Этот брак упрочил положение отца в обществе, но теперь внимание Святой палаты могли привлечь странности Вероники. Взрослея, Вероника все больше осознавала, насколько опасны могут быть ее необдуманные рассказы, явно выходящие за рамки христианской догмы. Но никогда в жизни она не пыталась (да нисколько и не хотела!) избавиться от своих снов и видений.
Постепенно разрозненные фрагменты видений, то повторяющиеся, то новые, сложились в стройную картину, которую Вероника стала называть «моя другая жизнь». В этой «другой жизни» все было по-другому: жаркое небо родной Испании, долины с виноградниками и оливковые рощи менялись на суровые скалы с заснеженными вершинами, узкие каменистые заливы холодного моря и непривычный лес с ледяной, бьющей о мшистые валуны речкой. «Другие люди» этих видений любили ее и заботились о ней, и Веронике было хорошо с ними.
Однажды, когда еще жива была ее матушка, Вероника попыталась выведать у родителей (уж они-то должны были знать!), куда подевались «те другие ее родители». Но это вызвало лишь раздражение и досаду у отца и страх и растерянность у матери. Матушка умоляюще сложила руки на груди, а отец настоятельно попросил дочь оставить свои пустые фантазии. Что ж, оставить – так оставить. Вероника замыкалась ненадолго, а затем принималась беспечно щебетать, рассказывая отцу о своих новых видениях. Вплоть до того дня, когда отец вместе с Антонио предупредили ее прямо о грозящей опасности, помянув об инквизиции.
Со временем, поняв, что даже самым близким, отцу и брату, она доставляет своими рассказами лишь неприятные хлопоты, Вероника перестала делиться тайнами и с ними. О видениях, приходящих во сне, и раньше никто бы не мог догадаться: спала она тихо, во сне не разговаривала и лунатизмом не страдала. А то, что она «видела» днем, Вероника научилась скрывать. Чувствуя приближение особого, уже известного ей состояния, когда взгляд становится рассеянным, зрачки расширяются, дыхание почти замирает, а перед глазами проносятся удивительные картины, Вероника благоразумно удалялась либо в свою комнату, где сворачивалась калачиком в большом старом кресле, либо в дальний глухой угол сада, где за кустами жасмина и тамариска в траве у нее было уютное гнездышко.
* * *
Молодая невеста отца была предупреждена (заблаговременно и в подобающих выражениях) о странностях девочки. На всякий случай. Впрочем, Леонора была неглупа и прекрасно понимала, что не в ее интересах распространяться об этом за порогом дома.
Веронике же просто сообщили, что отец собирается жениться, объяснили – на ком и почему, попросив быть с избранницей отца поласковей. Как будто она собиралась грубить или что-то еще в этом роде! Видимо, домашние считали, что она будет ревновать отца или обидится на него в память об ушедшей матери. Но в мире Вероники не было места таким мыслям и чувствам. Женится? Значит, так надо. Отцу видней. А ей и думать об этом незачем! И она не стала думать о предстоящих переменах в семье.
И когда однажды ранним утром в ее комнату зашел Антонио и за руку, как маленькую, повел в залу для знакомства с невестой отца, Вероника оставалась совершенно безмятежной.
Каменный пол внешней балюстрады был еще влажным от утренней росы, солнце радостно било в глаза сквозь листья дикого винограда, обвивающего колонны, – день обещал выдаться приятным. Она и не заметила, как они дошли до двери залы, и брат втянул ее внутрь, поставив перед отцом и будущей мачехой: слегка ослепленная ярким солнцем, Вероника продолжала витать в своих мыслях, наблюдая происходящее как бы в замедленном ритме и почти без звука.
Отец, кажется, говорил что-то важное, торжественно глядя на дочь, и губы его двигались в почти музыкальном ритме. Веронике это очень понравилось, и она стала наклонять голову – влево, вправо, влево, вправо – в такт речи отца. Сколько это могло продолжаться, неизвестно, но нетерпеливый Антонио, подойдя сзади, развернул сестру за плечи к Леоноре…
…Свист сухого ветра, хлопающие на ветру полотнища знамен, стройные ряды воинов под палящим солнцем, ее рука (собственная рука Вероники?!), сжимающая пику, и – красивые, чуть надменные глаза приятеля справа – глаза Леоноры… Впечатление было единым, неделимым и – мучительно знакомым! Вероника попыталась сделать шаг назад – Антонио не пускал. Пронзительно вскрикнула за окном птица.
– Девочка смущена, – раздался голос Леоноры, – давайте отпустим ее.
Тонкие губы тронула легкая, положенная этикетом, улыбка.
– Вы проницательны и добры, моя сеньора… – Отец галантно коснулся губами руки невесты. – Ступай, Вероника.
Из упрямства Вероника осталась. Как только Антонио перестал держать ее, она отошла в угол и забралась с ногами в кресло. Отец сделал вид, что не заметил, Антонио отвернулся к окну, пряча улыбку, а Леонора, подхватив сеньора д’Эстанса под локоть, повела прогуляться: «Вы обещали показать мне сад!» – и Вероника ясно почувствовала, что они с мачехой не подружатся. Почему? Объяснения значения не имели: она доверяла своей интуиции.
* * *
Совершенно новая «картинка», которую Вероника «увидела» при первом взгляде на Леонору, заинтриговала: что это было? Веронике хотелось «увидеть» что-нибудь еще, а для этого следовало побыть рядом с Леонорой, просто побыть рядом. Опыт подсказывал, что видение не кончилось и обязательно повторится. А так как на нее никто, кажется, не обращал внимания, прятаться было необязательно – и Вероника тоже отправилась в сад.
Она шла позади прогуливающейся пары, погруженная в свои мысли, и даже не особенно прислушивалась к разговору. Прогулка длилась довольно долго, и Вероника даже успела изрядно проголодаться. Но интуиция не подвела ее…
На какой-то робкий вопрос отца Леонора чуть громче обычного ответила (и ирония сквозила в ее голосе): «Кто же не знает госпожи…» Имени было не разобрать. Но это было и не важно! Вероника «увидела»: пустынная пыльная дорога, двое мужчин впереди… А она (Вероника?), чуть отстав, идет за ними, в руке – пика, а над левым локтем – что-то, похожее на нож… Один из тех двоих впереди – тот, кто сказал: «Кто же не знает госпожи…» Вероника не вполне доверяет этому человеку и спорить с ним не станет!
Все. Больше ничего. Она устала и проголодалась. Развернувшись, Вероника помчалась вприпрыжку к дому, где ее добрая старенькая дуэнья уже наверняка приготовила сладких булок и молока!
Вероника никогда ничего не забывала из того, что раз «увидела». Не забудет и на этот раз. Кроме того, есть и кое-какие выводы касательно Леоноры: не доверять вполне, но и не спорить. Она запомнит и это.
* * *
Было видно, что Леоноре очень хочется подружиться с девочкой. Мачеха подходила к этому вопросу с разных сторон. Увеселительные поездки в карете по окрестностям и прогулки по саду, совместная подготовка к приему гостей, подарки и ласковые просьбы поиграть на гитаре (Вероника неплохо владела ею) – было испробовано многое. Нельзя сказать, что Леонора совсем не преуспела. Она была умна, образованна и обладала тонким чувством юмора. Веронике, несомненно, нравилось болтать с ней, слушать ее рассказы, порой спрашивать мнения – в общем, проводить с Леонорой время. Но не более того, только – проводить время!
К пятнадцати годам из нескладной девочки-подростка Вероника превратилась во вполне сформировавшуюся девушку, и у них с Леонорой появились совместные «заботы»: подобрать наряды, осветлить солнечными лучами и лимонным соком волосы, натереть кожу душистыми маслами, вызвать пирожника и, перебивая друг друга, назаказывать кучу разных вкусностей к обеду.
Но Вероника не забывала: «не доверять вполне». И она не пускала мачеху в самое для себя святое – свои мечты и видения, не поддаваясь ни на хитрые уловки, ни на увещевания.
– Что ты видишь? – как-то раз спросила Леонора. – Это что-то вроде миража?
– Нет-нет, я не вижу миражей. – Вероника была по-своему честна.
– О чем же говорили твой отец и брат?
– Наверное, они сердятся, что я слишком много мечтаю, и боятся, что я никогда не выйду замуж! К тому же я не так красива, как ты! – притворно вздыхала Вероника.
Льстивая речь всегда делала свое дело – Леонора отвлекалась. Но она все же прекрасно понимала, что на некоторые темы падчерица просто не хочет с ней говорить. Это, несомненно, уязвляло Леонору, и она не оставляла попыток.
– Ты можешь абсолютно довериться мне, Вероника, – бархатным голосом вещала она, – я же теперь твоя мать.
Очевидно, падчерица вытаращилась на нее слишком выразительно, так как Леонора тут же поправилась:
– Я очень стараюсь ею стать, моя дорогая! Мы вместе будем молиться об этом на воскресной мессе, не правда ли?
Темный взгляд исподлобья в ответ – Леонора сделала вид, что не заметила ничего особенного.
* * *
Собор… Невероятно огромный и сказочно красивый, он достался Испании от дней арабского владычества. Тщательно перестроенный из большой мечети и дополненный капеллами, он сохранял еще черты былой роскоши. А на некоторых внешних порталах – надписи арабской танцующей вязью: «Нет бога, кроме Аллаха, и Мохаммед – Его пророк», – отчего-то ускользнувшие от пытливого взора инквизиции. Досталась испанцам и башня мечети, бывший минарет, над которым теперь кропотливо трудились христианские архитекторы, медленно, но верно превращая его в колокольню.
