Но меня всем этим не проймёшь. Я, знаете ли, солдат, и никакого излишнего почтения ни перед попами, ни перед имперскими жидами-банкирами не испытываю. И я не допущу какого-либо самоуправства или неповиновения в своих войсках. Даже не надейтесь, что патент имперского полковника делает вас особенным. Коли нужно будет, — фон Бок невежливо тыкал в кавалера старческим артритным пальцем, — так я отправлю вас под трибунал и не посмотрю на ваших сиятельных или богатых покровителей. Надеюсь, вам это понятно, полковник.
Волков уже и забыл, когда его вот так вот отчитывали как мальчишку. Он не стал ничего отвечать, смолчал и лишь ещё раз поклонился. Кавалер думал, что этот разговор всего лишь о субординации, и был готов принять его. Каждый офицер, а тем более генерал, должен довести до своих подчинённых пределы своей власти, чтобы всегда и всем было понятно, что от кого ждать. Волков молчаливо, но принял безоговорочное верховенство фон Бока.
Но разговор на этом, как ни странно, не завершился.
— Друг мой, понимаете ли, — заговорил тут фон Беренштайн, — кажется, с ландскнехтами, а их шестьсот шестьдесят человек, нам договорится будет непросто. Уж больно много они хотят серебра.
Волков посмотрел на него с заметной долей удивления:
«А что же вам надобно от меня?»
— А вам, — продолжал генерал, — как нам стало известно, была передана изрядная сумма денег.
— Чрезмерная сумма, — добавил фон Бок.
«Ах, вот оно, в чём дело. Чрезмерная сумма! А я-то думал, дело в установлении субординации».
— Думаю, что излишки денег понадобятся нам для найма ландскнехтов, — продолжал фон Беренштайн.
Сказав это, и он, и фон Бок стали ждать, что ответит Волков, а тот ничего не говорил, молчал и глядел на руководителей кампании. Он просто ждал, что ещё они будут говорить. Он не спешил.
— Отчего же вы молчите, — выкликнул фон Бок. — Экий вы молчун, однако!
— Или может вы думаете, что мы справимся без ландскнехтов? — поинтересовался фон Беренштайн.
«Я думаю, что вы, два старых жулика, не получите от меня ни пфеннига».
— Господа, — наконец заговорил он, — жид Наум Коэн долго уговаривал меня взяться за это дело. Сулил мне хорошие деньги и дал мне хорошие деньги. Иначе я бы занимался своей войной. И вам своим молчанием не докучал бы. И я подписал с жидом контракт. И в контракте, который я подписал, сказано: доппельзольдеров, солдат первых и задних линий, стрелков и арбалетчиков на моё усмотрение всего тысяча пятьсот человек, триста человек саперов с инструментом шанцевым и сто кавалеристов. Барабанщики, трубачи, кашевары, возницы и люди прочие тоже есть в контракте. На то мне и были выданы деньги. На ландскнехтов в моём контракте денег не было.
— В моём… В моём контракте! — закричал фон Бок раздражённо. — Нет никакого вашего контракта, дело делаем одно, и контракт у всех должен быть один. Один на всех. — Маршал сделал маленькую паузу и после стал выговаривать едко. — А вы сюда на дорогой карете приехали, прямо граф какой, весь в мехах и бархате, при гербах княжеских, да выезд весь ваш на хороших конях.
Волков покивал как бы соглашаясь с упрёками, но как только представилась ему возможность, заговорил:
— Цепь с гербом от князя Ребенрее заслужил я не на бальных паркетах и не за шутки на пиру — получил я её за дело тяжкое вместе с земельным леном. А карету мне подарили благодарные жители города Малена за победу над горцами при Холмах, а люди мои и вправду ездят на конях хороших, но коней тех я им не покупал, на дорогих коней у меня серебра нет, тех коней я брал железом в разных делах, коих в жизни моей было немало.
— Хорошо, хорошо, — примирительно заговорил генерал Беренштайн, — ваше право ездить хоть на карете, хоть на телеге, но не может такого быть, чтобы у вас денег от выданных вам не осталось. На дело сие купчишки собрали пять тысяч золота, нам дали всего три с половиной тысячи. Значит, вам дали полторы.
«Во оно как, купчишки видно ценят меня больше вашего, судя по тому, сколько мне они привезли золота».
— Сумма велика, — продолжал генерал, — у вас должно остаться много лишнего. Вам же надо собрать солдат всего полторы тысячи.
«Останется у меня больше, чем ты думаешь, но то золото не про вас».
— Господа, лишних денег у меня нет, — отрезал Волков.
Фон Бок опять что-то хотел кричать, но фон Беренштайн его урезонил явно по-дружески. Видно, хотел всё решить без ругани, и заговорил спокойно:
— Что ж у вас от ваших денег даже и трёхсот гульденов не осталось? Хоть триста золотых у вас есть?
«Хоть!? Хоть триста золотых!?»
Для этих проходимцев триста злотых монет были мелочью, для Волкова же это было «целых триста золотых». Он на четыре сотни золотых, что добыл в Хоккенхайме, жил всё последнее время, да ещё и войну вёл.
— Нет господа, у меня нет денег, я всё подсчитал, всё раздал на дело, а лишние…
— Ну? И куда же вы дели лишние? — зло спрашивал маршал, тряся белой бородой.
— У меня были долги, я их раздал, — соврал Волков.
Нет, делиться своим золотом с этими проходимцами он не собирается, это уж точно.
Фон Бок аж вскочил:
— Имейте в виду, полковник, что как приведёте свои войска к смотру, так пересчитаю все телеги и котлы, пересчитаю каждого вашего солдата, каждого сапёра. И перечту все их контракты… И сочту каждую лопату, каждый гвоздь в подкове всех купленных вами лошадей. Не дай вам Бог, если не досчитаюсь того, что должно быть в вашем контракте с жидом Коэном! — он стучал пальцем в стол. — Не дай вам Бог!
Волков смиренно молчал. Но как бы его ни пугали, как ни кричали на него, никаких денег он им обещать не собирался, ни при каких обстоятельствах он денег бы им не дал.
— Идите уже, идите, — с кислой миной на лице махал ему фон Беренштайн, желая закончить этот неприятный для всех разговор.
Кавалер в который раз поклонился.
Ужин для офицеров маршал фон Бок дал такой, что капитану Рохе не хватило мяса. Пока он усаживался, пока мостился со своей деревяшкой, так с блюда, что стояло перед ним, все куски жареной свинины разобрали. Волков и Брюнхвальд посмеялись над Рохой, когда тот искал вилкой, что бы ему наколоть среди мясных остатков на подносе. И с другой едой, с вином было почти также, единственное, чего было в изобилии, так это пива
