в наступлении любого вида. Тухачевский терпеливо разъяснил это Ворошилову в особой докладной записке, дабы устранить разброд и шатание, которые возникли по этому поводу у командного состава. В ноябре 1933 г. Тухачевский ещё раз обратился по этому вопросу к Ворошилову и в служебной записке писал: «… после Вашего выступления на пленуме РВС у многих создалось впечатление, что, несмотря на новое оружие в армии, тактика должна остаться старой… После пленума началось полное брожение в умах командиров. Идут разговоры об отказе от новых форм тактики, от их развития». Его под держали высшие командиры И. Э. Якир, И.П. Уборевич, С.С. Каменев, и правильное понимание глубокой тактики как новой формы и способа современного боя утвердилось. Это самое «недопонимание» существа вопроса» между Ворошиловым и Тухачевским было неслучайным, со временем оно продолжало усугубляться и вылилось в непризнание Ворошиловым новой теории глубокой операции, когда после суда в 1937 г. по сфабрикованному делу «Заговор военных» во главе с М. Н. Тухачевским, высшими военными она была названа «теория глубокого предательства». Ворошилов не имел не только высшего, но и среднего образования и не способен был понять происходящих изменений в военном деле, оставаясь в этом деле на уровне понятий гражданской войны.
М. Н. Тухачевский, в статье, посвящённой новому Полевому уставу РККА 1934 г. (ПУ-34), критиковал тех, кто утверждал, что «танки имеют значение лишь как средство НПП». Он обоснованно отмечал, что «средства наступательные или средства подавления, к которым относятся танки, авиация, химия, требуют большого искусства в организации их взаимодействия». Он призывал к тому, чтобы отрабатывалось «кропотливое, тщательное взаимодействие между пехотой, танками и артиллерией», понимая, что такое взаимодействие — это труднодостижимая, требующая высокой военной культуры и постоянных тренировок. После того как Тухачевский был репрессирован в 1937 г. мало кто из командиров обращал внимание на это требование. Он подчёркивал, что задача танков ДД — прорваться в тыл главных сил обороны, разгромить резервы и штабы, уничтожить основную группировку артиллерии и отрезать главным силам противника пути отхода.
Концепция глубокого боя получила признание в первую очередь в академических кругах. Уже с на чала 1930 г. Военная академия им. М. В. Фрунзе решала тактические задачи на местности и на картах на основах глубокого боя и сыграла большую роль в их распространении в армии. Установлением основ глубокого боя было сделано только полдела. Тактические прорывы удавались в 1-ю мировую войну и с помощью старых приёмов боя. Суть проблемы состояла в том, как довершить тактический успех оперативным развитием прорыва и прорвавшись через взломанную брешь фронта на маневренный простор, уничтожить живую силу противника в оперативном масштабе. После гибели Триандафиллова и Калиновского в авиакатастрофе в 1931 г., Тухачевский продолжал усиленно работать над глубокими формами борьбы. В 1932 г. он закончил первую часть работы «Новые вопросы войны», в которой исследовал влияние современных технических средств борьбы на изменение форм и способов ведения боя и операции. В 1936 г. Он значительно переработал первую часть этого труда, учтя возрождение в Германии большой агрессивной армии. К сожалению, эта рукопись пропала.
Изменения в тактике должны отразиться и на оперативном искусстве. Всеми сознавалась необходимость решительного шага по пути создания новой теории ведения операции. Указывая на важность этой задачи, Тухачевский писал, что «реконструированная армия вызовет и новые формы оперативного искусства». Первое зерно истины созрело для этого в концепции глубокого боя; новая оперативная мысль вслед за ним уже пробивалась в сознание. Наша армия достигла такой ступени развития, которая выдвигала требования нового применения сил и средств в крупных, решающих операциях на земле и воздухе. Полной аналогии с тактическим решением вопроса тут быть не могло, потому что бой (тактика) и операция (оперативное искусство) имели свои качественные различия, определяемые масштабом пространства и времени и отличием оперативного построения войск от их тактического боевого порядка.
Принципиальную схему глубокого боя необходимо было перенести в оперативные масштабы. Для этого требовались, во-первых, мотомехсоединения, способные по своей организации и вооружению к решению самостоятельных оперативных задач. Во-вторых, вопрос заключается в том, как вы нести усилия этих соединений в оперативную глубину противника. Таким образом, главный вопрос организации глубокой операции сводился к решению проблемы: как тактический прорыв превратить в оперативный, как через взломанную брешь тактической обороны ввести в прорыв самостоятельные мотомехсоединения. Таковы исходные положения теории глубокой операции. Но эти, пока только общие рассуждения, требовали глубокого исследования, нуждались в теоретическом обосновании и конкретном оформлении.
Большая работа, начатая в этом направлении в 1931–1932 гг., связана с созданием оперативного факультета Военной академии им. М.В. Фрунзе, сыгравшего большую роль в развитии оперативно го искусства и в подготовке оперативных кадров для высших штабов. Военная академия готовила общевойсковых командиров тактического профиля. Теперь лишь оперативный факультет готовил командные кадры с широким оперативным кругозором, знающие основы операций, вождение крупных соединений. Факультет положил начало пересмотру основ оперативного искусства и раз вернул научно-исследовательскую работу, решая ряд новых проблем. Руководящей идеей стали глубокие оперативные формы борьбы. Теперь они начали получать теоретическое обоснование и конкретное оформление. В 1932 г. Г.С. Иссерсон из числа преподавателей был выдвинут начальник ом оперативного факультета академии, который возглавил и научно-исследовательскую работу. Благоприятные условия для работы оперативного факультета были созданы начальником академии Р.П. Эйдеманом, который ценил и уважал молодые, творческие кадры, умел оберегать их и помогать им. Большое значение для направления работы оперативного факультета имели указания М.Н. Тухачевского и А.И. Седякина (начальника Управления боевой подготовки РККА). Широта оперативного мышления Тухачевского и пытливый ум Седякина находили ответы на многие вопросы и указывали пути их решения. Передовых взглядов на характер современных операций придерживался также А. И. Егоров (начальник Штаба РККА). Он поддерживал всякую новую мысль. В конце 1932 г., после Эйдемана, главой академии был назначен Б. М. Шапошников.
По свидетельству Иссерсона, его назначение было ударом для понятия «новые формы борьбы» и триумфом «военного мировоззрения, основанного исключительно на опыте 1-й мировой войны» и, следовательно, неспособным понять изменений, происшедших с тех пор. Шапошников почти не оказывал поддержки факультету и «всё, что было сделано на оперативном факультете после Эйдемана, было сделано вопреки новому руководству академии» и если бы не А. И. Егоров, «развитие военной теории в академии, вероятно, значительно бы отстало». Косвенно подтверждает эти слова и И. Х. Баграмян. В его воспоминаниях указывается, что у командования академии «до оперативно го факультета руки не доходили, и последний… варился в собственном соку» и «…факультет по существу прозябал».
Со стороны Тухачевского, Седякина и Егорова, занимавших руководящие посты в армии, оперативный факультет встречал самую широкую поддержку. Даже известный военный теоретик А. А. Свечин
