла пора возвращаться в Версаль, он ездил с визитами, укрепляя старые связи, и появлялся на балах и в гостиных, чтобы завести новые. Его охотно принимали у Жюли де Леспинас, где собирались литераторы, у госпожи Жофрен — в день, отведённый для учёных, и у герцогини де Граммон, где говорили о политике. Помимо этого, д’Айен усердно навещал свою младшую сестру — графиню де Тессе, которая разделяла его вольнодумные взгляды. Графине недавно исполнилось тридцать три года; она сочетала независимость суждений с безупречностью манер, и её обаяние было основой её привлекательности. Вечера на улице Варенн в Сен-Жерменском предместье отличались возвышенной простотой, изящной рассудительностью, учтивой критикой. Здесь говорили об истории и политике древних и новых времён, пересказывали придворные анекдоты, обсуждали литературные и театральные новинки, переходя от серьёзного к занимательному, а от приятного к полезному.
Едва герцог в костюме цвета увядших листьев и напудренном парике появился в гостиной, сверкая алмазными пряжками на туфлях и благоухая жасмином, как дамы обступили его и потребовали немедленно признаться, какого он мнения о «Севильском цирюльнике» господина де Бомарше, представленном третьего дня в «Комеди-Франсез». Д’Айен сказал, что мадемуазель Долиньи весьма недурна в роли Розины, она сохранила стройную фигуру и умело стирает с лица печать лет при помощи грима, а вот Белькуру подобные ухищрения не помогли: пятидесятилетний Альмавива выглядит едва ли привлекательнее Бартоло. Зато Превиль-Фигаро, со своей естественной игрой, был, как всегда, хорош.
— Да нет же, какого вы мнения о пьесе? — спросила маркиза де Сегюр, не позволяя герцогу ускользнуть.
— Я думаю, что господин де Бомарше завидует своему Фигаро и хотел бы быть таким, как он, однако вывел себя в виде Базиля.
— Базиля?
— Помилуйте, все его рассуждения о клевете подсказаны жизненным опытом; а то вот ещё неплохая фраза из начала четвёртого акта: «Обладать всякого рода благами — это ещё не всё. Получать наслаждение от обладания ими — вот в чём настоящее счастье». С этим, кстати, я совершенно согласен.
— Одна знатная англичанка, которая находится сейчас в Париже и просила меня руководить ею в светской жизни, наотрез отказалась пойти в театр, когда услыхала название пьесы, — сообщила госпожа де Тессе, обмахиваясь веером. — «Севильский цирюльник»! В пьесе, конечно же, должны быть слуги, чтобы помогать своим господам, но отдавать им главную роль — это уже возмутительно! Если на сцене начнут представлять «Парижского портного» или «Лондонского сапожника», приличная публика перестанет ходить в театры.
И графиня приняла высокомерный вид, изображая чопорную англичанку.
— «Вечно вы браните наш бедный век», — ответил ей в тон старший брат цитатой из пьесы.
— «Прошу простить мою дерзость, — тотчас подхватила госпожа де Тессе, — но что он дал нам такого, за что мы могли бы его восхвалять? Всякого рода глупости: вольномыслие, всемирное тяготение…»
— «Электричество, веротерпимость, оспопрививание, хину…», — продолжил перечислять герцог, пока не запнулся в свою очередь.
— «Энциклопедию и драматические произведения», — закончила одна из дам, и все рассмеялись.
— И всё же я не удивлюсь, если у господина де Бомарше возникнут неприятности из-за его пьесы, — сказала маркиза де Сегюр. — Его высоким покровителям могут не понравиться слова о том, что немного найдётся господ, достойных стать слугами.
— Беда в том, что любой слуга считает себя достойным стать господином.
На этих словах д’Айен галантно раскланялся с дамами и пошёл вглубь гостиной, то и дело приветствуя знакомых.
Филипп де Сегюр беседовал с аббатом Делилем — вернее, почтительно ему внимал. Переводчик «Георгик» Вергилия был в большой моде, особенно после своего недавнего избрания во Французскую академию. Вольтер расхваливал его на все лады, Лагарп возмутился, что сей исключительный талант диктует школярам тексты для перевода на латынь, и тридцатишестилетнему аббату, чья молодость была так досадна маршалу де Ришелье, отдали кафедру латинской поэзии в Коллеж де Франс. Теперь он кочевал по литературным салонам, декламировал свои вирши у госпожи Жофрен и снисходительно давал советы начинающим литераторам. Филиппа он поучал тому, как завладеть вниманием слушателя.
Герцог непринуждённо вмешался в разговор, сказал обычные комплименты Делилю и увлёк Сегюра в дальний угол, мягко придерживая за локоть. Им надо было поговорить наедине — насколько это возможно.
— Я очень рад вашей дружбе с господином де Лафайетом, — сказал д’Айен, переходя прямо к сути, — и надеюсь, что вы сумеете повлиять на него своим авторитетом старшего товарища.
Сегюр удивлённо вскинул брови.
— Видите ли, мой дорогой, мне кажется, что у моего зятя… слишком холодный темперамент. Просто не верится, что в краю овернских вулканов мог уродиться столь сдержанный человек, руководствующийся в своих поступках не чувствами, а исключительно рассудком.
Филипп растерянно пробормотал, что не видит в этом ничего недостойного, более того, многим юношам следовало бы брать пример с господина де Лафайета. Д’Айен скорчил гримаску.
— Мой юный друг, одежды добродетели к лицу лишь тем, кто уже не в силах грешить. Не подумайте, что я вам стану проповедовать порок, о нет! Но чтобы восторжествовать над своими слабостями, прежде нужно им поддаться. Что за доблесть победить противника, с которым не столкнулся лицом к лицу? Вы со мной согласны?
Сегюр поспешно согласился, не вполне понимая, куда клонит собеседник. Герцог продолжал:
— Вы молоды, вам кажется, что вся жизнь у вас впереди. Но время летит быстрее, чем вы думаете, и очень скоро настанет момент, когда о юности придётся говорить в прошедшем времени, семнадцатилетние девы станут считать вас стариком, и вам только и останется, что хранить верность своей супруге, есть на ужин варёную куропатку и разбавлять вино водой. Весь парадокс в том, что, если господин де Лафайет услышит подобное от вас, а не от меня, он задумается, а не станет возмущаться. Так что Саrре diem [3], как говорит наш друг Гораций!
На этих словах, потрепав Сегюра по плечу, герцог мгновенно растворился в толпе, оставив юношу в полнейшем недоумении.
* * *
Жильбера захватил водоворот парижской жизни. Нужно было делать и отдавать визиты, слушать в Опере «Ифигению в Авлиде» маэстро Глюка, бывшую у всех на устах, посещать с тестем-химиком лекции естествоиспытателя Жюсьё и сеансы физических опытов, на которые пошли из любопытства госпожа
