class="p1">– Так зачем писать! – радостно воскликнул младшой Билый. – У меня билет в кармане. В каникулярный отпуск отбываю через два дня. Махнем вместе до родной станицы. Батьков повидаем, да и по родыне своей, поди, соскучился уже. Марфу с Димитрием когда бачив последний раз?
От волнения Михась не замечал, что в его речь вклинились слова балачки. Голос его слегка дрожал:
– Батько писал, шо матушка тайком плаче по ночам. За тебя сердэнько болит.
Микола молчал, слушая брата. Волнение передалось и ему. Вмиг представились родители. Строгий отец, смотрящий с укором, и мама с покрасневшими, заплаканными глазами. Жена Марфа, держащая сына Димитрия на руках. Билый сжал кулаки. В нем боролись сейчас два чувства. Одно заставляло его поддаться эмоциям и уговору младшего брата и поехать с ним в станицу. Другое, наоборот, хладнокровно и размеренно диктовало остаться и не менять решения отправиться в экспедицию. «Микола Билый если дал слово, то держит!» – пронеслось в голове старшего брата. Он взглянул на Михася, улыбнулся и хлопнул руками по плечам младшого.
– Не журысь, братове! – справившись с охватившим было его волнением, сказал Микола. – Не время еще мне вертаться до станицы. Есть еще дела…
– Да что же может быть важнее, чем увидеть родителей?! – перебил старшего брата Михась.
– Ну, брат, ты и сам должен понимать, что значат слова долг и честь. Скоро офицером станешь, а такие вопросы задаешь!
Билый заметил на лице брата тень негодования.
Свисток городового раздался вновь. Теперь уже где-то совсем близко. Сидевшие в экипаже юнкера отчаянно жестами показывали Михаилу Билому, что необходимо уехать до прибытия представителей власти. Тот из них, что тоже, как и Михась, был одет в форму кубанского казачьего войска, привстал и крикнул:
– Михась! Нужно ехать. Если городовой нас задержит, то точно опоздаем, и тогда нарядов не избежать!
– Понятно, – усмехнувшись, понимающе сказал Микола.
– Не то! Брате, ты же сам понимаешь, – в сердцах ответил на усмешку младший Билый. – Если опоздаю, то не только нарядами задавят, но и отпуска лишат!
– Извини, Михась, я не со зла! – как бы оправдываясь, сказал Микола. – Вспомнил, сколько раз сам попадал в подобные ситуации! Эх! Время летящее!
– Все, Микола, прощевай! Не могу боле! К тому же и не один я! – Михась умоляюще взглянул на брата.
– Добре, брате! Ступай с Богом, – произнес Микола как-то грустно, задумчиво. И тут, словно искра осенила, крикнул вслед удаляющемуся брату: – Михась, Бога ради, почекай трохи! Самую малость!
Юнкер остановился, оглянувшись.
– Будь ласка, – голос Миколы звучал тепло, по-отцовски. – Я подарков прикупил для станичников и для батьков. Но, видно, самому не судьба их доставить. Запомни, склад у вокзала номер 15-3, спросишь охранника Степана, скажешь, от меня. Остальное он сам сделает. Отвези в станицу и скажи…. – Билый замолчал, кусая губу. Михась видел, как брат борется с искушением. Он хорошо знал это его состояние с малых лет, и в такие моменты лучше было ничего не спрашивать старшого.
– Нет! – громко произнес Микола. – Ничего не говори. Сам! Лично сам скажу!
Михась вопросительно посмотрел на брата. Тот, понимая взгляд, не задумываясь ответил:
– Как Богу будет угодно! А сейчас не время еще!
Михась кивнул в ответ и, сделав шаг навстречу Миколе, раскрыл объятия. Микола в ответ сделал тот же жест, и братья крепко обнялись, будто прощаясь навек.
– Прости меня, брате, – произнес Микола. – На три раза прости!
– Бог простит, Миколушка, – сдерживая эмоции, ответил Михась. – И ты меня прости!
– Бог простит! – отозвался Микола, слегка отталкивая брата. – Беги уже, а то…
Не договорил. Но сколько братских чувств было в этом последнем «а то»! Толпа зевак, наблюдавшая за всем этим действом, недоумевала. Слышались негромкие возгласы:
– Да не понять, что там!
– Ой, да оставьте, просто знакомые встретились!
– Не говорите глупостей! По всей видимости, давние друзья!
Никому и невдомек было, что этот случай свел вместе двух родных братьев, оказавшихся, вопреки обычному утверждению, в аккурат в том месте и в тот час. Лишь один человек смотрел на это с пониманием и осознанием действительности. Он знал, кем приходятся друг другу эти крепко обнимающиеся, коренастые и схожие ликом люди. «Вот оно – золото! Истинное! Настоящее! – пронеслось в его голове. – И что ты мне ни говори, Микола, никакое иное золото, будь то золото форта, или империи, или же, кто знает, золото Арктики, не сравнится с тем неподдельным чувством, что может быть лишь между родными братьями. Вот оно и есть – ЗОЛОТО!»
Михась ловко запрыгнул в экипаж, и лошади сорвались тут же с места, унося юнкеров к их альма-матер. Старший Билый, провожая экипаж взглядом, осенил брата крестным знамением.
Толпа постепенно расходилась, мусоля меж собой произошедшее. Прибывший наконец-то городовой, оценив ситуацию и, видимо, не испытывая особого желания приступить к своим непосредственным обязанностям, спокойно отправился в ближайшую чайную.
– Слушай, Николай Иванович, дорогой, – Микола вздрогнул, не заметив, как к нему подошел Суздалев, – завидую тебе по-белому. У самого брат в гардемаринах сейчас. Век не видел. В Японии, что ли.
– Знаешь, – с грустными нотками в голосе произнес Билый. – Тяжело. Тяжело осознавать, что… – Микола поднял сжатую руку в кулак и резко опустил, будто шашкой рубанул.
Суздалев все понял и не стал дальше продолжать тему.
– Так, друже! Пока мы с тобой совсем в объятия кручины-тоски не отдались, пойдем-ка по намеченному маршруту!
– Пошли, односум! – отозвался Микола. – Душа требует!
Микола, шагавший поначалу в ногу со своим другом, чуть приотстал. Мысли о родной станице и семье вновь постепенно овладевали его сознанием. Желание увидеть родных боролось в нем с его природной упертостью. «Не раскисай, Микола Билый! – твердил он себе мысленно. – Не время еще. Сперва смыть с себя весь этот налет слухов, которые, скорее всего, и до станицы долетели. А после уже и до дому, до хаты».
– О чем задумался, казак? – спросил как бы между прочим граф, оглянувшись. Догадывался Суздалев, о чем его товарищ думал, но лишних вопросов не задавал, чтобы душу казачью не теребить зря.
– Таа, – отмахнулся Микола. – Не бери в голову.
– Так вот и я о том же тебе сказать хотел, – подхватил Иван. – Голова нам дадена не для того, чтобы ее чрезмерно мыслями переполнять. Глядишь, и лопнуть может. Як тот гарбуз. Правильно сказал?
Суздалев вопросительно посмотрел на односума. Тот растянул рот в улыбке, цокнув языком на татарский манер.
– Ваня, гарбуз – это тыква по-вашему. К твоему сведению, овощ сей имеет весьма толстую кожуру и по сей причине не способен лопнуть. А вот кавун, то
