к национал-социализму. Ответы разные. Один, например, Карл Гроссе, заявил, что он студент и не имел денег для окончания университета. Он рассчитывает, что в «третьей империи» все будет иначе. Генрих Коль сказал, что он участвовал еще в Балтийском корпусе Бермонт-Авалова и ничем другим, кроме работы ножом и револьвером, заниматься не может и не хочет. Клаус Леман – рабочий парень; по его словам, поступил в СА потому, что здесь сытно живется и не надо работать. Он говорит, что ему плевать на программу и «третью империю» – пока его кормят и есть что курить, он доволен и будет исполнять приказания. Он рассказывал, что в 1929 году вступил в Союз красных фронтовиков, но ушел оттуда: «Какой дурак будет рисковать шкурой без денег и с голодным брюхом!»
Вообще я заметил, что настроение штурмовиков падает. Поговаривают, что вскоре сократят выдачу денег и перестанут кормить. Часто приходится слышать, что был прав Стеннес и что напрасно СА не пошли за ним. Стеннес не хотел ни с кем договариваться, он думал одним ударом захватить власть. Теперь же наш вождь ведет переговоры с каким-то фон Папеном. Еще называют Мейснера и даже говорят, что он еврей. Этот Мейснер будто бы вертит старым фельдмаршалом как хочет. Я не хочу слушать эту болтовню. Я твердо верю в «третью империю» и в победу национального социализма. Адольф Гитлер знает, что делает, и ему нужно доверять. Я уверен, что он перехитрит капиталистов. Ему нужно только выиграть время, а потом начнут маршировать СА.
На днях сидел в пивной и читал «Ангрифф». Ко мне подошел один парень, которого я знал прежде. Он сел рядом, узнал меня и говорит:
– Тебе, Вилли, очень к лицу фашистская форма. Как ты себя в ней чувствуешь?
Я ответил, что всякий честный немец должен гордиться этой формой.
– А читал ли ты о том, – спросил он меня, – как в Дюссельдорфе Гитлер произнес речь перед крупными промышленниками и обещал им бороться за спасение капитализма, которому угрожает революция? Очевидно, ты тоже боишься потерять свое состояние.
Я не хотел ссориться и ответил, что в «третьей империи» между настоящими немецкими промышленниками и рабочими будет заключен вечный союз.
– Как ты еще, однако, глуп, Вилли! Мне тебя жалко. Когда-нибудь ты со стыдом вспомнишь о коричневой рубашке, возможно, забрызганной уже рабочей кровью.
Франц заплатил за пиво, поднялся и ушел. Он говорит, что ему жаль меня, но я думаю, что жалеть надо не меня, а его. Он, видно, коммунист и, когда мы победим, он будет считаться изменником. Досадно только, что я не умею толком объяснить то, что думаю. Я уверен, что, если бы Франц послушал Адольфа Гитлера, он понял бы, что такое национал-социализм.
Вчера вечером мы опять маршировали по городу. В нескольких местах произошли столкновения с коммунистами. Полиция здорово их поколотила. Как-то непонятно: мы хотим уничтожить Веймарскую республику, а ее полиция нас защищает. Да, политика сложная штука!
Вот уже две недели, как я лежу в городской больнице с простреленным плечом. Доктор Парске говорит, что через неделю я буду здоров, так как рана легкая. Доктор Парске член национал-социалистской партии. Не напрасно меня привезли сначала к нему на квартиру, а потом в его машине отвезли в городскую больницу. Ко мне приходил наш штурмфюрер Дросте и сказал, что я держал себя молодцом. Он оставил мне пятьдесят марок, чтобы я мог прикупать еду, так как в больнице голодно. Хотя левое плечо у меня болит и я еще с трудом поворачиваюсь, но я хочу сейчас записать все, что произошло.
4 октября фон Люкке вызвал к себе пятьдесят штурмовиков из нашего штандарта и заявил, что отобрал самых смелых парней, готовых на все. Далее фон Люкке приказал отправиться одной части городской железной дорогой, а другой – на грузовиках на станцию Бернау и оттуда пешком, не привлекая к себе особого внимания, идти в небольшой лес, находящийся в трех километрах от станции.
– Кроме вас там будут еще ребята из других штандартов. В этом месте находится рабочий поселок Фельзенэк; там живут исключительно коммунисты или члены РПО. Нам необходимо положить конец их нахальству. Около двенадцати часов команда, состоящая из двух сотен СА, окружит Фельзенэк и возьмет большевиков в работу. На этот раз можете брать с собой револьверы. Главное – закончить всю операцию в течение десяти – двадцати минут. Полиции можете не бояться, так как даже если вас заметят и сообщат об этом полицейскому посту, то от этого ровно ничего не изменится: на телеграфе и телефоне у нас сидят свои люди. Кроме того, полиция не будет слишком спешить и предоставит вам достаточно времени, чтобы сделать свое дело. Если кого-либо арестуют, он должен говорить, что СА мирно проходили мимо поселка, но подверглись обстрелу из окон, причем у коммунистов были винтовки и ручные гранаты.
После этой инструкции фон Люкке спросил, все ли поняли задание. Я был очень доволен, что участвую в таком серьезном деле, и дал себе слово отличиться в нем.
Мне пришлось ехать в Бернау поездом. Ехали мы группой в восемь человек. На вокзале устроили небольшой скандал. Оказалось, что в вагоне едет целая компания евреев. Мы их деликатно пощупали и выбросили из вагона. Они подняли крик, причем выяснилось, что они не евреи, а итальянские студенты. Черт с ними, пусть не будут похожи на евреев! На крик прибежали двое полицейских, но поезд уже тронулся. Мы запели песню с припевом: «Пока кровь еще стекает с наших ножей, все идет прекрасно». Видно было, что в вагоне многим не нравимся ни мы, ни наша песня, но никто ничего вслух не высказал.
В Бернау из каждого вагона выскочило по нескольку штурмовиков. Затем мы группами отправились в указанном нам направлении, в роще нас собралось человек двести; командовал какой-то никому из нас не знакомый парень. В одиннадцать часов мы начали окружать Фельзенэк и минут через сорок с криком «смерть марксистам и предателям» ворвались в дома. Там, где двери были закрыты на засов, мы в одно мгновение разбивали окна и прыгали внутрь. Наши упражнения нам пригодились.
В домике, куда проник я с Колем, все спали, и наше шумное появление вызвало ужас. Я совершенно ошалел от криков женщин и детей; видел, как Коль налетел на человека, вскочившего с постели, и ударил его ножом в грудь. Я ограничился тем, что стал разбивать жалкую мебелишку, находившуюся в комнате. Коль схватил меня за плечо:
– Здесь хватит, бежим
