— А что в нем было? — спросил кормчий.
— Он был пуст, — пожал плечами сиракузец.
Тут встрял еще один голос — холодный, с подавленным смешком:
— Должно быть, Фаон держал в нем свое счастье.
На этом матросы ушли вдоль по набережной, слегка
покачиваясь, как всегда моряки на суше — ведь им море дом родной, а здесь они чужие!
Здесь, на возвышении, высоко над Левкасом и морем, привольно дышится свежестью утреннего воздуха. На западе небо по-прежнему чистое, ионийские воды спокойно простираются до самого горизонта к далекой Сицилии, хотя на востоке, над высокими горами Акарнании[141], сгущаются грозовые тучи. Когда мы вошли в гавань (когда ж это было? час назад? или целую вечность?), восходящее солнце бросало косые лучи меж отвесных, возносящихся к небу утесов, окрашивая их природный белый цвет в изящный розовый. От края обрыва до темной, морщинистой поверхности воды, где наш корабль, точно некое крохотное черное насекомое, по-прежнему стоит на якоре у каменной набережной, две тысячи шагов. В нескольких шагах позади меня, белый и мирный, стоит небольшой храм Аполлона. Некий благодарный почитатель — как гласит надпись, Менекс, сын Кратила — в благодарность за милости, дарованные этим богом, поставил здесь премилую красивую скамеечку, на которой я сейчас сижу и пишу.
Когда капитан судна спросил меня, для чего мне понадобился мул, я сказала: «Мне нужно съездить принести жертву Аполлону». Это было правдой, хотя я хотела сказать отнюдь не эти слова. И вот почему я сейчас здесь. Мой разум чист, в том нет сомнений.
После этого первого потрясения, достигнув нижней ступени отчаяния, я написала:
«Мы — всего лишь игрушки в руках Афродиты, этим все начинается и этим заканчивается. Наши страсти возгораются или угасают от ее холодных причуд. Собственное «я» не значит ничего, собственное желание не стоит ничего. Каких бы мы ни делали красивых жестов, в них — лишь бессознательный пафос и ирония куклы на ниточках, которая имитирует, пародируя наши человеческие иллюзии. Мы смеемся над лишенной рассудка куклой, хотя слишком хорошо видим нити, которые приводят ее в движение, — порой смелые, решительные движения! Мы наблюдаем самих себя!
Я, Сафо из Митилены, дочь Скамандронима, бесповоротно отвергаю слова, которые только что записала. То, что я теперь делаю, я делаю, руководствуясь исключительно своим выбором и знанием. Моя воля непоколебима, и я безоговорочно принимаю на себя все бремя, которое налагает эта воля, всю ответственность за поступки и решения своей жизни. Ни один бог, ни даже сама Афродита не может действовать от моего имени, если мое желание иное».
Теперь мне нужно записать эти последние слова. Я запечатываю все записанное — завет моей жизни — и оставляю как пожертвование у алтаря Аполлона. Путь это хранят бог и его жрецы. Затем я вернусь, одинокая, на этот ветреный мыс, пока еще не село солнце, пока грозовые тучи еще не затемнили западный край неба, — и закончу свое путешествие так, как считаю должным. Аполлон, владыка света, прими мое подношение. Посейдон, властитель всех морей и океанов, даруй мне спокойное плавание.
В предлагаемом суду читателей романе «Смех Афродиты» я предпринял попытку воссоздания образа знаменитого исторического персонажа с той степенью достоверности, какую позволяют имеющиеся в нашем распоряжении свидетельства. Эти последние дошли до нас лишь в виде крохотных фрагментов, порой безнадежно испорченных; каждая сколько-нибудь ценная деталь требует обстоятельного исторического расследования. Что остается в этих условиях сочинителю? Воспользоваться своим правом на вымысел! Тем более что личность Сафо окутана любопытными мифами и суровыми моральными предрассудками, берущими начало еще во второй половине V века до Рождества Христова. Принимая во внимание все вышеизложенные соображения, я полагаю желательным дать читателю некоторое представление о том, сколько в моем романе фактического материала, а сколько вымышленного.
Суровая правда заключается в том, что мы знаем о Сафо как личности, пожалуй, еще менее, чем о Шекспире, к которому, как некогда к героине нашего романа, тянулись страстные последователи и сподвижники, движимые все теми же чувствами любви и преданности. До нас не дошло ни одной написанной древними биографии Сафо, кроме разве что пресловутой статьи в Византийском лексиконе. Нашим главным первоисточником сведений о жизни поэтессы стали, естественно, стихи — ее и поэта-современника Алкея. Но и они дошли до нас в крохотных фрагментах — в виде цитат древних учеников-грамматиков и отрывков на чудом уцелевших клочках папирусов. Считается, что из всего написанного Алкеем и Сафо до нас дошла едва ли двадцатая часть.
Сказать короче — задача передо мной стояла примерно та же, что и перед археологом, взявшимся воссоздать диковинную амфору из сотен черепков, более половины из которых к тому же недостает. Воссоздавая жизненный путь поэтессы, я держался сохранившихся свидетельств, и только там, где исторические свидетельства отсутствовали, выдумывал события и персонажей. Я настороженно отношусь к мифам нового времени, хотя надеюсь, что проявил достаточно почтительности в отношении мифов древних. В течение многих столетий любимейшим времяпрепровождением ученых (и не только их) был поиск доказательств (хотя бы к своему удовлетворению, если не к удовлетворению прочих), что Сафо отнюдь не могла быть лесбиянкой в том смысле слова, как мы его понимаем сегодня, что она не могла кончить жизнь самоубийством, и уж тем более, достигнув почтенных лет, не могла воспылать страстью к корабельщику Фаону. Ступая в поисках романтической истины по тропе заблуждения, ученые мужи приводят иной раз весьма курьезные аргументы; когда же все другие способы оказываются исчерпанными, неудобные факты списываются на мифологию и легенды.
Жизнь Сафо приходится на один из самых удивительных периодов всей греческой истории: последние два десятилетия VII века до Рождества Христова и первые три десятилетия шестого. Это была переходная эпоха — в политической, этической и культурной сферах, — когда гибнувшие аристократические идеалы упрямо боролись против нахлынувшей волны меркантилизма. Этот конфликт я и постарался отразить в своем романе.
Есть и еще один источник свидетельств, который — прав я или не прав — более благосклонен к романисту, нежели к историку. Это — сам остров Лесбос. Из всех островов в Эгейском море он изменился с античных времен, пожалуй, в наименьшей степени. Как и тогда, его покрывают густые леса; помимо вездесущих олив и падубов, здесь немало сосновых и каштановых рощ. Любой постоянный житель Лесбоса, носящий в сердце свою Сафо (да что там житель Лесбоса, она в сердце у многих греков!), не раз и не два останется удивленным, сколь схожи картины природы в строках любимой поэтессы с теми, что он видит каждый день: будь то «ветер, с гор на дубы налетающий»[142], или луна, взошедшая на небо «…звезд вечерних царицей розоперстой»[143]…
Питер ГРИН Метимна, ЛЕСБОС
Ок. 650 г. до н. э. — родилась Сафо.
640 г. дон. э. — родился Питтак.
627 г. до н. э, — Периандр становится тираном Коринфа.
620 г. до н. э. — Питтак назначен правителем Митилены.
618 г. до н. э. — Алиатт вступает на трон в Лидии. Алиатт, Периандр и Трасибул из Милета заключили союз.
612 г. до н. э. — Меланхр, тиран Милета, свергнут в результате восстания аристократов. В состав заговорщиков входили Питтак, Фаний, Антименид, Кикис, Скамандроним. Изгнание Мир-сила.
608 г. до н. э. — Питтак назначен главнокомандующим в Сигеанс-кой войне.
607 г. до н. э. — Троадская кампания, в ходе которой Алкей бросает свой щит и убегает.
606 г. до н. э. — Периандр выступает арбитром между Афинами и Лесбосом в Троаде.
604 г. до н. э, — возвращение Мирсилла, который совершает переворот. Совет Благородных свергнут. Питтак признан недееспособным. Первая ссылка Сафо.
601 г. до н. э. — Питтак вступает в альянс с Мирсилом.
599 г. до н. э, — неудачный аристократический переворот против Мирсила. Арест Алкея и Антименида. Вторая ссылка Сафо в Сиракузы на Сицилию. Изгнание Алкея в Египет, а Антименид отправляется наемником в Вавилон.
590 г. до н. э. — смерть Мирсила и Церцила, попавших в засаду в лесу между Пиррой и Митиленой. Питтак избран эсимнетом-правителем Митилены. Смерть Антименида. Предательство Алкея.
586 г. до н. э. — Питак женится на овдовевшей сестре Драконта Елене.
582 г. до н. э. — первое упоминание о Семи мудрецах, в числе которых названы Питтак и Периандр.
581 г. до н. э. — смерть Тиррея, сына Питтака.
580 г. до н. э. — Питтак складывает с себя полномочия правителя Митилены.
